От жителей Полу удалось узнать, что такой проход будто бы существует в ущелье, где течет река Кураб. Пржевальский сел на коня и поехал на разведку. Вернулся он мрачный и раздраженный. Пробиться в Тибет здесь было нельзя. Великий Охотник перестал спать, осунулся, почти не разговаривал со своими спутниками.
Пржевальский взошел на вершины Керийского хребта. Эти горы были самым западным и самостоятельным звеном, последним позвонком в теле куньлуньского дракона.
Вечный снег блистал на холодных скалах, растения поднимались здесь только до высоты тринадцати тысяч футов, а дальше уступали место дикому камню, льдам и снегам. У подножий Керийских вершин жили те же мачины, затерянные во мгле дымных и пыльных лессовых хижин.
Уже на пути в шумный магометанский город Хотан, или Ильчи (Ильчи значит «посол»), Пржевальский осмотрел горы Текелик-таг.
Город Ильчи прятался за старым крепостным валом, но китайцы, утвердившиеся здесь после падения Бадаулета, возвели вокруг Хотана новые укрепления. Русские подданные из числа жителей Хотана вышли навстречу Пржевальскому с хлебом-солью.
В этом городе шелка и ковров произошло забавное событие. Переводчик Абдул Юсупов пошел гулять по Хотану в сопровождении местного купца – русского подданного. Пржевальский сидел дома, размышляя о связи Керийских гор с хребтом Русским, как вдруг Абдул прибежал с вестью, что на него напали хотанские забияки. От волнения Абдул перешел на какую-то Тангутскую скороговорку.
Пржевальский, улыбаясь, успокоил переводчика.
Он вызвал Козлова и Роборовского и велел им взять двенадцать самых рослых гренадеров и пойти «прогуляться» по городу. Через полчаса хотанцы глазели на четырнадцать пришельцев из восточных пустынь. Они шагали и пели походную песню так, что от нее, казалось, дрожали ветви урючных деревьев. Гренадеры обошли оба города – мусульманский и китайский – и вернулись к своему начальнику.
Вскоре к Пржевальскому пришел смущенный мандарин и, рассыпаясь в любезностях, стал просить извинения за случай с переводчиком. При этом мандарин растерянно спрашивал: неужели в России все солдаты такие, как эти поющие великаны? Озорные искры плясали в глазах Великого Охотника. Он вежливо попрощался с богдыханским чиновником и стал собирать сведения об осеннем пролете птиц над шелковым Хотаном.
Теперь надо было идти вдоль Хотан-Дарьи на Аксу. Великая пустыня Такла-Макан лежала по обе стороны пути, и могучий Тарим прорезал ее на юге полосой цвета горячей и мутной стали.
Вот где старый сластена объедался знаменитым джитышарским изюмом! Тогда Пржевальский, наверное, совсем не придавал значения тому, что первым прошел всю Хотан-Дарью и определил течение Тарима. Он еще успеет рассказать об этом в книгах. А пока что он увлекся дынями из Турфана и Хами, и в Аксу ходил по рынкам, закупая дынные семена в таком количестве, как будто хотел засеять ими всю Смоленскую губернию.
В шести караван-сараях Аксу кипела жизнь города. Запыленные караваны из русских владений, Кашмира, Ладака и Китая проходили под гулкими сводами четырех ворот крепкой городской стены. Купцы и гранильщики камней, пастухи и седельные мастера, земледельцы и восточные кочевники встречались на площадях Аксу.
Здесь Пржевальский мог радостно думать о том, что великая пустыня, края которой синеют на восток от шумного города, вернее, не одна, а несколько пустынь пройдены им от Далайнора до Аксу, от Кяхты до Желтой, от Зайсана до ворот Лхасы и от Кульджи до хребта Колумба!
Страна шелка, золота и нефрита осталась за плечами. Путники стояли па высоте 13700 футов, среди подернутых изморозью россыпей щебня перевала Бедель. Края родины лежали перед ними, справа светилась вершина Хан-Тенгри.
11 ноября 1885 года на перевале Бедель раздался торжественный залп из двадцати ружей.
В долине Иссык-Куля путники встретили русского поселенца. Что подумал он, когда двадцать оборванцев, бросив ружья, плача и смеясь, стащили его с воза? Пржевальский так обнимал крестьянина, что тот присел перевести дух и, лишь отдохнув, сказал, что до Каракола теперь рукой подать.
ЛАВРЫ В ШКАФУ
В июле 1886 года путешественник возмущенно рассказывал Макарьевне, что с ним делали в Петербурге.
Действительно, его носили на руках!
Куда теперь только складывать награды? Шведы прислали медаль «Вега», которой в последний раз был награжден Стэнли. Италия дала золотую медаль, Российская Академия наук выбила медаль с его портретом и надписью «Первому исследователю природы Центральной Азии». Золотые отличия одно за другим ложились в ящик письменного стола. Особенно удивился он лавровому венку. Ведь он больше привык к засаленной армейской фуражке.
Теперь он генерал-майор. Солдаты становятся во фронт, когда он проходит по улицам. Петербургская городская дума еще несколько лет тому назад постановила вывесить его портрет в одной из своих зал. Он отказался от этой чести. Пусть лучше на эти средства откроют первую бесплатную читальню. Теперь ее открыли, но вновь требуют разрешения на портрет. Когда все это кончится?
Не успеет он выйти в сад поглядеть на ростки дынь и арбузов из Джитышара и ревень из Ганьсу, как Макарьевна бежит к нему с пачкой телеграмм и писем. Восторженные дамские послания он читает с ехидными примечаниями. Нет, надо скорее снова убегать от всего этого в Тибет!
Он отправился на охоту ясной и звонкой смоленской осенью, но, возвращаясь, еле добрел до дверей дома. У него, неутомимого странника, болели ноги. Макарьевна растирала ему могучие икры; они пухли с каждым днем все больше, и с каждым днем тяжелей становилась одышка. Московский доктор А. А. Остроумов качал головой. Надо меньше бродить по горам и пустыням!..
Пржевальский махнул на доктора своей ручищей и снова поехал в Слободу. Зима 1886 года стояла у крыльца его садовой избушки. Алые уголья звенели в печке. Он корпел за простым сосновым столом, переписывая свои дневники и разбирая груду походных записей. Тяжело приминая розовый снег на вечерней заре, он выходил в сад и смотрел – не померзли ли его молодые деревца – яблони, вишни, сливы из Джитышара? А поздним вечером нескончаемые разговоры с Макарьевной и друзьями о золотых леопардах Ганьсу, мечты о лавровых лесах Гималаев, сычуаньских зарослях бамбука.
В это время Сарат Чандра Дас в одежде ламы из Кашмира вернулся из Пекина в Дарджилинг. В Пекине он добивался разрешения на въезд британского посольства в Лхасу.
Но когда миссия прибыла к границе Тибета, ее вежливо выпроводили. Вслед за этим тибетские воины вступили на землю Сиккима и устремились на Дарджилинг. Злосчастный «изыскатель» Сарат Чандра Дас вместе с ламой Учжень Чжацо тряслись, сидя в Дарджилинге. Толстому пандиту вся эта история была обидна вдвойне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34