– Лучше помучиться у берега с шестом, а потом, как и сюда, поплывем по течению.
Он правил веслом. Залевский опустил руку в воду, она приятно холодила пальцы. Потом нагнулся и осторожно смыл грязь с лица, испытывая облегчение: сердце, подступившее было к самому горлу, снова оказалось на месте, по левую сторону груди.
С немецкого берега взвилась ракета и ударила пулеметная очередь. Они непроизвольно пригнулись. Им показалось, что их лодка служит хорошей мишенью. Но зеленоватые вспышки гасли в непроницаемой дождевой мгле.
– Бьют вслепую, – прошептал Острейко. – Тоже перепугались.
– Меня прямо мутит, до того курить охота, – вздохнул Наруг. – Ну, взялись за весла!
– Теперь уже можно, – согласился рыбак. – Только не поднимайте весла над водой…
Едва они причалили, как кусты раздвинулись и несколько фигур появилось на берегу. Им помогли втащить лодку.
– Спугнули вас? – узнали они голос поручика Качмарека. – Ничего не вышло?
– Вышло. Доставили «языка», – шепотом отвечали солдаты, которые несли связанного пленника.
– Развяжите ему ноги, – перевел дух Наруг. – Пусть сам идет, нечего с ним нянчиться! Он должен нам ручки целовать, что свое отвоевал. Теперь он в плену. Ему повезло: уцелел!
Вначале они поднимались по тропке, потом шли по лесу. Солдаты, сопровождавшие их, расспрашивали, как все происходило… Тяжелые капли падали с веток, мокрые листья гладили их по лицам. Это тоже было приятно.
В землянке при свете коптящей лампы они «распеленали» немца, стащили с него брезент. Он вытаращил на них глаза, тяжело дыша широко открытым ртом.
– Ты что, самолет сбил, Наруг? – недоумевал поручик. – Это же летчик. На нем мундир Люфтваффе.
Потом он приказал пленному выложить на стол документы. Заглянув в удостоверение, Качмарек вслух прочел:
– Офицерская школа. Латают фронт чем придется. Видно, немцев крепко прижало. Чистая работа, Наруг!
– Служу родине, гражданин поручик, – обнажил он в улыбке некрупные зубы.
Когда они сидели уже в своей землянке и выливали воду из сапог, Залевский нагнулся к Острейко и доверительно спросил:
– Очень боялся? Ведь ждать страшнее всего…
– А ты?
– Я нет. – Он молодцевато тряхнул головой, хотя все, да и он сам, знали, что это неправда.
– Вы что-то долго там возились, – вздохнул Острейко.
– А я, по правде говоря, боялся, – неожиданно обратился к Залевскому Наруг, – что тебя стукнут… И я бы потом всю жизнь упрекал себя… Конечно, когда-то надо начинать, но мне не хотелось, чтобы этот грех оказался на моей совести…
Наруг говорил серьезно, без насмешки, но Залевский разозлился: «Чего ему надо? Ведь он видел меня в деле, убедился, что я не трушу. Кажется, я вовремя пришел ему на помощь».
Он машинально досуха вытирал тряпкой свой автомат, чтобы пятна ржавчины, похожие на запекшуюся кровь, не выступили утром.
Наруг подошел к нему, взял у него из рук оружие. И, показывая на зарубку, вырезанную на прикладе, спросил с издевкой, словно пожалел о недавней искренности:
– А того, второго, которого прикончил этой ночью, не запишешь на свой счет?
– А ну тебя к чертям! – буркнул Збышек и вырвал у него оружие. Повернувшись спиной к капралу, он водил тряпочкой, пропитанной маслом, по металлу.
Солдаты с недоумением прислушивались к перепалке, не понимая в чем дело.
– Может, закурите, ребята? – подсунул им кисет с табаком Бачох. – Пока немцев не разбили, нечего искать врагов среди своих…
Дождь шумел монотонно, и капли, стекавшие по брезенту, прикрывавшему вход в землянку, образовали лужу.
В лесной чаще под брезентовым пологом, за столом (сгодилась дверь от деревенского хлева), к которому пришпилили кальки и карты, сидела группа офицеров. В тени деревьев ржали кони: как видно, прибыл сам полковник.
Он появился вместе с советским майором. То был офицер связи из артдивизиона. Собравшиеся у стола встали, приветствуя командира полка.
– Садитесь. Прошу записывать. Вот тут перед вами плацдарм. В течение двух недель, несмотря на непрекращающиеся атаки, русские не только удержали его, но даже расширили в юго-западном направлении. Они передают его нам. Мы перебросим туда один полк, который поддержит фронтальный удар и вынудит немцев отойти. Тогда их внимание сосредоточится на вас, – посмотрел он прямо в глаза Поляку, – ибо завтра, капитан, вы форсируете Одру. Ваша полоса наступления – от железнодорожного моста до этой излучины… В пять ноль-ноль начнете переправу. Овладев валом, развивайте наступление, чтобы преодолеть канал на Старой Одре. Наступайте на деревню Цекерик.
Собравшиеся офицеры, склонившись над столом, следили за его растопыренными пальцами, которыми он очерчивал поле завтрашнего сражения.
– Первым наносит удар ваш батальон, за ним, по мере того как сопротивление будет возрастать, мы введем в бой остальные. Вопросы есть?
Капитан Поляк почесал за ухом, сбив фуражку набекрень, и спросил:
– Будет ли артподготовка?
– Нет, – резко повернулся к нему полковник. – Мы используем фактор внезапности. Артиллерия поддержит вас в том случае, если вы наткнетесь на непреодолимые препятствия.
– Наверняка наткнемся. Немцы пишут в своих листовках: «Одра – река жизни немецкого народа!», «Ни шагу назад, держаться до конца!»
– С их точки зрения, пожалуй, так и есть… – сказал полковник; его мясистая физиономия выражала спокойствие и упорство, так что присутствующим показалось, будто он знакомит их с решением командования дивизии, которое, всесторонне взвесив все возможные сюрпризы противника, избрало наиболее оптимальный вариант.
– Перед вами, – разъяснял он, – семьдесят пятый гренадерский полк, основательно потрепанный, пополненный старичками из ландштурма; офицерская школа Люфтваффе, артбригада, несколько танковых рот, но там водные преграды, и танки не явятся для вас особой помехой. Внезапность удара должна быть основным вашим козырем.
– Тут нет ничего мудреного. Проблемы возникнут на той стороне. Наши артиллерийские наблюдатели будут наготове. Скорректируют огонь и уничтожат укрепления, которые окажутся вам не по зубам. Лодки и понтоны саперы уже свозят в прибрежные заросли.
– Ну, а теперь за победу!
Адъютант свернул карты. Штабной писарь наполнил хрустальные рюмки, наверняка извлеченные из помпезного буфета в одной из покинутых хозяевами вилл на окраине Колобжега.
– За победу! – чокнулся с полковником капитан Поляк, осушил рюмку и, шумно выдохнув воздух, произнес:
– Крепкий самогон!
– А ты надеялся, что это мартель?
Они закусывали тушенкой, подернутой желтым, как янтарь, желе, отщипывали хлеб, подхватывая вилками из глубокой тарелки квашеную капусту.
– Ну, по второй, чтобы дело не хромало!
– Звенит, как колокольчик, – щелкнул ногтем по пустой рюмке капитан Поляк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Он правил веслом. Залевский опустил руку в воду, она приятно холодила пальцы. Потом нагнулся и осторожно смыл грязь с лица, испытывая облегчение: сердце, подступившее было к самому горлу, снова оказалось на месте, по левую сторону груди.
С немецкого берега взвилась ракета и ударила пулеметная очередь. Они непроизвольно пригнулись. Им показалось, что их лодка служит хорошей мишенью. Но зеленоватые вспышки гасли в непроницаемой дождевой мгле.
– Бьют вслепую, – прошептал Острейко. – Тоже перепугались.
– Меня прямо мутит, до того курить охота, – вздохнул Наруг. – Ну, взялись за весла!
– Теперь уже можно, – согласился рыбак. – Только не поднимайте весла над водой…
Едва они причалили, как кусты раздвинулись и несколько фигур появилось на берегу. Им помогли втащить лодку.
– Спугнули вас? – узнали они голос поручика Качмарека. – Ничего не вышло?
– Вышло. Доставили «языка», – шепотом отвечали солдаты, которые несли связанного пленника.
– Развяжите ему ноги, – перевел дух Наруг. – Пусть сам идет, нечего с ним нянчиться! Он должен нам ручки целовать, что свое отвоевал. Теперь он в плену. Ему повезло: уцелел!
Вначале они поднимались по тропке, потом шли по лесу. Солдаты, сопровождавшие их, расспрашивали, как все происходило… Тяжелые капли падали с веток, мокрые листья гладили их по лицам. Это тоже было приятно.
В землянке при свете коптящей лампы они «распеленали» немца, стащили с него брезент. Он вытаращил на них глаза, тяжело дыша широко открытым ртом.
– Ты что, самолет сбил, Наруг? – недоумевал поручик. – Это же летчик. На нем мундир Люфтваффе.
Потом он приказал пленному выложить на стол документы. Заглянув в удостоверение, Качмарек вслух прочел:
– Офицерская школа. Латают фронт чем придется. Видно, немцев крепко прижало. Чистая работа, Наруг!
– Служу родине, гражданин поручик, – обнажил он в улыбке некрупные зубы.
Когда они сидели уже в своей землянке и выливали воду из сапог, Залевский нагнулся к Острейко и доверительно спросил:
– Очень боялся? Ведь ждать страшнее всего…
– А ты?
– Я нет. – Он молодцевато тряхнул головой, хотя все, да и он сам, знали, что это неправда.
– Вы что-то долго там возились, – вздохнул Острейко.
– А я, по правде говоря, боялся, – неожиданно обратился к Залевскому Наруг, – что тебя стукнут… И я бы потом всю жизнь упрекал себя… Конечно, когда-то надо начинать, но мне не хотелось, чтобы этот грех оказался на моей совести…
Наруг говорил серьезно, без насмешки, но Залевский разозлился: «Чего ему надо? Ведь он видел меня в деле, убедился, что я не трушу. Кажется, я вовремя пришел ему на помощь».
Он машинально досуха вытирал тряпкой свой автомат, чтобы пятна ржавчины, похожие на запекшуюся кровь, не выступили утром.
Наруг подошел к нему, взял у него из рук оружие. И, показывая на зарубку, вырезанную на прикладе, спросил с издевкой, словно пожалел о недавней искренности:
– А того, второго, которого прикончил этой ночью, не запишешь на свой счет?
– А ну тебя к чертям! – буркнул Збышек и вырвал у него оружие. Повернувшись спиной к капралу, он водил тряпочкой, пропитанной маслом, по металлу.
Солдаты с недоумением прислушивались к перепалке, не понимая в чем дело.
– Может, закурите, ребята? – подсунул им кисет с табаком Бачох. – Пока немцев не разбили, нечего искать врагов среди своих…
Дождь шумел монотонно, и капли, стекавшие по брезенту, прикрывавшему вход в землянку, образовали лужу.
В лесной чаще под брезентовым пологом, за столом (сгодилась дверь от деревенского хлева), к которому пришпилили кальки и карты, сидела группа офицеров. В тени деревьев ржали кони: как видно, прибыл сам полковник.
Он появился вместе с советским майором. То был офицер связи из артдивизиона. Собравшиеся у стола встали, приветствуя командира полка.
– Садитесь. Прошу записывать. Вот тут перед вами плацдарм. В течение двух недель, несмотря на непрекращающиеся атаки, русские не только удержали его, но даже расширили в юго-западном направлении. Они передают его нам. Мы перебросим туда один полк, который поддержит фронтальный удар и вынудит немцев отойти. Тогда их внимание сосредоточится на вас, – посмотрел он прямо в глаза Поляку, – ибо завтра, капитан, вы форсируете Одру. Ваша полоса наступления – от железнодорожного моста до этой излучины… В пять ноль-ноль начнете переправу. Овладев валом, развивайте наступление, чтобы преодолеть канал на Старой Одре. Наступайте на деревню Цекерик.
Собравшиеся офицеры, склонившись над столом, следили за его растопыренными пальцами, которыми он очерчивал поле завтрашнего сражения.
– Первым наносит удар ваш батальон, за ним, по мере того как сопротивление будет возрастать, мы введем в бой остальные. Вопросы есть?
Капитан Поляк почесал за ухом, сбив фуражку набекрень, и спросил:
– Будет ли артподготовка?
– Нет, – резко повернулся к нему полковник. – Мы используем фактор внезапности. Артиллерия поддержит вас в том случае, если вы наткнетесь на непреодолимые препятствия.
– Наверняка наткнемся. Немцы пишут в своих листовках: «Одра – река жизни немецкого народа!», «Ни шагу назад, держаться до конца!»
– С их точки зрения, пожалуй, так и есть… – сказал полковник; его мясистая физиономия выражала спокойствие и упорство, так что присутствующим показалось, будто он знакомит их с решением командования дивизии, которое, всесторонне взвесив все возможные сюрпризы противника, избрало наиболее оптимальный вариант.
– Перед вами, – разъяснял он, – семьдесят пятый гренадерский полк, основательно потрепанный, пополненный старичками из ландштурма; офицерская школа Люфтваффе, артбригада, несколько танковых рот, но там водные преграды, и танки не явятся для вас особой помехой. Внезапность удара должна быть основным вашим козырем.
– Тут нет ничего мудреного. Проблемы возникнут на той стороне. Наши артиллерийские наблюдатели будут наготове. Скорректируют огонь и уничтожат укрепления, которые окажутся вам не по зубам. Лодки и понтоны саперы уже свозят в прибрежные заросли.
– Ну, а теперь за победу!
Адъютант свернул карты. Штабной писарь наполнил хрустальные рюмки, наверняка извлеченные из помпезного буфета в одной из покинутых хозяевами вилл на окраине Колобжега.
– За победу! – чокнулся с полковником капитан Поляк, осушил рюмку и, шумно выдохнув воздух, произнес:
– Крепкий самогон!
– А ты надеялся, что это мартель?
Они закусывали тушенкой, подернутой желтым, как янтарь, желе, отщипывали хлеб, подхватывая вилками из глубокой тарелки квашеную капусту.
– Ну, по второй, чтобы дело не хромало!
– Звенит, как колокольчик, – щелкнул ногтем по пустой рюмке капитан Поляк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25