В зеленоватом свете спальни лицо и волосы моей подруги излучают сияние.
Однако сегодня…
– Как у вас темно. Рези! И в передней света нет! Скажите что-нибудь: я вас не вижу!
Раздаётся её недовольный голос, он доносится из глубокого кресла – сомнительного сидения: слишком широкого для одного и тесноватого для двоих:
– Да, это забавно. Неполадки с электричеством. Обещали поменять только к завтрашнему утру. Здесь, естественно, нет ничего такого, чем можно было бы заменить… Горничная предлагала расставить свечи в мои флаконы!..
– Что ж, мысль недурна!
– Благодарю… Вы всегда готовы заключить против меня союз с моей злой судьбой… Свечи! Надеюсь, не церковные? Или, может, мне завернуться в саван? Вместо того, чтобы меня утешить, вы смеётесь: я же слышу, как вы там веселитесь втихоря! Садитесь со мной в кресло, дорогая Клодина…
Я без малейшего колебания забираюсь в большое кресло. Обвив руками её талию, я чувствую сквозь складки платья её тепло, аромат её духов ударяет мне в голову…
– Рези, вы похожи на цветок белого табака, который ждёт ночи, чтобы испустить благоухание… С наступлением темноты все вдыхают только его запах; он затмевает даже розы…
– Неужели я в самом деле благоухаю лишь ночью?
Она опускает голову мне на плечо. Она горячая и живая, и я поддерживаю её, словно пойманную куропатку…
– Ваш муж опять появится из темноты, как англо-индийский сатана? – спрашиваю я приглушённым голосом.
– Нет, – вздыхает она. – Он сопровождает соотечественников.
– Индусов?
– Англичан.
Ни она, ни я не думаем, что говорим. На нас опускается ночь. Я не в силах расцепить руки, да и не хочу этого.
– Клодина! Я люблю вас…
– Зачем об этом говорить?
– Почему бы не сказать? Ради вас я оставила всё, даже флирты – единственное моё утешение и спасение от скуки. Я в вашей власти, я совершенно безобидна и болезненно робка при мысли, что могу быть вам неприятна.
– Болезненно робка, о! Рези…
– Это именно то слово. Вы же знаете, что любовь и желание – болезни неизлечимые: они приносят страдания.
(Да, знаю… Насколько хорошо я это знаю? В эту самую минуту я как раз с упоением слушаю в себе эту боль.)
Неуловимым движением она повернулась ещё больше, прильнув ко мне всем телом. Я почти не почувствовала, как она передвинулась, мне показалось, что она просто вращается внутри своего платья.
– Рези, не говорите ничего. У меня такое ощущение, будто я связана по рукам и ногам, и мне так хорошо! Не заставляйте меня вставать… Представьте себе, что сейчас ночь, мы путешествуем… Ветер ерошит волосы… Наклонитесь: эта низкая ветка может хлестнуть вас по лицу!… Прижмитесь ко мне, осторожно! В колее вода, из-под колёс летит грязь…
Она потворствует моей игре, послушно исполняя все мои капризы. Её откинутая голова покоится у меня на плече, а рассыпавшиеся волосы щекочут мне лицо, будто листва, порождённая моим беспокойным воображением в поисках развлечений…
– Я путешествую, – бормочет она.
– Скоро мы приедем?
Она нервно сжимает мою свободную руку.
– Да, Клодина, скоро будем у цели.
– Куда мы едем?
– Наклонитесь поближе, я шепну вам на ушко.
Я наивно исполняю её приказание. И наталкиваюсь на её губы. Я долго слушаю, как она шепчет, почти касаясь моих губ… Она не обманула: скоро мы будем у цели… Моя торопливость не уступает её торопливости, потом обгоняет её и подчиняет себе. Опамятовавшись, я отстраняю ласкающие руки Рези – она всё понимает, пугается и после недолгого сопротивления замирает, уронив руки…
Где-то вдалеке хлопнули ворота, и я вскакиваю. С трудом различаю в темноте бледное пятно – сидящую передо мной Рези, она припадает пылающими губами к моему запястью. Я обнимаю её за талию и поднимаю с кресла, крепко прижимаю к себе, потом заставляю откинуться и целую наугад в глаза, в сбившиеся волосы, в тёплый затылок…
– Завтра!
– Завтра… я люблю тебя…
…Я убегаю; в голове у меня гудит. Мои пальцы еще помнят лёгкое прикосновение кружев, атласной ленты, бархатистой кожи, равной которой нет в целом свете; мне невыносим вечерний ветер: он сдувает аромат духов, которыми успела пропитаться моя кожа…
– Клодина! Кажется, ты остыла к баклажанам с сыром… я знаю, что делать! (Голос Рено застаёт меня врасплох; я словно возвращаюсь издалека. Верно, я ничего не ем. Зато как хочется пить!) Дорогая! Ты ничего не хочешь мне сказать?
Нет, мой муж совсем не похож на других! Я чувствую неловкость под его настойчивым взглядом и умоляю:
– Рено, не подтрунивайте надо мной… Я устала, издёргалась, мне неловко перед вами… Давайте дождёмся утра, только не воображайте невесть чего!..
Он умолкает, но пристально следит весь вечер за стрелками часов и в половине одиннадцатого под каким-то немыслимым предлогом тащит меня в спальню. Вот мы в нашей огромной кровати; Рено изо всех сил спешит обнаружить в моих волосах, на моих руках следы преступления, о котором я умалчиваю!
«Завтра!»– умоляюще шептала Рези. «Завтра!» – согласилась я. Увы, это завтра никак не наступит. Я поспешила к ней, твёрдо веря в более продолжительное и взлелеянное удовольствие, выбрав для визита такое время, когда ещё не стемнело: я хотела вволю полюбоваться побеждённой Рези… и совершенно забыла о её муже! Этот ничтожный тип прерывал нас дважды; два раза он своим внезапным появлением спугнул наши жадно тянувшиеся друг к другу руки! Мы с Рези переглядывались, она была готова вот-вот расплакаться, я кипела от бешенства; когда он вошёл в третий раз, я едва не запустила стаканом с оранжадом в этого подозрительного, холодного, вежливого мужа… Как дрожал её голос, когда она сказала «прощайте»! Теперь нам мало воздушных поцелуев и робких прикосновений украдкой…
Что делать?
На обратном пути я строила и сейчас же отметала самые невероятные планы. Ничего!
Сегодня я снова иду к Рези; я скажу, что бессильна что-либо придумать; я её увижу, я вдохну её аромат…
Озабоченная не меньше моего, она спешит мне навстречу:
– Ну что, дорогая?
– Ничего не придумала. Вы на меня не сердитесь? Она впивается глазами в мой рот, её губы дрожат и приоткрываются… Её ответное желание приводит меня в волнение… Сейчас схвачу её прямо здесь и зацелую до смерти!
Она читает мои мысли и отступает на шаг. «Нет!» – шепчет она задыхаясь и показывает на дверь.
– Может, у меня, Рези?
– Да, если хотите…
Я улыбаюсь, потом качаю головой:
– Нет, у нас постоянные звонки; Рено ходит туда-сюда, хлопают двери… Нет!
Она в отчаянии заламывает белые руки.
– Значит, никогда? Думаете, я могу целый месяц жить воспоминаниями о вчерашнем вечере? Раз вы не можете ежедневно утолять мою жажду видеть вас, – отвернувшись, продолжает она, – не надо было и…
Надув губки, она опускается в то же кресло, что и вчера… Сегодня на ней вечернее облегающее платье из светлой шерсти в тон волосам, я ясно угадываю под ним плавный изгиб бедра, расплывчатый контур ноги, покрытой неосязаемым пушком серебристых волосков…
– О Рези!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Однако сегодня…
– Как у вас темно. Рези! И в передней света нет! Скажите что-нибудь: я вас не вижу!
Раздаётся её недовольный голос, он доносится из глубокого кресла – сомнительного сидения: слишком широкого для одного и тесноватого для двоих:
– Да, это забавно. Неполадки с электричеством. Обещали поменять только к завтрашнему утру. Здесь, естественно, нет ничего такого, чем можно было бы заменить… Горничная предлагала расставить свечи в мои флаконы!..
– Что ж, мысль недурна!
– Благодарю… Вы всегда готовы заключить против меня союз с моей злой судьбой… Свечи! Надеюсь, не церковные? Или, может, мне завернуться в саван? Вместо того, чтобы меня утешить, вы смеётесь: я же слышу, как вы там веселитесь втихоря! Садитесь со мной в кресло, дорогая Клодина…
Я без малейшего колебания забираюсь в большое кресло. Обвив руками её талию, я чувствую сквозь складки платья её тепло, аромат её духов ударяет мне в голову…
– Рези, вы похожи на цветок белого табака, который ждёт ночи, чтобы испустить благоухание… С наступлением темноты все вдыхают только его запах; он затмевает даже розы…
– Неужели я в самом деле благоухаю лишь ночью?
Она опускает голову мне на плечо. Она горячая и живая, и я поддерживаю её, словно пойманную куропатку…
– Ваш муж опять появится из темноты, как англо-индийский сатана? – спрашиваю я приглушённым голосом.
– Нет, – вздыхает она. – Он сопровождает соотечественников.
– Индусов?
– Англичан.
Ни она, ни я не думаем, что говорим. На нас опускается ночь. Я не в силах расцепить руки, да и не хочу этого.
– Клодина! Я люблю вас…
– Зачем об этом говорить?
– Почему бы не сказать? Ради вас я оставила всё, даже флирты – единственное моё утешение и спасение от скуки. Я в вашей власти, я совершенно безобидна и болезненно робка при мысли, что могу быть вам неприятна.
– Болезненно робка, о! Рези…
– Это именно то слово. Вы же знаете, что любовь и желание – болезни неизлечимые: они приносят страдания.
(Да, знаю… Насколько хорошо я это знаю? В эту самую минуту я как раз с упоением слушаю в себе эту боль.)
Неуловимым движением она повернулась ещё больше, прильнув ко мне всем телом. Я почти не почувствовала, как она передвинулась, мне показалось, что она просто вращается внутри своего платья.
– Рези, не говорите ничего. У меня такое ощущение, будто я связана по рукам и ногам, и мне так хорошо! Не заставляйте меня вставать… Представьте себе, что сейчас ночь, мы путешествуем… Ветер ерошит волосы… Наклонитесь: эта низкая ветка может хлестнуть вас по лицу!… Прижмитесь ко мне, осторожно! В колее вода, из-под колёс летит грязь…
Она потворствует моей игре, послушно исполняя все мои капризы. Её откинутая голова покоится у меня на плече, а рассыпавшиеся волосы щекочут мне лицо, будто листва, порождённая моим беспокойным воображением в поисках развлечений…
– Я путешествую, – бормочет она.
– Скоро мы приедем?
Она нервно сжимает мою свободную руку.
– Да, Клодина, скоро будем у цели.
– Куда мы едем?
– Наклонитесь поближе, я шепну вам на ушко.
Я наивно исполняю её приказание. И наталкиваюсь на её губы. Я долго слушаю, как она шепчет, почти касаясь моих губ… Она не обманула: скоро мы будем у цели… Моя торопливость не уступает её торопливости, потом обгоняет её и подчиняет себе. Опамятовавшись, я отстраняю ласкающие руки Рези – она всё понимает, пугается и после недолгого сопротивления замирает, уронив руки…
Где-то вдалеке хлопнули ворота, и я вскакиваю. С трудом различаю в темноте бледное пятно – сидящую передо мной Рези, она припадает пылающими губами к моему запястью. Я обнимаю её за талию и поднимаю с кресла, крепко прижимаю к себе, потом заставляю откинуться и целую наугад в глаза, в сбившиеся волосы, в тёплый затылок…
– Завтра!
– Завтра… я люблю тебя…
…Я убегаю; в голове у меня гудит. Мои пальцы еще помнят лёгкое прикосновение кружев, атласной ленты, бархатистой кожи, равной которой нет в целом свете; мне невыносим вечерний ветер: он сдувает аромат духов, которыми успела пропитаться моя кожа…
– Клодина! Кажется, ты остыла к баклажанам с сыром… я знаю, что делать! (Голос Рено застаёт меня врасплох; я словно возвращаюсь издалека. Верно, я ничего не ем. Зато как хочется пить!) Дорогая! Ты ничего не хочешь мне сказать?
Нет, мой муж совсем не похож на других! Я чувствую неловкость под его настойчивым взглядом и умоляю:
– Рено, не подтрунивайте надо мной… Я устала, издёргалась, мне неловко перед вами… Давайте дождёмся утра, только не воображайте невесть чего!..
Он умолкает, но пристально следит весь вечер за стрелками часов и в половине одиннадцатого под каким-то немыслимым предлогом тащит меня в спальню. Вот мы в нашей огромной кровати; Рено изо всех сил спешит обнаружить в моих волосах, на моих руках следы преступления, о котором я умалчиваю!
«Завтра!»– умоляюще шептала Рези. «Завтра!» – согласилась я. Увы, это завтра никак не наступит. Я поспешила к ней, твёрдо веря в более продолжительное и взлелеянное удовольствие, выбрав для визита такое время, когда ещё не стемнело: я хотела вволю полюбоваться побеждённой Рези… и совершенно забыла о её муже! Этот ничтожный тип прерывал нас дважды; два раза он своим внезапным появлением спугнул наши жадно тянувшиеся друг к другу руки! Мы с Рези переглядывались, она была готова вот-вот расплакаться, я кипела от бешенства; когда он вошёл в третий раз, я едва не запустила стаканом с оранжадом в этого подозрительного, холодного, вежливого мужа… Как дрожал её голос, когда она сказала «прощайте»! Теперь нам мало воздушных поцелуев и робких прикосновений украдкой…
Что делать?
На обратном пути я строила и сейчас же отметала самые невероятные планы. Ничего!
Сегодня я снова иду к Рези; я скажу, что бессильна что-либо придумать; я её увижу, я вдохну её аромат…
Озабоченная не меньше моего, она спешит мне навстречу:
– Ну что, дорогая?
– Ничего не придумала. Вы на меня не сердитесь? Она впивается глазами в мой рот, её губы дрожат и приоткрываются… Её ответное желание приводит меня в волнение… Сейчас схвачу её прямо здесь и зацелую до смерти!
Она читает мои мысли и отступает на шаг. «Нет!» – шепчет она задыхаясь и показывает на дверь.
– Может, у меня, Рези?
– Да, если хотите…
Я улыбаюсь, потом качаю головой:
– Нет, у нас постоянные звонки; Рено ходит туда-сюда, хлопают двери… Нет!
Она в отчаянии заламывает белые руки.
– Значит, никогда? Думаете, я могу целый месяц жить воспоминаниями о вчерашнем вечере? Раз вы не можете ежедневно утолять мою жажду видеть вас, – отвернувшись, продолжает она, – не надо было и…
Надув губки, она опускается в то же кресло, что и вчера… Сегодня на ней вечернее облегающее платье из светлой шерсти в тон волосам, я ясно угадываю под ним плавный изгиб бедра, расплывчатый контур ноги, покрытой неосязаемым пушком серебристых волосков…
– О Рези!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42