Получалось, что Маша выделывала свои трюки перед скопищем самцов, соблазняя их, доводя до безумия, но рассчитывая при этом не на то, что они бросятся на нее и зальют потоками извергающейся спермы, а на нечто совсем другое. На что именно, оставалось загадкой, но я заранее испытал к этому отвращение. И еще – я отчетливо ощутил опасность. Эта опасность исходила от меня самого, будто где-то внутри моего организма появилось пустое место, которое никак не могло заполниться, как дырка в ванной, предохраняющая ее от затопления. Я все еще восхищался танцем ее тела, но уже не верил в него.
Вдруг экран погас, музыка оборвалась, и вспыхнул свет.
– Финита ля комедия, – сказала Лена, – у папы поднялось давление.
Все посмотрели на второй этаж. Владимир Иванович сконфужено почесал живот и скрылся.
К Маше подошел коротышка и стал что-то нашептывать. Она засмеялась и зашарила взглядом по залу. Я вышел из-под лестницы и направился к ним.
– По-моему, нам пора домой, – сказал я, разглядывая конкурента.
Черт! Он был старше меня на пару сотен лет! Даже сейчас не могу объективно описать его внешность, потому что тогда я ненавидел этого мужика и у меня навсегда отпечатался совершенно гадкий образ – тупое и нахальное рыло, квадратная голова, волосатая грудь и толстые кривые ноги.
– Стас, довезешь нас? – проворковала Маша, томно потягиваясь.
Она продолжала свою гнусную игру.
– Легко, – отозвалась обезьяна и, запустив волосатые ручищи в карманы брюк, забренчала ключами.
– Хотелось бы взглянуть на город в белой ночи, – вскользь бросил я.
– Тогда тебе придется меня нести, – сказала Маша и повалилась на меня. – Я отрубаюсь.
Она была горячая и потная. Я присел, обхватил ее обеими руками чуть выше колен и резко встал.
– Мама! – взвизгнула Маша и повисла у меня на плече.
Я понес ее в прихожую. Стас остался в зале.
В дверях нас провожала Ольга. Она принесла из холодильника две банки джинтоника. Маша тут же откупорила свою и приложилась.
– Не загрузил тебя наш папашка? – осведомилась Ольга, пока Маша утоляла жажду.
– Нет, 350 для меня не проблема, – сказал я и вскрыл джинтоник.
Маша оторвалась от банки, громко отрыгнула и захохотала.
– Фу, животное, – притворно-брезгливо сказала Ольга.
Мне показалось, что она завидует Маше, потому что она так здорово визжит, танцует, хохочет, рыгает, но больше всего из-за того, что вокруг нее увивается эта волосатая тварь по имени Стасик.
– О, точно, я же поссать забыла, – отреагировала на замечание подруги Маша и юркнула в туалет.
В конце коридора показался Стас.
– Кто это? – спросил я Ольгу, когда он прошел на кухню.
– Купец, шмотки у Ленкиного мужа на реализацию берет, – ответила она и зевнула.
Вышла Маша.
– Хороший мужик твой папашка, – заверил я маленькую хозяйку. – Я ему обязательно кумыс привезу.
– Передам, – сказала Оля, и мы пожали друг другу руки.
– Я готова, – сообщила Маша.
Подружки поцеловались, и мы удалились.
Маша выскочила на улицу первой и запустила пустую банку в мусорный контейнер.
– Видишь, – закричала она, запрокинув голову, – два часа ночи, а хоть газету читай.
Газеты под рукой не оказалось, и я просто уставился в жидко-бледное небо. Ночь отсутствовала.
– Пошли, – потянула меня Маша. – До Кировского придется пешком. Зато посмотришь, как мосты сводить будут. Там тачку возьмем и поедем.
Она изображала из себя гида – знатока достопримечательностей. Там, на озере, она так же вводила меня в курс дела, но там-то она была полноправной хозяйкой, властительницей черной ночи. А здесь, под этим чахлым небом, на узких пустынных улицах, она напоминала испуганную зверушку, которую принесли в незнакомую квартиру, и теперь ее разбирали чувства страха и любопытства.
Странное это было путешествие, мы шли молча, разглядывая беспросветную вереницу домов и прислушиваясь к собственным шагам. Наконец мы выбрались из лабиринта узких улиц на широкий проспект.
– Вот прямо перед нами Адмиралтейство, слева Исаакиевский собор, справа Дворцовая площадь, – размахивала руками, словно регулировщик, Маша. – Это Эрмитаж, в нем цари жили, Александрийский столб с ангелом на верхушке, а это начало Невского проспекта, я тебя в самый центр города привела…
– Слушай, давай поженимся, – неожиданно для себя самого предложил я.
Маша сначала не поняла, но когда до нее дошло, ей стало неприятно, потом неловко, в конце концов она рассмеялась.
– Ты за этим меня разыскал?
Нет, конечно, я об этом и не думал, но что-то же я должен был предпринять. Интуитивно я чувствовал, что стоит за этой восторженностью перед соборами, площадями, проспектами, столбами, гранитными ангелами, бронзовыми царями. На всей этой монументальности держалась ее новая жизнь. Жизнь богатая и бедная, веселая и скучная, разносторонняя и однообразная, полная радостей и тревог, болезней, здоровья, смеха, слез, секса, войн, мира, перемирий. Всего-всего, но только не Совершенного Восторга. Совершенному Восторгу не нужен ни кумыс, ни темные очки, ни Невский проспект. Его мосты не разводятся и сводятся по расписанию, они просто сжигаются.
Мы шли по площади, а у основания Александрийского столба в полном одиночестве стоял какой-то чудак и выдувал из саксофона протяжные звуки. Бесформенная мелодия то вскарабкивалась на верхние регистры, то вдруг срывалась и повисала на нижней ноте.
– Понимаешь, – вдруг заговорила Маша, – я хочу здесь остаться. Но для этого нужно сначала закрепиться, обустроиться. А если мы сейчас поженимся, что тогда? Где мы будем жить, например?
Маша старалась говорить мягко, нежно. Наверное, она поняла, что я потерян, что хочу удержать ее, а вместе с ней и свою несбыточную мечту. Ей так стало жаль глупого теленка, что она крепко обхватила меня за шею и стало тихо целовать. Я чувствовал слезы на ее ресницах и сознавал, что это слезы прощания.
– Ой, смотри, сходятся! – вдруг очнулась Маша и бросилась к Неве.
Вне себя от радости она вскочила на гранитный парапет набережной и замерла в предвосхищении механического аттракциона. Впереди, на фоне розовеющего горизонта стали сходиться крылья моста. Мимо нас шли люди, все больше парочки. У всех был одинаковый трогательно-жалкий вид. Мне казалось, что и они тоже оглушены странной мечтой стать частью это города. Города беззвездных ночей и располовиненых мостов. Они надеялись, что он полюбит их и примет в ряды своих обитателей. О, я чувствовал силу его обаяния! Моя девочка была вся в его власти. Прохладный, водянистый ветер с Невы игрался с ее волосами, бесцеремонно ворошил подол платьица, гладил голые коленки, а она с бесстыжей готовностью подставляла ему свое тело. И тут я понял суть ее предательства: она превратила свое тело, свое вожделение в орудие массового поражения, с помощью которого и надеялась покорить этот огромный город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62