- В мыслях не держал.
Прохоров откашлялся, поправил воротник пальто.
- Тогда скажите-ка мне, сколько вам платят на вашей должности, если не секрет?
- Ну, двести пятьдесят, а что?
- А то, что на своем фрезерном я худо-бедно эти две с половиной сотни наскоблю. А после института мне ваш оклад не дадут. Нет, хорошо, если сто двадцать наскребут на первых-то порах.
- Работа работе - рознь, кому что нравится, - не выдержал Олег Петрович.
- Верно! Так мне и моя работа не противна. К тому же и то надо понять, что у станка от меня - польза явная. А как же! Что ни смена, то и продукция, ее видно сразу, ее пощупать можно, она весома. А в институте из меня еще не известно что получится...
На этом они и разошлись, каждый со своими думами. "Счастливей будет или несчастливее тот же Прохоров, если его поучить или изменить у него что-либо? А я? Для чего мне навязался ангел и какого рожна я от него жду? Не лучше ли забросить его куда-либо да позабыть и жить, как все люди?" размышлял Олег Петрович. Но это он уже явно лукавил перед самим собой, не таким был создан Олег Петрович, и он понимал, что теперь ему никуда не уйти от доставшегося ему наследства, пока не раскроет всех его тайн. Он ждал, он жаждал новых откровений.
Очередное полнолуние Олег Петрович встретил у компьютера, поставив ангела на столик у окна, и настроил механизм колпака на двадцать минут для пробы в новой обстановке. Взволнованности прежних опытов уже не было, они сделались привычными, утратилась и загадочность явлений.
Действительно, в истории пришельцев все встало как будто на свои места, и необъяснимыми оставались только побочные обстоятельства. С какой стати, например, привиделся отец? Ведь к пришельцам он не имел никакого отношения, они не могли знать его и заложить в программу импульсатора!
Об отце как раз и думалось Олегу Петровичу, сидящему у пульта еще невключенной "Шехерезады". Как и всегда, очертания окружающего начали слегка перекашиваться, как бы мерцать, но почему-то не расплылись и вновь сделались устойчивыми и четкими.
"Похоже на осечку, возможно сказалась близость больших металлических масс", - подумал Олег Петрович, но остался, на месте, услышав, как далеко сзади открылась входная дверь, и кто-то вошел в бюро.
"Кого это там несет не ко времени, вахтер, что ли, обход делает? Из-за него, наверное, сорвалось явление", - передумал он, вслушиваясь. Пришедший был, видимо, хорошо знаком с помещением, шел по неосвещенному бюро неторопливым уверенным шагом, тихонько насвистывая. Олег Петрович подвинул поближе пачку бумаги, всегда лежавшей на столике, и когда открылась дверь компьютера, нагнул голову к таблицам программы.
- Здравствуй, сынок! - услышал он знакомый голос, и крепкая рука легла ему на плечо.
- Вот уж не думал, что это ты! - воскликнул Олег Петрович, вскочил и обнял отца. - До чего же я рад тебя видеть! Я ведь думал, что это охранник идет. Здравствуй, отец!
- Ладно, не суетись, сядь. А "здравствуй"-то мне говорить негоже, мне уж не поздравствовать, - ответил отец, и сам сел на второй стул у столика.
На нем была черная сатиновая косоворотка, перехваченная плетеным шелковым пояском с кистями, и брюки, заправленные в яловые сапоги. Волосы на голове курчавились без единой сединки, а черные усы были лихо закручены кверху "под Поддубного", что было в моде давно ушедших лет. Таким помнил Олег Петрович отца еще тогда, когда он был простым заводским рабочим.
Отец достал из кармана штанов кисет, хлопнул по нему ладонью: "Эх, спички Дунаева, бумага Зимина, махорка Чумакова в кармане у меня!"
- Здесь лучше бы не курить, отец, выйдем...
- Ни хрена твоей машине не станется от моего курева: я ведь мертвый! отозвался отец, проворно свернул "козью ножку" и, закурив, пустил облако дыма. Олег Петрович сразу же почувствовал запах махорки "полукрупки". На косо обрезанной книжечке курительной бумаги было напечатано: "Спички Дунаева, бумага..." и все прочее, что только что пропел отец и что было хорошо знакомо еще с детства.
- Стало быть, так бобылем и живешь, сынок?
- А что делать, не жениться же снова в мои годы!
- Жить на свете долго ли намереваешься?
- Откуда мне знать? Чувствую себя хорошо, а доктор пугает, говорит, сердце хулиганит.
- Вот и соображай, что после себя на свете оставишь. Похоронить тебя и то родной души не найдется. Не обидно?
- Ах, мертвому не все ли равно!
- Мертвому - да, а думу думает живой. А ежели не думает, на кой хрен живет. Да ты не притворяйся, тебя давно заботит это же. Ты вспомни, есть у тебя где-то душа родная, ей каково?
- Тут я бессилен, жена встала поперек.
- Это ты-то бессилен? С твоей силой мог бы государствами двигать!
- Так то - теперь, а тогда я...
- Ну?
- Думал я вернуть семью, да вот запутался. Тут сложно объяснить, не только ведь в Афине дело.
- Да, знаю, - кивнул отец и, бросив докуренный крючок на пол, придавил сапогом.
- Оказывается, ты и это знаешь?
- Ну! - откликнулся отец в прежней своей манере, встал и, заложив руки за поясок, подошел к окну, нагнулся, приглядываясь, и погладил статуэтку.
- Знакомая игрушка.
- Постой, отец! А ведь ты еще не можешь знать про ангела, ты еще рабочий, не переехал в дом Башкирова!
- Ну и что! Тому, что про Афину знаю, не удивился, а теперь спохватился вдруг, - рассмеялся отец и, вернувшись к столу, вольготно расселся, закинув ногу на ногу. - Должен бы уж смекнуть, что я знаю все, известное тебе и даже то, о чем ты еще не успел догадаться. Я - не что иное как ты, но впереди тебя.
- Ничего не понимаю.
- Эх, Олег! И я, и Зор - только отходы производства в планах пришельцев, и тут уж ничего не попишешь!
- Как это?
- С пришельцами у тебя все стало на место, так? Все понятно?
- В общем, да.
- Потому ты и думал перед тем, как мне прийти, не о них, а обо мне.
- Тоже верно.
- Вот я и пришел. А думать-то тебе следовало о другом, о том, что в тебе подспудно вызревает. Над Комбинатором надо башку-то ломать!
- Легко сказать! А что как не по моим зубам задача?
- Одному-то и жизни не хватит. Но ведь подсказка заложена в программу пришельцев.
- Да где она, эта подсказка, в чем? Сколько уж всяких видений было, а толку что?
- Так ведь и подумать надо. Вспомни, Фада рассчитывала на человека башковитого. Для того, чтобы ангел начал действовать, ты что-то с ним сделал?
- Просверлил отверстие - и только.
- Не только. Перед тем, как тебе удалось дыру проделать, человечество должно было овладеть твердосплавом. Над этим перед тобой сотни, а то и тысячи людей мозгами ворочали, ты только готовенькое сверло использовал. И этого оказалось уже достаточно, чтобы прибор стал действовать.
- Все верно, я и не хвалюсь.
- И не хвались! Это была первая ступень ожидаемого развития. А для дальнейшего ты должен Применить еще что-то, более высокое из того, что человечество достигло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56