Теперь точно - бздец!
– Отлетали!
Арестант сидел, смотрел горестно, а потом, вдруг, как заржал…
Нельзя крепко смеяться, когда кругом все непонятно на чем держится. Тут и еще одна стропилка отпала, на среднем гвозде крутанулась, и поперек лба своим (более тяжелым концом) его и отоварила. Как сидел, так и отвалился. И это хорошо, потому, если бы сразу бы попытался сесть, она бы его по затылку сделала на втором своем махе. Однако Арестант об этом не знает, лежит не шевелится, а поперечина над ним гуляет, туда-сюда, словно маятник от старых часов очень больших. Бригадир тут подумал, а есть ли такие большие часы? Но понял, что уже никогда этого не узнает. Если только, когда пытать будут, у мучителей спросить. Но оно не стоит, чтобы ради такого любопытства задерживаться на этом свете.
Если смеются трое, то над кем-нибудь, если двое - друг над другом, а один - над самим собой.
Бригадир, находясь в этом амбаре, сумел убедиться в правильности изречения. Уже отсмеялись над потугами Метрополии, враз на одного поменьшило в их компании, пришли к смеху обоюдному - опять убытки, а, когда один остался, дошел до мысли, что над Метрополией смеяться нельзя - на ее стороне вся удача. Тут впору только над собой смеяться или над этим… И понял Бригадир, что едва не надумал служить человеку, который, должно быть, умер давным-давно.
– Это всего лишь жизнь, - сказал он сам себе. - В конце концов, есть вещи гораздо более ценные, а это всего лишь…
Не договорил, подошел к Арестанту. Стал разглядывать этого пришлого. Поперек лба красный след. Ох, и крепкая черепуха! - позавидовал чужой кости Бригадир. - Интересно, и чего он этакое жрал по-жизни, чтобы такое нарастить? Сковырнуть его блестючку? Или рано? А если, вдруг. очухается - тогда как? - с соображением или без него? Вот и гадай. Мало кто после такого… иные себя уже чем-то другим считают - перетряхивает мозги задом наперед. А тут сплошь чужак, не с их земли человек, может у них все наоборот, может они с таких ударов как раз и выздоравливают?
Наклонился - тронул пальцем блестючку…
Арестант глаза открыл - как ошпарил взглядом.
– Ты это всерьез говорил, что меня зарежешь, а потом себя?
Бригадир даже не удивился. Нечто можно в таком серьезном деле шутки шутить?
Тебя сейчас?
Скоро.
Понятно о чем речь: метропольские, ясно дело, озверели, лучшее время вышло - не успели уйти, теперь остатки собственного времени выходят, вот-вот последние капельки начнут падать. И ничего тут не поделаешь. Потому придется огорчить их напоследок, - злорадно подумал Бригадир. - Самоликвиднуться! А попросту говоря - зарезаться…
И тут же место себе присмотрел, где удобнее на ножик падать. Про красивый тонкий нож вспомнил, что в сумке. Вывернул все барахло себе под ноги.
– Ну ты и барахольщик! - сказал Арестант. - Мародер!
И вдруг застыл.
– Это у тебя откуда?
– Оттуда! - буркнул Бригадир, отпихивая ногой "сонники", снова наклонился, копаясь в тряпье, разыскивая нож. - Должен же быть? Куда делся?
Арестант что-то крякнул не под настроение.
– Это биологический универсал! - сказал Арестант, теребя сонника.
– Что такое универсал? - спросил Бригадир.
– Да, что угодно! - воскликнул в бесшабашном восторге Арестант. - Ты чего сейчас больше всего для жизни хочешь?
– Гранату! Но только хорошую - мощную.
– Ну так смотри! - дернул за ножки и бросил
Вероятно оба подумали одно, и в своих желаниях были чересчур жадны, потому как рвануло так, что остатки стены качнулись, стропила над головой сдвинулись, едва не похоронив под собой. Скромнее надо быть в желаниях. Бригадира с ног уронило, но тут же откатился от стены, смотря на нее в испуге.
Шепнуть боялись. Бригадир встал, не обращая внимания на то, что Арестант в испуге замахал на него руками, стал осматриваться, подумывая, что взять в дорогу. За дверину решил не выгдядывать - ничего интересного там быть не может, хоть и голодные, а после такого и желчью траванешь. Бригадир спокойно и дружелюбно относился ко всяким трупам, но только не порубленным в окрошку.
– А я думал - сонник, - сказал Бригадир скучно, не к моменту. Устал радоваться, поскольку твердо знал, что как только с этим Арестантом судьба связывает, так лишь за тем, чтобы после всякой удачи чередовать всякое западло.
– И сонник тоже, - подтвердил Арестант. - А еще и…
И тут же умолк, словно язык себе прикусил.
Бригадир сделал вид, будто не заметил. Оставшихся "сонников" обобрал с опаской, и другие необходимые вещички - мелочь всякую - взялся складывать в ранец. Там же. в ранце, нашел и свой красивый нож - прилип к краю. Не удержался, чтобы лишний раз полюбоваться лезвием, и рукоять к себе обернул - поиграть глазком-кристалликом. После чего посмотрел на Арестанта и не узнал.
Тот впервые смотрел так, что кусок в горло не полезет, пока не узнаешь, чего так человек озадачился. В ужасе что ли? Но не простом - пуганых Бригадир на своем веку повидал - а в священном что ли? И смотрел на нож. Потом медленно перевел взгляд на Бригадира и спросил глухо:
– Ты кто, собственно, такой? Глюколов? Это, да теперь еще и универсал. Не бывает таких совпадений!
Не иначе как от ума с ума сошел. Бригадир именно так решил, счел, что любой человек, как не выеживайся собственными умностями, а как к концу собственному опустится - дурак. На всякого дурака своя песня найдется. Столь затейливая, что ум от глупости в ней не отличим, песня столь за душу хватающая, что каждый прижмется не к привычной стороне, а противоположной.
И опять Арестант стал глазами закатываться. Бригадир подумал, что это у него уже в привычку. Если выберутся - будет этот Арестант у него вроде часов - перерывы отмечать.
Подошел к краю, глянул - снизу стрельнули - пуля царапнула по камням и улетела вверх. Задумал на густой тяжелый туман, чтобы слой лежал и от земли не отрывался, лапы выдернул, поцеловал и бросил вниз - хлопнуло и очень быстро стало растекаться молочным, заполнять котловину.
Арестант был настолько вялый, что побоялся, как его не вяжи, а выскользнет, потому сперва накрепко руки к ногам подвязал, чтобы баранка из него получилась, потом пропустил одну широкую лямку через грудину и подмышки, сцепил карабином. Подтащил к самому краю.
Вернулся в центр, назастегивал на себе все, что застегивается, на старую память надеясь, так, как у этого чужака было пристегнуто. Еще на то, что все делает правильно: сгреб его тряпки в охапку, уложил на краю, Арестанта к себе прицепил. Тряпки вниз бросил и принялся раздергивать за шнуры, распутывать, тут же сквозняком ухватило и стало поднимать к верху, разворачиваться, прошло мимо красивым беспорядком, дальше уже не видел - козырь крыши мешал, похоже, ухватило накрепко воздух, натянулось туго, затрепыхало до звона шнуров, должно быть, схватило и того ветра, что выше крыши, что всегда здесь гуляет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Отлетали!
Арестант сидел, смотрел горестно, а потом, вдруг, как заржал…
Нельзя крепко смеяться, когда кругом все непонятно на чем держится. Тут и еще одна стропилка отпала, на среднем гвозде крутанулась, и поперек лба своим (более тяжелым концом) его и отоварила. Как сидел, так и отвалился. И это хорошо, потому, если бы сразу бы попытался сесть, она бы его по затылку сделала на втором своем махе. Однако Арестант об этом не знает, лежит не шевелится, а поперечина над ним гуляет, туда-сюда, словно маятник от старых часов очень больших. Бригадир тут подумал, а есть ли такие большие часы? Но понял, что уже никогда этого не узнает. Если только, когда пытать будут, у мучителей спросить. Но оно не стоит, чтобы ради такого любопытства задерживаться на этом свете.
Если смеются трое, то над кем-нибудь, если двое - друг над другом, а один - над самим собой.
Бригадир, находясь в этом амбаре, сумел убедиться в правильности изречения. Уже отсмеялись над потугами Метрополии, враз на одного поменьшило в их компании, пришли к смеху обоюдному - опять убытки, а, когда один остался, дошел до мысли, что над Метрополией смеяться нельзя - на ее стороне вся удача. Тут впору только над собой смеяться или над этим… И понял Бригадир, что едва не надумал служить человеку, который, должно быть, умер давным-давно.
– Это всего лишь жизнь, - сказал он сам себе. - В конце концов, есть вещи гораздо более ценные, а это всего лишь…
Не договорил, подошел к Арестанту. Стал разглядывать этого пришлого. Поперек лба красный след. Ох, и крепкая черепуха! - позавидовал чужой кости Бригадир. - Интересно, и чего он этакое жрал по-жизни, чтобы такое нарастить? Сковырнуть его блестючку? Или рано? А если, вдруг. очухается - тогда как? - с соображением или без него? Вот и гадай. Мало кто после такого… иные себя уже чем-то другим считают - перетряхивает мозги задом наперед. А тут сплошь чужак, не с их земли человек, может у них все наоборот, может они с таких ударов как раз и выздоравливают?
Наклонился - тронул пальцем блестючку…
Арестант глаза открыл - как ошпарил взглядом.
– Ты это всерьез говорил, что меня зарежешь, а потом себя?
Бригадир даже не удивился. Нечто можно в таком серьезном деле шутки шутить?
Тебя сейчас?
Скоро.
Понятно о чем речь: метропольские, ясно дело, озверели, лучшее время вышло - не успели уйти, теперь остатки собственного времени выходят, вот-вот последние капельки начнут падать. И ничего тут не поделаешь. Потому придется огорчить их напоследок, - злорадно подумал Бригадир. - Самоликвиднуться! А попросту говоря - зарезаться…
И тут же место себе присмотрел, где удобнее на ножик падать. Про красивый тонкий нож вспомнил, что в сумке. Вывернул все барахло себе под ноги.
– Ну ты и барахольщик! - сказал Арестант. - Мародер!
И вдруг застыл.
– Это у тебя откуда?
– Оттуда! - буркнул Бригадир, отпихивая ногой "сонники", снова наклонился, копаясь в тряпье, разыскивая нож. - Должен же быть? Куда делся?
Арестант что-то крякнул не под настроение.
– Это биологический универсал! - сказал Арестант, теребя сонника.
– Что такое универсал? - спросил Бригадир.
– Да, что угодно! - воскликнул в бесшабашном восторге Арестант. - Ты чего сейчас больше всего для жизни хочешь?
– Гранату! Но только хорошую - мощную.
– Ну так смотри! - дернул за ножки и бросил
Вероятно оба подумали одно, и в своих желаниях были чересчур жадны, потому как рвануло так, что остатки стены качнулись, стропила над головой сдвинулись, едва не похоронив под собой. Скромнее надо быть в желаниях. Бригадира с ног уронило, но тут же откатился от стены, смотря на нее в испуге.
Шепнуть боялись. Бригадир встал, не обращая внимания на то, что Арестант в испуге замахал на него руками, стал осматриваться, подумывая, что взять в дорогу. За дверину решил не выгдядывать - ничего интересного там быть не может, хоть и голодные, а после такого и желчью траванешь. Бригадир спокойно и дружелюбно относился ко всяким трупам, но только не порубленным в окрошку.
– А я думал - сонник, - сказал Бригадир скучно, не к моменту. Устал радоваться, поскольку твердо знал, что как только с этим Арестантом судьба связывает, так лишь за тем, чтобы после всякой удачи чередовать всякое западло.
– И сонник тоже, - подтвердил Арестант. - А еще и…
И тут же умолк, словно язык себе прикусил.
Бригадир сделал вид, будто не заметил. Оставшихся "сонников" обобрал с опаской, и другие необходимые вещички - мелочь всякую - взялся складывать в ранец. Там же. в ранце, нашел и свой красивый нож - прилип к краю. Не удержался, чтобы лишний раз полюбоваться лезвием, и рукоять к себе обернул - поиграть глазком-кристалликом. После чего посмотрел на Арестанта и не узнал.
Тот впервые смотрел так, что кусок в горло не полезет, пока не узнаешь, чего так человек озадачился. В ужасе что ли? Но не простом - пуганых Бригадир на своем веку повидал - а в священном что ли? И смотрел на нож. Потом медленно перевел взгляд на Бригадира и спросил глухо:
– Ты кто, собственно, такой? Глюколов? Это, да теперь еще и универсал. Не бывает таких совпадений!
Не иначе как от ума с ума сошел. Бригадир именно так решил, счел, что любой человек, как не выеживайся собственными умностями, а как к концу собственному опустится - дурак. На всякого дурака своя песня найдется. Столь затейливая, что ум от глупости в ней не отличим, песня столь за душу хватающая, что каждый прижмется не к привычной стороне, а противоположной.
И опять Арестант стал глазами закатываться. Бригадир подумал, что это у него уже в привычку. Если выберутся - будет этот Арестант у него вроде часов - перерывы отмечать.
Подошел к краю, глянул - снизу стрельнули - пуля царапнула по камням и улетела вверх. Задумал на густой тяжелый туман, чтобы слой лежал и от земли не отрывался, лапы выдернул, поцеловал и бросил вниз - хлопнуло и очень быстро стало растекаться молочным, заполнять котловину.
Арестант был настолько вялый, что побоялся, как его не вяжи, а выскользнет, потому сперва накрепко руки к ногам подвязал, чтобы баранка из него получилась, потом пропустил одну широкую лямку через грудину и подмышки, сцепил карабином. Подтащил к самому краю.
Вернулся в центр, назастегивал на себе все, что застегивается, на старую память надеясь, так, как у этого чужака было пристегнуто. Еще на то, что все делает правильно: сгреб его тряпки в охапку, уложил на краю, Арестанта к себе прицепил. Тряпки вниз бросил и принялся раздергивать за шнуры, распутывать, тут же сквозняком ухватило и стало поднимать к верху, разворачиваться, прошло мимо красивым беспорядком, дальше уже не видел - козырь крыши мешал, похоже, ухватило накрепко воздух, натянулось туго, затрепыхало до звона шнуров, должно быть, схватило и того ветра, что выше крыши, что всегда здесь гуляет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65