«А как же мои комиссионные?» Нет, не вцепилась. Я изо всех сил старалась убедить себя, что нет никаких оснований чувствовать себя виноватой. Но поделать ничего не могла.
– Дело ваше, – выдавила она. – Я лично щитаю, што они того стоят. Но дело ваше.
– Я безработная, – пояснила я, надеясь, что она смягчится.
Она досадливо тряхнула головой, как сварливая жена, которая заранее отметает все отговорки виноватого мужа.
– Хотите коротко? – холодно спросила она.
– Только самые кончики подрезать.
– Нет. Нет?
– Кончики мертвые, ломкие. Мне придется подстричь вот досюда, – она провела рукой над моими плечами.
Я испытала острое чувство потери. Каждая клеточка моего организма воспротивилась мысли о такой короткой стрижке.
(Нет. Джасмин, что угодно, только не короткие волосы! Имейте состраданье. Пожалуйста!)
– Мне все равно, что они ломкие, – мягко заверила я. – Честное слово, это ничего. Я могу это пережить.
– Но они же мертвые! И почти до самых корней. Посмотрите сами! – велела она мне. – Вот!
– Да, я вижу, вижу, но…
– Да нет, вы не видите!
Я послушно пригляделась.
– Это ничего, – сказала я, когда сочла, что смотрела достаточно долго. – Я предпочитаю длинные мертвые волосы коротким живым.
– Нет, так нельзя, – сказала неумолимая Джасмин. – С такими волосами нельзя ходить. Это неприлично.
Нас прервала Грейн.
– Мора, мама звонит. Она говорит, что сегодня вечером не может сидеть с ребенком, тебе придется придти пораньше.
– Черт подери, у меня дела, ты посидишь.
– Но…
– Тебе нужна работа или нет? – спросила Мора.
– О! – смирилась Грейн и заковыляла прочь. Мы с Джасмин снова встретились глазами в зеркале.
– Сестра, – пояснила она. Я натянуто улыбнулась.
– Ну, значит, договорились, – нетерпеливо подытожила она.
«А может, ничего?» – подумала я. Начать новую жизнь, отрезав все старое и безжизненное. Вперед к здоровому, светлому будущему со здоровыми волосами!
– Хорошо, – согласилась я.
Миром правит рука, вооруженная ножницами.
Хелен подняла голову.
– У тебя же прическа, как у пожилой тетеньки! – удивленно воскликнула она. – Ты зачем так подстриглась?
– Это не я так подстриглась, это меня так подстригли! – заорала я.
И я бросилась к зеркалу, чтобы снова убедиться, что все обстоит столь же ужасно, как мне показалось в салоне. Нижняя часть лица была совершенно белая, потому что с нее смыли тон. Под глазами – серые круги. Но хуже всего были волосы – короткие и вьющиеся. Джасмин отчикала мне даже больше, чем собиралась, выше плеч. И что особенно оскорбительно, уложила мне волосы мелкими кудряшками. Так причесывали бабушек.
– Я так отвратительно выгляжу! – всхлипывала я, роняя крупные слезы.
– Да уж, – согласилась Хелен.
Я была даже рада, что она со мной согласилась. Мама бы на ее месте дипломатично сказала: «Они же отрастут», и тогда со мной, несомненно, случилась бы истерика. Я подумала о целых ярдах моих волос, оставшихся на полу в салоне, о волосах, в которые Люк так любил запускать пальцы, и зарыдала в голос.
– Жизнь кончена, – причитала я.
– Тебе некоторое время не стоит показываться на людях, – посоветовала Хелен.
После этих слез я так задышала, как будто делала гипервентиляцию легких. Не показываться на людях! Я собиралась завтра вечером показаться Крису! А теперь, когда я все равно что лысая…
– Я ее ненавижу! – закричала я. – Подлая, толстая, намазанная сучка! Ненавижу всех парикмахерш!
– Надеюсь, ты не дала ей на чай? – спросила Хелен.
– Да не будь ты дурой! – всхлипнула я. – Разумеется, дала.
Конечно. Джасмин ничего не следовало давать, кроме пинка под зад, но это было выше моих сил. Я даже заставила себя пробормотать: «Очень мило», когда она показала мне мою бедную голову при помощи двух зеркал, спереди и сзади.
У меня хватило выдержки выйти из салона, и только тогда позволить слезам пролиться. Я стояла на автобусной остановке, горько плакала и чувствовала себя почти голой. Я не сомневалась.
что все вокруг смотрят только на меня, и на сей раз это была не паранойя, а горькая правда.
– Это кто же такая, с такой интересной причесочкой? – услышала я.
Оглянувшись, я увидела, что на меня во все глаза смотрит целая компания подростков. Они захихикали. Четырнадцатилетние мальчишки со своими проклятыми гормонами. И они надо мной смеются!
– Они были такие красивые! – всхлипнула я.
– Кто они? – безразлично спросила Хелен.
– Мои волосы! – завопила я. – Пока эта сучка не наложила на них лапу!
– Да, они были ничего, – согласилась Хелен. – Ну, не то чтобы красивые, конечно, но…
– И они даже не предложили мне перелистать «Геллос»! – сокрушалась я.
– Подлые обманщики, – посочувствовала Хелен.
– А сколько это стоило! – залилась слезами я. – Я потеряла не только волосы!
– Знаешь, на кого ты теперь похожа? – задумчиво произнесла Хелен.
– На кого? – с замиранием сердца спросила я, надеясь на что-нибудь ободряющее.
– На Бренду Фрикер.
– А-а-а!
– Помнишь, она еще играла мамашу в том фильме?
Я опять бросилась к зеркалу.
– Ты права! – прорыдала я. Я теперь была почти рада, что все так смертельно. Это придавало моему положению истинный трагизм.
Пришли мама с папой, и им было предложено полюбоваться на свою изуродованную дочь. Мама с некоторым сомнением произнесла:
– Они отрастут.
Папа с некоторой гордостью сказал:
– С каждым днем ты становишься все больше похожа на свою маму.
Я снова зарыдала.
– Знаешь, на кого ты похожа? – раздумчиво произнесла мама.
– Если ты скажешь, что на Бренду Фрикер, я покончу жизнь самоубийством. – предупредила я.
– Нет, вовсе нет, – милосердно сказала мама. – Нет, как же ее звали? Такая актриса. Как же ее звали?
– Одри Хэпберн? – с надеждой подсказала я.
– Не-е-т! – мама замахала руками. – О господи, да как же ее звали!
Я сомневалась, что она знает, кто такая, например, Линда Фиорентино.
– Линда Фиорентино? – осмелилась я спросить (один человек на вечеринке как-то сказал мне, что я похожа на Линду Фиорентино, и я была так тронута, что переспала с ним).
– Линда… Как? Да нет! – мама даже приплясывала на месте, изо всех сил стараясь вспомнить имя. – Вертится на языке. Да где же она играла-то?
– «Последний соблазнитель»?
– Звучит ужасно! Да нет же. Ой, вспомнила! Она играла в той картине с Дэниэлом Льюисом…
У меня упало сердце.
– Ну, помнишь, бедный художник, инвалид… Кристи Браун! «Моя левая нога», – вот как он назывался! – она просияла. – Как зовут ту актрису, которая играла мать?
– Бренда Фрикер, – тупо ответила я.
62
Итак, у меня был выбор: намылить веревку, встать на стул, а потом оттолкнуться или… все-таки встретиться с Крисом. Мне ужасно хотелось продлить эту ночь, чтобы мои волосы успели отрасти, но, честно говоря, я не была уверена, что Крис согласится ждать лет двенадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
– Дело ваше, – выдавила она. – Я лично щитаю, што они того стоят. Но дело ваше.
– Я безработная, – пояснила я, надеясь, что она смягчится.
Она досадливо тряхнула головой, как сварливая жена, которая заранее отметает все отговорки виноватого мужа.
– Хотите коротко? – холодно спросила она.
– Только самые кончики подрезать.
– Нет. Нет?
– Кончики мертвые, ломкие. Мне придется подстричь вот досюда, – она провела рукой над моими плечами.
Я испытала острое чувство потери. Каждая клеточка моего организма воспротивилась мысли о такой короткой стрижке.
(Нет. Джасмин, что угодно, только не короткие волосы! Имейте состраданье. Пожалуйста!)
– Мне все равно, что они ломкие, – мягко заверила я. – Честное слово, это ничего. Я могу это пережить.
– Но они же мертвые! И почти до самых корней. Посмотрите сами! – велела она мне. – Вот!
– Да, я вижу, вижу, но…
– Да нет, вы не видите!
Я послушно пригляделась.
– Это ничего, – сказала я, когда сочла, что смотрела достаточно долго. – Я предпочитаю длинные мертвые волосы коротким живым.
– Нет, так нельзя, – сказала неумолимая Джасмин. – С такими волосами нельзя ходить. Это неприлично.
Нас прервала Грейн.
– Мора, мама звонит. Она говорит, что сегодня вечером не может сидеть с ребенком, тебе придется придти пораньше.
– Черт подери, у меня дела, ты посидишь.
– Но…
– Тебе нужна работа или нет? – спросила Мора.
– О! – смирилась Грейн и заковыляла прочь. Мы с Джасмин снова встретились глазами в зеркале.
– Сестра, – пояснила она. Я натянуто улыбнулась.
– Ну, значит, договорились, – нетерпеливо подытожила она.
«А может, ничего?» – подумала я. Начать новую жизнь, отрезав все старое и безжизненное. Вперед к здоровому, светлому будущему со здоровыми волосами!
– Хорошо, – согласилась я.
Миром правит рука, вооруженная ножницами.
Хелен подняла голову.
– У тебя же прическа, как у пожилой тетеньки! – удивленно воскликнула она. – Ты зачем так подстриглась?
– Это не я так подстриглась, это меня так подстригли! – заорала я.
И я бросилась к зеркалу, чтобы снова убедиться, что все обстоит столь же ужасно, как мне показалось в салоне. Нижняя часть лица была совершенно белая, потому что с нее смыли тон. Под глазами – серые круги. Но хуже всего были волосы – короткие и вьющиеся. Джасмин отчикала мне даже больше, чем собиралась, выше плеч. И что особенно оскорбительно, уложила мне волосы мелкими кудряшками. Так причесывали бабушек.
– Я так отвратительно выгляжу! – всхлипывала я, роняя крупные слезы.
– Да уж, – согласилась Хелен.
Я была даже рада, что она со мной согласилась. Мама бы на ее месте дипломатично сказала: «Они же отрастут», и тогда со мной, несомненно, случилась бы истерика. Я подумала о целых ярдах моих волос, оставшихся на полу в салоне, о волосах, в которые Люк так любил запускать пальцы, и зарыдала в голос.
– Жизнь кончена, – причитала я.
– Тебе некоторое время не стоит показываться на людях, – посоветовала Хелен.
После этих слез я так задышала, как будто делала гипервентиляцию легких. Не показываться на людях! Я собиралась завтра вечером показаться Крису! А теперь, когда я все равно что лысая…
– Я ее ненавижу! – закричала я. – Подлая, толстая, намазанная сучка! Ненавижу всех парикмахерш!
– Надеюсь, ты не дала ей на чай? – спросила Хелен.
– Да не будь ты дурой! – всхлипнула я. – Разумеется, дала.
Конечно. Джасмин ничего не следовало давать, кроме пинка под зад, но это было выше моих сил. Я даже заставила себя пробормотать: «Очень мило», когда она показала мне мою бедную голову при помощи двух зеркал, спереди и сзади.
У меня хватило выдержки выйти из салона, и только тогда позволить слезам пролиться. Я стояла на автобусной остановке, горько плакала и чувствовала себя почти голой. Я не сомневалась.
что все вокруг смотрят только на меня, и на сей раз это была не паранойя, а горькая правда.
– Это кто же такая, с такой интересной причесочкой? – услышала я.
Оглянувшись, я увидела, что на меня во все глаза смотрит целая компания подростков. Они захихикали. Четырнадцатилетние мальчишки со своими проклятыми гормонами. И они надо мной смеются!
– Они были такие красивые! – всхлипнула я.
– Кто они? – безразлично спросила Хелен.
– Мои волосы! – завопила я. – Пока эта сучка не наложила на них лапу!
– Да, они были ничего, – согласилась Хелен. – Ну, не то чтобы красивые, конечно, но…
– И они даже не предложили мне перелистать «Геллос»! – сокрушалась я.
– Подлые обманщики, – посочувствовала Хелен.
– А сколько это стоило! – залилась слезами я. – Я потеряла не только волосы!
– Знаешь, на кого ты теперь похожа? – задумчиво произнесла Хелен.
– На кого? – с замиранием сердца спросила я, надеясь на что-нибудь ободряющее.
– На Бренду Фрикер.
– А-а-а!
– Помнишь, она еще играла мамашу в том фильме?
Я опять бросилась к зеркалу.
– Ты права! – прорыдала я. Я теперь была почти рада, что все так смертельно. Это придавало моему положению истинный трагизм.
Пришли мама с папой, и им было предложено полюбоваться на свою изуродованную дочь. Мама с некоторым сомнением произнесла:
– Они отрастут.
Папа с некоторой гордостью сказал:
– С каждым днем ты становишься все больше похожа на свою маму.
Я снова зарыдала.
– Знаешь, на кого ты похожа? – раздумчиво произнесла мама.
– Если ты скажешь, что на Бренду Фрикер, я покончу жизнь самоубийством. – предупредила я.
– Нет, вовсе нет, – милосердно сказала мама. – Нет, как же ее звали? Такая актриса. Как же ее звали?
– Одри Хэпберн? – с надеждой подсказала я.
– Не-е-т! – мама замахала руками. – О господи, да как же ее звали!
Я сомневалась, что она знает, кто такая, например, Линда Фиорентино.
– Линда Фиорентино? – осмелилась я спросить (один человек на вечеринке как-то сказал мне, что я похожа на Линду Фиорентино, и я была так тронута, что переспала с ним).
– Линда… Как? Да нет! – мама даже приплясывала на месте, изо всех сил стараясь вспомнить имя. – Вертится на языке. Да где же она играла-то?
– «Последний соблазнитель»?
– Звучит ужасно! Да нет же. Ой, вспомнила! Она играла в той картине с Дэниэлом Льюисом…
У меня упало сердце.
– Ну, помнишь, бедный художник, инвалид… Кристи Браун! «Моя левая нога», – вот как он назывался! – она просияла. – Как зовут ту актрису, которая играла мать?
– Бренда Фрикер, – тупо ответила я.
62
Итак, у меня был выбор: намылить веревку, встать на стул, а потом оттолкнуться или… все-таки встретиться с Крисом. Мне ужасно хотелось продлить эту ночь, чтобы мои волосы успели отрасти, но, честно говоря, я не была уверена, что Крис согласится ждать лет двенадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138