А пятый:
– Это корабль, это корабль!
То был корабль, который входил в порт с развернутыми парусами и в праздничном убранстве.
Баттиста смотрел на него в бинокль. Вдруг он протер глаза. Его сердце колотилось.
– Это он или не он? – спрашивал он себя, всматриваясь в какую-то точку на корабле. – Не может быть… И все же… Неужели это просто странное сходство? Да нет… он немного постарел, но я не ошибаюсь. Это он, это именно он.
– Да кто же? – закричали голоса из кортежа.
– Это дядя Никола, – сказал Солнечный Луч, танцуя от радости, – дядя Никола, который приехал из Америки!
* * *
У бедного молодого человека был милейший дядя, который уехал двадцать лет назад без гроша в кармане в Америку и с тех пор не давал о себе знать. Дядя Никола был такой добрый! Он воспитал Солнечного Луча, оставшегося сиротой с младенчества. Он был для него вторым отцом. Потом, когда Баттиста стал на ноги, дядя уехал в далекую Америку, чтобы разбогатеть, и с тех пор племянник не слышал о нем ничего. Всякий раз, когда Баттиста о нем говорил, его глаза наполнялись слезами. «Кто знает, что с ним, – часто спрашивал он себя, – жив ли он еще. Как мне хотелось бы получить наследство!» И вот, когда он меньше всего этого ждал, дядя Никола приехал из Америки.
– Как он постарел! – пробормотал молодой человек, который продолжал смотреть в бинокль в сторону корабля.
Сейчас на палубе был ясно виден господин среднего возраста в сером пальто в полоску, белых гамашах, клетчатой фуражке и больших очках в черепаховой оправе, который махал изящным платочком Баттисте, жуя резинку.
– Подождем его, – сказал дон Танкреди.
И сделал знак кучерам подождать. От стояния на солнце все начали проявлять нетерпение. Тем более, что вокруг кортежа собралась толпа зевак, отпуская замечания по поводу продолжительной остановки и одиночества невесты, без жениха и, для близоруких зрителей – без сопровождающего.
Теперь, когда корабль был уже близко, на носу завиднелась группа возвращающихся эмигрантов: мужчины, женщины, дети, тесно прижавшиеся друг к другу; они приветствовали небо Италии хором, полным радости и грусти.
– Прощай, – пели они, – Латинская Америка, танго, мандолины и кастаньеты, Долорес и Розина, прощайте золотые прииски Канады, прощай Аризона, прощай и ты, Нью-Йорк с миллионами труб, ты не был благосклонен к нашим мечтам, ужасный город. Вот, все ближе небо Италии; вот оно рядом; прощайте, Перу, Бразилия и Аргентина, и прощайте, золотые прииски Канады.
Несколько минут спустя дядя и племянник стояли сплетясь в крепких объятиях, продолжавшихся несколько минут, среди уважительного молчания окружающих. Когда прошло первое волнение, Баттиста указал на малыша иностранной внешности в очках с черепаховой оправой, которого дядя Никола держал за руку.
– Это мой сын, – объяснил дядя, – родившийся в Америке от отца-итальянца. По крайней мере, я так думаю.
Баттиста потрепал его по щечке.
– Боб, – сказал дядя Никола, – это Неаполь, родина твоего отца. Тебе нравится?
– Нет, папа, – ответил малыш, который тоже жевал резинку.
– Как? – сказал папа. – Разве ты не чувствуешь зова крови?
– Ни капельки, папа.
– Я отвезу тебя в Позиллипо, ты увидишь Санта-Лючию и Вомеро.
– Да мне и не очень-то хочется, папа.
Дядя Никола немного обиделся.
– Ну как, ты разбогател? – спросил Баттиста, чтобы вывести его из неловкого положения.
– Не будем об этом, – сказал старик, помрачнев.
– Может быть, вас постигла неудача? – спросил доктор Фалькуччо.
– Мне не удалось скопить ни гроша, – ответил тот.
Он отвел в сторону племянника.
– Знаешь что, – добавил он в смущении, – раз уж ты здесь, я хотел бы попросить у тебя взаймы пятьдесят лир.
Баттиста был в полной растерянности, но тут вмешался дон Танкреди:
– Да ради бога, – сказал он, – я вам дам. Но поехали дальше, а то солнце начинает припекать.
Баттиста, уступая всеобщим призывам, занял место жениха, и кортеж уже собирался двинуться наконец, когда кто-то забил тревогу:
– Жених пропал, жених пропал!
Последовало всеобщее смятение.
* * *
Баттиста, который вдруг вспомнил, что на нем по-прежнему та самая знаменитая непрезентабельная шляпа, когда-то столь возмутившая незнакомую наездницу из городского сада, высунув язык носился по Неаполю в поисках новой и прекрасной шляпы.
– Сто пятьдесят лир, – бормотал он, – нужно хотя бы сто пятьдесят лир.
В кармане у него было всего четыре.
Он прошел рядом с нищим стариком, который стоял, скрючившись, на углу улицы, и подумал, что надо бы подать ему милостыню. Но двинулся дальше не задерживаясь. Он прошел несколько шагов, но мысль о том, что хороший поступок принес бы ему удачу, заставила его вернуться; он вытащил кошелек и протянул старику свои четыре лиры.
– Да как вы смеете? – обиженно воскликнул старик.
– Прошу прощения, – сказал Баттиста в смущении, – я думал, вы нищий.
– Сами вы нищий! Я богат, и я просто жду трамвая! Я могу купить вас с потрохами и всю вашу семью! А милостыню, если хотите знать, я могу сам вам подать.
– Пойдемте! – воскликнул Баттиста. – Так вы говорите, что можете дать мне…
– Да хоть сто лир!
– Ну да!
– Да хоть сто пятьдесят!
– Посмотрим, – с вызовом сказал молодой человек.
Сердитый старичок не заставил себя упрашивать. Он вытащил из бумажника две купюры и вручил их нашему другу.
– И пусть это послужит вам уроком, – крикнул он. – Учитесь распознавать людей.
Минуту спустя Баттиста переступал порог шляпного магазина.
– У вас есть шляпа? – спросил он.
– У нас их больше десяти тысяч, – ответил продавец, показывая на высокие горы шляп, возвышавшиеся повсюду.
– Я хотел бы примерить одну, – сказал Солнечный Луч.
И снял с себя шляпу.
– Пожалуйста, – сказал продавец, – а свою шляпу можете не снимать.
– Но я, – возразил Баттиста, – мне бы надо…
– Не стесняйтесь, – ответил продавец, – не снимайте.
И церемонный продавец совершенно не позволил Баттисте снять шляпу.
Баттисте пришлось бежать в другой магазин, где все продавцы были завалены шляпами, обслуживая очень привередливого покупателя.
Молодой человек заглянул в магазин.
– У вас найдется шляпа? – спросил он.
– Вот мерзавец! – закричал продавец. – Да он просто над нами издевается!
Солнечный Луч помчался в третий магазин.
– Посмотрим размер, – сказал ему продавец.
И забрал у него из рук шляпу, несмотря на противодействие молодого человек, которому было стыдно пускать по рукам такой засаленный головной убор. Старый котелок был помещен на прилавок, у всех на виду, к позору нашего друга, который сделал вид, что видит его впервые.
В мгновение ока магазин переполнился котелками. Везде выросли кучи из сотен этих грациозных головных уборов. Опустели полки, высокие стопы котелков окружали теперь Баттисту;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61