Чувствует себя Алла, как в страшной сказке, шагает по чудовищным мхам, сердце вот-вот выскочит, и знает – нет ей защиты, кроме как она сама.
Из лесу бежать? Назад?
Люди – те страшней зверя. Идти вглубь? Тайга тянется на сотни километров, леса не хожены, необозримы. Неужели должна погибнуть? Она чувствует, что плакать нельзя, а слезы так и льются. Надо с силами собраться, решить, а не идти так, зря. Думает: если идти – так идти к югу, дальше от тех людей. Но как узнать, где юг? По деревьям. У них кора на южной стороне должна быть толще. Но ее трясет всю, где тут определять юг! Алла и сама не подозревала о другой опасности, подстерегавшей ее. Заблудившись в таком лесу, человек через несколько дней дичает. Как говорят сибиряки-охотники, его «обносит». Он делается полубезумным. Он уже никогда не выйдет к людям. И найти его трудней, чем самого хищного зверя. Если его вздумают искать, он, заслышав голоса, прячется от них. Если схватят, бьется, кусается, царапается до смерти. Он в таком нервном состоянии, что ему говорят, а он не понимает человеческой речи. Он вырывается у людей, вновь несется в чащу, лезет на дерево, на скалы.
У Аллы начиналось то же состояние. Ее трясло, рыдание вырывалось из груди; лицо, руки и ноги были исцарапаны, одежда изорвана. Она не могла думать. Мысли безумно кружились. Чудовищные мхи, грибы, деревья внушали безотчетный, почти суеверный страх. Безмолвие, чаща, глядевшая тьмой, неведомая жизнь, притаившаяся там, – все полно было какой-то неразгаданной опасности. Если бы профессор и ребята увидели Аллу, они бы не узнали ее. Она была уже на границе безумия.
Но все-таки она шла. И, наконец, увидела перед собой поляну. И то, что она заметила на ней, еще больше испугало ее. Это опять было что-то необыкновенное, неслыханное. Над поляной стоял столб выделившихся паров. Почва кругом стала топкой. Видимо, невдалеке протекала небольшая речка или ручей. Пар, клубившийся среди деревьев, становился все гуще.
Выйдя из зарослей кустарника, она увидела, что пар поднимался от бежавшего ручья, точно в него опрокинули кипящий самовар.
С удивлением Алла наклонилась и попробовала горстью зачерпнуть воды, но сейчас же выплеснула. Вода была горячая. Вероятно, градусов пятьдесят. «Горячий ключ», – поняла она. Буряты зовут такие ключи «горхон». Воду некоторых они считают целебной. Моют ею руки, виски, голову и думают, что она избавляет их от всяких болезней.
Алле хотелось пить. Она еще раз зачерпнула. Вода была совершенно бесцветна, с легким сернистым запахом и слегка соленым вкусом.
Алла поднялась вверх к источнику. Из круглого отверстия, около трети метра в диаметре, вытекал ручей. Русло его сначала проходило в котловине с хрящеватой почвой, потом сменялось болотистой. В отдалении росли какие-то особые мхи и странные растения. Неподалеку от ручья она увидела несколько змеиных шкур. Очевидно, змеи сбросили их во время линьки. Возможно, что этот горячий ключ – место змей.
Вглядываясь в берега ручья, Алла в одном месте, где почва была болотиста, вдруг заметила следы зверей и среди них свежие следы... человека.
Это был след «ичига». Ошибиться было невозможно.
«Человек?! Человек?!» – и девушка закричала. Забыла все страхи. Закричала дико, не помня себя, не своим, чужим голосом. Она забыла, что в этом лесу человек должен быть страшней зверя.
И человек отозвался.
Увидя его, Алла подскочила от ужаса и с диким воплем понеслась в чащу.
– Не бойся, моя девонька! Не бойся, моя родная! – кричала ей вслед низкая сгорбленная старуха с батожком в руках, гонясь за девушкой. Но старые силы изменили ей, и трудно было догнать Аллу в лесу.
Образ страшной колдуньи, вышедшей из сказочной жуткой чащи, заставил бы и непугливого человека вздрогнуть. Он стоял перед Аллой, и она с криком бежала. Кустарник рвал одежду, ветки хлестали по лицу, руки и ноги были исцарапаны в кровь, а она все бежала в таинственную тайгу.
V. Байкальская колдунья
Алла пришла в себя в маленькой комнате, увешанной пучками сухих трав, кореньев, от которых шел душистый запах. Первым, кого она увидела, была старуха. На этот раз она не показалась ей страшной. Напротив, в выражении ее лица было что-то доброе, жалостливое.
Алла хотела ее о чем-то спросить, но старуха жестом показала, что говорить пока не надо. Потом поднесла ей питье. Алла сделала несколько глотков и уснула.
Проснулась она вечером. В комнате никого не было.
Увидев сухие травы, Алла вспомнила старуху и нервно вскочила, села. Нить воспоминаний быстро развертывала события в обратном порядке...
Сказочный лес, горячий ключ с змеиными шкурами, страшный вал на Байкале, погоня Урбужана, бегство из хатуна, выстрел, грабеж зимовья, убитый отец, Ушканьи острова, профессор... Она залилась слезами. Но это не были слезы горя... «Байкалец», Ушканьи острова, Созерцатель скал, вузовцы, мальчик дахтэ-кум, длинноусый старик Попрядухин – все это проходило перед ней свежо, ярко и ново, точно на экране.
И вдруг она вскрикнула.
Она вспомнила мать.
Глаза Аллы неестественно блестели, лицо горело. Она вспомнила! Это было до болезни, после которой девушка потеряла память.
Значит, память к ней вернулась! С яркостью необыкновенной, точно сдернули с глаз ее какую-то пелену, сна увидела себя в телеге, девочкой, как ее в первый раз привезли в зимовье...
Она вспомнила... Смутно мелькнул образ нежной белокурой женщины... И вдруг опять сделалось ярко...
Она вспомнила большой город, холодный и туманный, выстрелы, больницу, раненую белокурую женщину и ту, которая везла потом ее на зимовье.
Белокурая – ее мать. Она умерла. А другая, что увезла, – сиделка.
Мать... Шарлотта... Краузе. А ее? Не Алла. Нет!
Под действием пережитых потрясений память ее оживала. Целый мир, точно новая невиданная область, новый, неведомый и вместе с тем родной край предстал пред ней.
– Я – Эмма Краузе! – Слова эти прозвучали для нее, как музыка. Так бедняк, проснувшись в одно утро и неожиданно прочтя в газете, что он выиграл сто тысяч, говорил бы: я богат!
Потом она задумалась.
Где-то недавно слышала она: Эмма Краузе. Где? И вдруг затрепетала.
Да ведь профессор искал девочку Эмму Краузе!
Она снова заплакала.
Значит, отец ее погиб при бегстве из лагеря военнопленных. У ней нет отца, матери и деда.
Она вспомнила смутно молодого офицера, приезжавшего откуда-то.
Теперь она одна. Никого близких.
При мысли о Булыгине щеки Аллы загорелись.
В эту минуту вошла колдунья.
– А, проснулась, красавица! – громко сказала она. – Знаешь, сколько ты без памяти лежала? Чуть не месяц. Кабы не старая Тарбагатаиха, не видеть бы тебе свету белого. Думала, не выхожу. А ничего, выправилась. Ну, слава тебе, господи!
Старуха закрестилась.
Она говорила грубым голосом, сопровождая слова энергичными движениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57