Он покачал головой:
– Не знаю. Правда не знаю.
Я дал наковальне немного покачаться, чтобы освежить его память.
Он закричал:
– Да с чего бы им, мать-его, передо мной отчитываться?!
– Слушай, дерьма куча, мне плевать, что они тебе сказали и чего не говорили. Я пытаюсь найти девушку, пока вы, обезьяны, ее не изуродовали. Короче, или я ухожу из башни и знаю, где она, или твоим, мать-его, часам пришел конец.
Он осел на пол и схватился за голову:
– Лавспун в школе.
– Что он там делает? – удивленно спросил я.
– Он туда каждую ночь ходит… к себе в кабинет… пишет… и…
Он умолк.
– И?…
– И любуется на свой Ковчег. – Он пожал плечами. – Туда он и ходит.
– Даже в четыре часа утра?
– Он будет там. Он совсем перестал спать.
Я оттащил наковальню и пошел к двери.
– Если ты солгал, я вернусь со своей наковальней.
Ничего не изменилось: скрипучие полы, застоявшийся запах носков и дезинфекции, скелеты вешалок – голые, разве что кто-нибудь изредка забудет свою куртку с капюшоном. Однако ночь сообщала всему внеземной призрачный облик. Вскрыть замок было так же просто, как и двадцать лет назад, когда мы приходили помочиться в спортивные кубки в актовом зале. Я крался по коридору, кафель верещал под ногами, как птицы в дождевом лесу. Трудно поверить, что Лавспун будет тут в четыре часа утра, но Пикель оказался прав. В конце коридора, за фойе я увидал, что из-за двери пробивается полоска света. Кабинет старших преподавателей находился сбоку от главного фойе, и его прозвали «Аламо». Мощный павловский рефлекс, проспавший два десятилетия, пробуждался во мне по мере приближения к цели. Во рту пересохло, уши запульсировали в ожидании, что их неминуемо надерут. Некая сила пыталась вновь обратить меня в униженного, беззащитного школьника. В которого можно метнуть стерку для доски, которого можно за ухо поднять в воздух или оттаскать за волосы. Выбранить с дешевым сарказмом и запугать так, что он уже не сможет ответить. Где мне взять мужество, чтобы противостоять Лавспуну? Обвинить его в убийстве пятерых учеников? Да какое вообще твое дело, мальчик? А вдруг у него при себе трость? Я помедлил перед дверью, и тут изнутри донесся голос:
– Заходи, дружок, что ты там мнешься!
Он сидел у себя за столом, боком ко мне, сгорбившись, и проверял сочинения. Не поднимая глаз, поднял руку – мол, подожди. Я встал прямо, вынул руки из карманов и тут же выругал себя за то, что пресмыкаюсь. Горела только настольная лампа, и за окном виднелся огромный деревянный Ковчег, который уже занял почти весь пустырь у стадиона. Он сиял в ярком белом свете фонарей, а вдоль него прохаживались патрули охраны. Лавспун закончил проверять работы, театральным жестом захлопнул последнюю тетрадь и посмотрел на меня.
– По поводу той девушки, не так ли? – И добавил, переключив наконец все внимание на новый предмет: – Глупая девушка.
Я молчал, не сводя с него глаз.
Он внимательно всмотрелся в мое лицо, пытаясь припомнить, где именно я нахожусь в бесконечном ряду прыщавеющих писклявых отроков, которые заполнили его жизнь, этих мальчишек, вероятно, уже неразличимых, как листья, что замусоривают двор каждую осень.
– Консультант по профориентации мистер Баллан-тайн говорит, ты – частный сыщик?
Я не ответил, и старый учитель валлийского поцокал языком, размышляя над достоинствами выбранной мною карьеры.
– Я всегда прочил вам что-нибудь более клерикальное. Выпьете?
Он вытащил бутылку вина из-за лампы на гибкой ноге.
– Мне пить не хочется.
– «Шардонне-Фестиниог» 1973 года. Весьма, поверьте, недурное. – Он налил себе стакан и добавил: – У меня сложилось впечатление, что стереотип обязывает крутых частных сыщиков выпивать при всякой возможности.
– Да пошли вы!
Учитель слегка поморщился, затем сказал:
– А! – и принялся мягко постукивать пальцами по столу.
– Где она?
Он слабо улыбнулся и едва заметно пожал плечами:
– Я не знаю.
– Еще одна попытка.
– Нет, я и в самом деле не знаю. – Он чуть наклонился вперед и уставился на меня. – Кстати, я не помню, чтобы вас учил.
– Вы раскололи мне зуб, когда швырнули в меня стерку для доски.
Он протянул руку, взялся за перо, но тут же положил его на место.
– Как все ужасно запуталось. Явно девица пошла на это ради вас.
Даже в темноте я не смог скрыть свою реакцию. Лавспун рассмеялся:
– Как романтично. Во всяком случае, вы более подходящая партия, чем Пикель. Так что осуждать ее не приходится.
– Просто скажите мне, где она, и вам ничего не будет.
– Будет? Мне? – переспросил он с наигранным удивлением.
– При том, что напендюлять вам надо бы – отплатить за все хорошее.
Учитель валлийского только языком прищелкнул от таких выражений, затем любовно погладил изящную резную ручку своего кресла. Напоминало оно трон.
– Вы знаете, что собой представляет это кресло?
Я знал другое: он пытается выиграть время, обдумывает выход или надеется, что кто-нибудь войдет, – но течению его беседы было трудно сопротивляться.
– Это кресло барда с Айстедвода. Вы его выиграли за стихи.
– Трижды. Потому-то мне и позволили оставить его у себя.
– Как кубок мира бразильской команде.
Он моргнул. Потом устало поднялся и через темный кабинет перешел к окну.
– В том-то и беда с такими, как вы, Найт, – вы только, и знаете, что высмеивать. Ломать. Вы не умеете созидать. И никогда не умели.
– И каким боком сюда вписывается убийство учеников?
– Мозгли не повезло.
– Вы еще расскажите, что, не разбив яиц, не сделаешь омлет.
Он пожал плечами и повернулся ко мне:
– А что – неплохая философия.
– Значит, Бьянка для вас – яйцо?
– Вы же не станете впадать в сантименты из-за проститутки?
Я подскочил как ужаленный и бросился на него; Лавспун вовремя отступил в сторону, и в результате я лишь ухватил его за руку. Он попытался высвободиться, и мы оба упали на стол, разметав фотографии, непроверенные сочинения, ножницы.
– Она в десять раз лучше тебя.
Он бешено расхохотался:
– Она не стоит моего пука.
– Говори, где она! – заорал я. Мы покатились по столу и упали на пол. Лавспун силился оттолкнуть меня, а я старался прижать его, подмять под себя. Он был силен, но у меня имелось преимущество в двадцать лет. Вскоре я уже поставил колени ему на грудь. Борясь, мы опрокинули лампу, и тонкий желтый луч падал теперь на его лицо.
– Где она?
Задыхаясь, Лавспун проговорил:
– Я говорил… вам… Я… не знаю.
Я сжал и занес кулак. Он спокойно посмотрел на меня ясными серыми глазами. В них не было страха. И тут я заметил на полу ножницы. Тяжелые портновские ножницы с кольцами, выкрашенными черным. Я схватил их и поднес к его лицу:
– Не вынуждай меня.
Он прыснул:
– Да у тебя для этого яйца не отросли! Никогда у тебя яиц не было, так ведь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52