Я спрячусь у него за ухом, и он понесёт меня через бескрайние равнины в дальние леса, и, пока бушует непогода, его волосы будут шуметь, словно сосны, у меня над головой.
Одно неловкое движение Рено (не великана – настоящего), и видение исчезает…
– Клодина! – говорит он звучно, обволакивая меня своим голосом, как и взглядом. – Если не ошибаюсь, у вас с Рези мир?
– Мир… Да, если угодно. Я заставляю её стоять на задних лапках.
Он довольно фыркает.
– Ничего дурного в этом нет, Клодиночка, ничего дурного! Она по-прежнему от тебя без ума?
– Да. А я хочу её помучить после… после того, как прошу. «Чем горше страдание…
– …тем слаще награда», – подхватывает Рено, настроенный в этот вечер весьма игриво. – Твоя подруга очень недурно сегодня выглядела!
– Как всегда!
– Не сомневаюсь. А как она сложена? Я в панике.
– Да понятия не имею! Вы верно, полагаете, что она меня принимает, моясь в тазу?
– Именно так я и думал. Я пожимаю плечами.
– Эти уловки недостойны вас! Поверьте, Рено, что мне достанет честности – да и любви! – открыто признаться, когда наступит такой день: «Рези завела меня дальше, чем я рассчитывала…»
Той же рукой, которой Рено обнимает меня за плечи, он поворачивает меня к свету.
– Да, Клодина?.. Значит?.. (На его склонённом лице – выражение любопытства, страсти, но только не беспокойства.)…Значит, по-твоему, приближается такой день, когда ты признаешься?
– Ну уж во всяком случае не сейчас, – отвожу я взгляд.
Я его избегаю, потому что чувствую себя более взволнованной и трепещущей, как маленькая сумеречная бабочка – рыжий бражник с синими светящимися глазками, порхающий над астрами и цветущими лаврами; когда держишь его в руке, бархатистое тельце трепещет и задыхается, и ты никак не можешь расстаться с этой волнующей теплотой…
В этот вечер я больше не принадлежу себе. Если мой муж пожелает – а это непременно так и будет, – я стану Клодиной, которая его пугает и приводит в неистовство, которая бросается в любовь как в омут, которая дрожит и вцепляется Рено в руку, не имея сил бороться с самой собой.
– Рено! Вы полагаете, Рези – порочная женщина?
Время позднее: около двух часов ночи. Я лежу в кромешной темноте: отдыхаю, тесно прижавшись к Рено. Он только что пережил блаженные минуты, ещё не успокоился и готов хоть сейчас продолжать; я прижимаюсь ухом к его груди и слышу, как нервно бьётся его сердце… У меня всё внутри жалобно стонет, и я наслаждаюсь покоем, наступающим вслед за бурными минутами… Но вместе с разумом ко мне возвращается и неотступная мысль о Рези: она снова и снова встаёт у меня перед глазами.
Вот она стоит в белом, вытянув руки, высокая, в плотно облегающем её платье, и будто светится в темноте, а в моих утомлённых от напряжения глазах мелькают разноцветные точки; вот она сидит перед зеркалом, внимательно разглядывает своё отражение, поднимает руки, прячет лицо, и янтарная шея чуть просвечивает сквозь тускло-золотистый пушок – это тоже Рези. Сейчас, когда её нет рядом, я начинаю сомневаться в её любви. Моя вера в неё ограничивается нетерпеливым желанием постоянно видеть её рядом…
– Рено! Так вы думаете, она порочна?
– Я же тебе сказал, глупенькая, что не знал за госпожой Ламбрук любовников.
– Я спрашиваю не об этом. Иметь любовников ещё не означает быть порочной.
– Нет? В таком случае, что такое, по-твоему, порок? Однополая любовь?
– И да и нет. Всё зависит от того, как ею заниматься. И порок тут ни при чём.
– По-видимому, сейчас я услышу весьма оригинальное определение.
– Мне очень жаль вас разочаровывать. Ведь это же очевидно! Вот я завожу любовника…
– Что-о-о?..
– Это всего лишь предположение.
– Тебе оно будет стоить порки.
– Я завожу любовника, без любви, просто потому что знаю: это дурно. Вот порок! Я завожу любовника…
– Второго, стало быть?
– …любовника, которого люблю или просто хочу– не нервничайте, Рено, это естественный закон природы, и я считаю себя честнейшим существом. Подводим итоги: порок – это зло, совершённое без удовольствия.
– Давай поговорим о чём-нибудь ещё! Все эти твои любовники… Я должен тебя очистить…
– Не возражаю!
(И всё же, если бы я сказала, что заведу «подругу», а не «любовника», Рено счёл бы моё рассуждение вполне приемлемым. Для Рено адюльтер – вопрос пола.)
Она меня волнует. С некоторых пор в этой нежной чертовке, действующей с ловкой предосторожностью, дабы не возбуждать мою подозрительность, я не узнаю бледную от волнения и страстную Рези, горячо меня заклинающую со слезами на глазах… В лукавом взгляде, в котором едва угадывается ласковый вызов, я только что прочла тайну её сдержанности: она знает, – что я люблю её – до чего невыразительно это слово! – она догадалась о моём смятении, когда мы остаёмся вдвоём; во время короткого поцелуя при встрече или прощании (я больше не смею совсем её не целовать!) её дрожь передаётся мне… Теперь она знает и выжидает. Банальная тактика, пусть так. Жалкая уловка влюблённых, старая, как сама любовь, однако я, всезнающая, вот-вот на неё поддамся. О расчётливая дрянь! Я бы ещё могла противостоять вашему желанию, но не своему!
«…Отдаться головокружительным ласкам, желаниям, позабыть обо всём, что любил раньше, и уйти с головой в теперешнюю любовь, ощутить себя помолодевшим после новой победы – вот цель всей жизни!..»
Эти слова принадлежат не Рези. И не мне – Марселю! Его неосознанная развращённость достигает определённого величия, с тех пор как новое увлечение оживляет его увядающую красоту и неутомимый лиризм.
Он с удручённым видом сидит напротив в огромном кресле, он несёт бред, опустив глаза и сведя колени, и то и дело с маниакальным постоянством поглаживает подведённые брови.
Несомненно, он меня недолюбливает, но я никогда не позволяла себе подсмеиваться над его странными привязанностями; возможно, в этом и кроется секрет его доверия.
Больше чем когда-либо я слушаю его серьёзно и не без смущения. «Отдаться головокружительным ласкам, желаниям, позабыть обо всём, что любил раньше…»
– Зачем забывать. Марсель?
Он задирает подбородок, не зная, что сказать.
– Зачем? Понятия не имею. Я забываю, сам того не желая. Вчерашний день бледнеет и уходит в туман, заслонённый днём сегодняшним.
– А я бы предпочла похоронить прошлое и его засохшие цветы в благоухающем ларце – памяти.
(Почти против воли я перенимаю его цветистую, пересыпанную метафорами речь.)
– Не стану спорить… – беспечно машет он рукой. – Расскажите лучше о вашем нынешнем увлечении, о его излишне чувственной, типично венской грациозности…
Я морщу нос и грозно насупливаюсь:
– Сплетни, Марсель? Так скоро?
– Нет, пока только нюх. Сами знаете: большой опыт!.. Итак, вы отдаёте предпочтение блондинкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Одно неловкое движение Рено (не великана – настоящего), и видение исчезает…
– Клодина! – говорит он звучно, обволакивая меня своим голосом, как и взглядом. – Если не ошибаюсь, у вас с Рези мир?
– Мир… Да, если угодно. Я заставляю её стоять на задних лапках.
Он довольно фыркает.
– Ничего дурного в этом нет, Клодиночка, ничего дурного! Она по-прежнему от тебя без ума?
– Да. А я хочу её помучить после… после того, как прошу. «Чем горше страдание…
– …тем слаще награда», – подхватывает Рено, настроенный в этот вечер весьма игриво. – Твоя подруга очень недурно сегодня выглядела!
– Как всегда!
– Не сомневаюсь. А как она сложена? Я в панике.
– Да понятия не имею! Вы верно, полагаете, что она меня принимает, моясь в тазу?
– Именно так я и думал. Я пожимаю плечами.
– Эти уловки недостойны вас! Поверьте, Рено, что мне достанет честности – да и любви! – открыто признаться, когда наступит такой день: «Рези завела меня дальше, чем я рассчитывала…»
Той же рукой, которой Рено обнимает меня за плечи, он поворачивает меня к свету.
– Да, Клодина?.. Значит?.. (На его склонённом лице – выражение любопытства, страсти, но только не беспокойства.)…Значит, по-твоему, приближается такой день, когда ты признаешься?
– Ну уж во всяком случае не сейчас, – отвожу я взгляд.
Я его избегаю, потому что чувствую себя более взволнованной и трепещущей, как маленькая сумеречная бабочка – рыжий бражник с синими светящимися глазками, порхающий над астрами и цветущими лаврами; когда держишь его в руке, бархатистое тельце трепещет и задыхается, и ты никак не можешь расстаться с этой волнующей теплотой…
В этот вечер я больше не принадлежу себе. Если мой муж пожелает – а это непременно так и будет, – я стану Клодиной, которая его пугает и приводит в неистовство, которая бросается в любовь как в омут, которая дрожит и вцепляется Рено в руку, не имея сил бороться с самой собой.
– Рено! Вы полагаете, Рези – порочная женщина?
Время позднее: около двух часов ночи. Я лежу в кромешной темноте: отдыхаю, тесно прижавшись к Рено. Он только что пережил блаженные минуты, ещё не успокоился и готов хоть сейчас продолжать; я прижимаюсь ухом к его груди и слышу, как нервно бьётся его сердце… У меня всё внутри жалобно стонет, и я наслаждаюсь покоем, наступающим вслед за бурными минутами… Но вместе с разумом ко мне возвращается и неотступная мысль о Рези: она снова и снова встаёт у меня перед глазами.
Вот она стоит в белом, вытянув руки, высокая, в плотно облегающем её платье, и будто светится в темноте, а в моих утомлённых от напряжения глазах мелькают разноцветные точки; вот она сидит перед зеркалом, внимательно разглядывает своё отражение, поднимает руки, прячет лицо, и янтарная шея чуть просвечивает сквозь тускло-золотистый пушок – это тоже Рези. Сейчас, когда её нет рядом, я начинаю сомневаться в её любви. Моя вера в неё ограничивается нетерпеливым желанием постоянно видеть её рядом…
– Рено! Так вы думаете, она порочна?
– Я же тебе сказал, глупенькая, что не знал за госпожой Ламбрук любовников.
– Я спрашиваю не об этом. Иметь любовников ещё не означает быть порочной.
– Нет? В таком случае, что такое, по-твоему, порок? Однополая любовь?
– И да и нет. Всё зависит от того, как ею заниматься. И порок тут ни при чём.
– По-видимому, сейчас я услышу весьма оригинальное определение.
– Мне очень жаль вас разочаровывать. Ведь это же очевидно! Вот я завожу любовника…
– Что-о-о?..
– Это всего лишь предположение.
– Тебе оно будет стоить порки.
– Я завожу любовника, без любви, просто потому что знаю: это дурно. Вот порок! Я завожу любовника…
– Второго, стало быть?
– …любовника, которого люблю или просто хочу– не нервничайте, Рено, это естественный закон природы, и я считаю себя честнейшим существом. Подводим итоги: порок – это зло, совершённое без удовольствия.
– Давай поговорим о чём-нибудь ещё! Все эти твои любовники… Я должен тебя очистить…
– Не возражаю!
(И всё же, если бы я сказала, что заведу «подругу», а не «любовника», Рено счёл бы моё рассуждение вполне приемлемым. Для Рено адюльтер – вопрос пола.)
Она меня волнует. С некоторых пор в этой нежной чертовке, действующей с ловкой предосторожностью, дабы не возбуждать мою подозрительность, я не узнаю бледную от волнения и страстную Рези, горячо меня заклинающую со слезами на глазах… В лукавом взгляде, в котором едва угадывается ласковый вызов, я только что прочла тайну её сдержанности: она знает, – что я люблю её – до чего невыразительно это слово! – она догадалась о моём смятении, когда мы остаёмся вдвоём; во время короткого поцелуя при встрече или прощании (я больше не смею совсем её не целовать!) её дрожь передаётся мне… Теперь она знает и выжидает. Банальная тактика, пусть так. Жалкая уловка влюблённых, старая, как сама любовь, однако я, всезнающая, вот-вот на неё поддамся. О расчётливая дрянь! Я бы ещё могла противостоять вашему желанию, но не своему!
«…Отдаться головокружительным ласкам, желаниям, позабыть обо всём, что любил раньше, и уйти с головой в теперешнюю любовь, ощутить себя помолодевшим после новой победы – вот цель всей жизни!..»
Эти слова принадлежат не Рези. И не мне – Марселю! Его неосознанная развращённость достигает определённого величия, с тех пор как новое увлечение оживляет его увядающую красоту и неутомимый лиризм.
Он с удручённым видом сидит напротив в огромном кресле, он несёт бред, опустив глаза и сведя колени, и то и дело с маниакальным постоянством поглаживает подведённые брови.
Несомненно, он меня недолюбливает, но я никогда не позволяла себе подсмеиваться над его странными привязанностями; возможно, в этом и кроется секрет его доверия.
Больше чем когда-либо я слушаю его серьёзно и не без смущения. «Отдаться головокружительным ласкам, желаниям, позабыть обо всём, что любил раньше…»
– Зачем забывать. Марсель?
Он задирает подбородок, не зная, что сказать.
– Зачем? Понятия не имею. Я забываю, сам того не желая. Вчерашний день бледнеет и уходит в туман, заслонённый днём сегодняшним.
– А я бы предпочла похоронить прошлое и его засохшие цветы в благоухающем ларце – памяти.
(Почти против воли я перенимаю его цветистую, пересыпанную метафорами речь.)
– Не стану спорить… – беспечно машет он рукой. – Расскажите лучше о вашем нынешнем увлечении, о его излишне чувственной, типично венской грациозности…
Я морщу нос и грозно насупливаюсь:
– Сплетни, Марсель? Так скоро?
– Нет, пока только нюх. Сами знаете: большой опыт!.. Итак, вы отдаёте предпочтение блондинкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42