Ну, что мне сейчас рисовать эту обыденную картину? Ну, стоят себе опустившиеся люди, ну в лохмотьях засаленных, ну вонючие до нельзя, до того, что даже мороз не может отбить эту пянно-сладко-кисло-жуткую тухлость, ну ждут они, что выйдет из павильона или из подъехавшей машины черный в кожаном пальто, выбритый до синевы и надезодорированный до охуения, высмотрит себе того, кто, на его взгляд, крепче на ногах держится и кивнет ему на мешки с картошкой или брикеты свежемороженой рыбы, или мясные туши. Ну что тут необычного? Наоборот, все всем понятно, но вот русскому глазу видно, да это просто не может быть не видно, что вонючие бомжи – все русские, а деловые торговцы – сплошь черные! И поэтому в то утро я жрал свою булку, политую майонезом, и жадно впитывал новости с фронта. Это были хорошие новости, это уже были не те нелепые видеоролики, где бородатые чечены, рубили нашим пацанам головы, отрезали им уши, отстреливали пальцы, где они маршировали обвешанные нашим русским оружием перед кинокамерами наших русских телекомпаний и орали «Аллах акбар!». Нет, все это было в прошлом, все осталось на совести первой чеченской кампании, под предводительством нашего прежнего президента и его доблестного генерала по кличке «Паша-мерседес». Теперь всем заправлял приемник нашего первого президента и его генералы, суровые прямолинейные вояки, ебали чеченов в хвост и в гриву. Да, и нынче были у нас потери, гибли молодые наши ребята, и это волновало меня. И хотя я сам стрелял в своей жизни всего один раз (выпустил из «Калашникова» три патрона по фанерной мишени, когда проходил курс молодого бойца, перед тем как отправиться в часть военных строителей), но меня до нервозности волновало какие у наших ребят снайперские винтовки, как они экипированы для ведения боевых действий в зимний период, меня бесило, что на вооружении у наших соколов не было ни одного вертолета К-50, знаменитой «Акулы». Ебанутые фильмы снимать вертолет нашелся, по всяким авиасалонам его возить видите ли есть машина, а чтобы нашим ребятам дать в руки грозное орудие возмездия у них денег нет. Бляди! Воры и продажные шкуры! Только так мы называли этих козлов, из-за которых наши асы вынуждены были брить оборзевших чеченов на старых развалюхах. Меня это волновало. А как я любил нашу стратегическую задачу – уничтожить разрозненные бандформирования до наступления зеленки! Я же всеми фибрами души чувствовал ее логику. Вот выбили наши гвардейцев этих чуханов из Грозного, и куда они рванули? В горы конечно, в леса, а леса-то голые. И вот тут эскадрилья К-50-х поднимается в воздух и добивает этих «хатабычей», как не полинявших зайцев, мечущихся на льду нашего нового ледового дворца. Все это, вот уже спустя год, я помню как сейчас. Я не помню напрочь, что было в тот день после того, как я съел булку политую майонезом и выпил пару стаканов чая, я могу лишь догадываться, предполагать, что-то припоминать… Возможно после того как я выключил телевизор, я включил компьютер и попытался начать очередной рассказ или силился домучить свой первый роман, который задумал еще во времена первой чеченской компании, а описываемые в нем события происходили со мной почитай уж лет двадцать назад. Возможно… Но скорее всего я отправился в редакцию нашего журнала на встречу со своими подельщиками, это вполне могло быть, ведь я уже давно бросил заниматься музыкой. Когда-то я очень любил это занятие и был прилежным учеником. Мое рвение отдавало фанатизмом, я даже добился некоторых успехов, совладал с первым концертом Римского-Корсакова для тромбона с оркестром и доигрывал его вплоть до коды, выдержав и ритм аккомпаниатора и не слажав ни в одном пассаже… Но вот на коде я сломался. Я не мог уловить ни мелодии, ни скрытого в бисере разбросанных по нотному стану каденций ритма. Я был глух, туп и нем, перед вдохновением гения. И я ушел. И неожиданно, совершенно случайно, благодаря нелепому стечению обстоятельств, помните я источал комплименту похмельному состоянию души, вот именно с похмелья я и поступил в институт культуры на театрального режиссера. Мои чувства тогда были в таком растрепанном состоянии, что на предложение экзаменующей комиссии изобразить собаку, я вдруг проникся таким состраданием к нашему дворовому псу Грею, у которого погибла подружка (Вербой, кажется, ее звали), я так рыскал на карачках по аудитории, я заглядывал в глаза людям, я обнюхивал углы, я скребся в дверь, я выглядывал в окна, и в конце концов я так завыл, что меня приняли, не смотря на то, что я не вымолвил ни одного слова на экзамене по истории и в сочинении по литературе написал всего два предложения: «Роман Льва Николаевича Толстого «Война и мир» начинается с длинного вступления на французском языке, которого я не знаю, а то что перевод дан в конце первого тома я узнал лишь вчера. Поэтому об этом произведении я могу сказать только одно, на его основе Бондарчук снял фильм, батальные сцены которого вошли в анналы мирового кинематографа, что подтверждается «Оскаром», присужденным Американской киноакадемией». Четыре года я купался в лучах славы, лицедейство мне удавалось, тем более что пьянство, к которому у меня стала проявляться тяга, не только не мешало, а даже способствовало. С похмелья я готов был быть кем угодно, мог скакать самоотверженным зайцем из сказки Салтыкова-Щедрина, мог плакать слезами шестидесятилетнего вдовца Глухова, потерявшего в войну всех своих сынков из рассказа Василия Шукшина, а с каким удовольствием я стрелял из воздушного ружья поверх зрительного зала, представляя охоту на крыс в пьесе какого-то странного немца. Но пуще всего мне нравилось слыть талантом и подписывать девушкам автографы на салфетках в студенческой столовке, после того как я сыграл пьяницу тракториста на сцене учебного театра. Но черт возьми, в тот день все это было уже в прошлом, потому что как не крути, а во всяком деле нужна удача, мне не подфартило, естественно, я сам во всем виноват, но суть-то в том, что я увлекся писательством, сначала я пытался писать сценарии для кино, потом пьесы для театра, но кино по моим сценариям снимать не хотели, а ставить спектакли по пьесам не могли. Мои персонажи ходили по сцене пьяные, врали напропалую, блевали прямо на пол и, не стеснясь в выражениях, боролись… ну, пытались бороться, вернее, они были не против того, чтобы побороться, но все как-то им было не взяться, ну, в общем, в жизни такое видишь сплошь и рядом, а вот на сцене наших театров такого и представить себе не возможно. Ну, что же из этого всего получается, а то и получается, что в тот день я скорее всего сидел на Литейном в маленькой комнатенке без батареи и решал какой-нибудь организационный вопрос, ведь я уже был членом редколегии «Журнала Свежей Литературы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62