– Ты не удивляйся, они ведь не знают, что мы испытали. Кто им об этом напишет? Зачем их пугать понапрасну, у матери и так сердце слабое…
Михал поглядывал на своего кумира, надеясь уловить молчаливое одобрение в его глазах за то, что в своих письмах к родным он не хвастался, не изображал себя героем.
– Нам, пожалуй, дадут малость отдышаться. Подошлют пополнение, ведь курносая здорово повыкосила нашу роту. А прежде чем полк переформируют, глядишь, и война кончится, верно?
– Ступай-ка за жратвой, коли глуп.
– Смотри, без меня много не пей!
– Не бойся. Оставлю, сколько положено.
Бачох не спеша направился к походной кухне, укрытой в кустах сирени. Он еще раз обернулся проверить, держит ли капрал слово, но тот чистил луковицу, как бы чувствуя, что за ним наблюдают. За флягой он потянулся только, когда убедился, что приятель его не видит. Он пил большими глотками, хотел забыться.
Потом капрал поудобнее устроился и перочинным ножом стал нарезать луковицу кружками.
Тепло разморило его. До него доносились знакомые голоса пререкавшихся друг с другом солдат. Одни советовали старому Голембе, чтобы он вскрыл бритвой волдырь на стертой ноге, другие хвалили примочку.
– Лучше всего козий жир! – послышался певучий голос вильнянина Острейко. – Он и заживляет и смягчает…
– Ну и что из этого, коли его нет.
Плыли облака, их тени скользили по фруктовому саду. Деревья тревожно шелестели, а обладатель губной гармошки по-прежнему выводил все ту же печальную мелодию, словно только ее одну и знал.
«Взвод – мой дом, а ребята – моя семья, – мысленно одернул себя Наруг, – поэтому держись, к счастью, у тебя есть то, ради чего надо бороться и жить».
В глубине двора рослый поручик Качмарек, прозванный солдатами «Познанцем», потому что ведро он называл по-тамошнему «бадьей», а про картошку говорил: «клубни», в нательной рубахе, закатав рукава, брился у колодца. Зеркальце, которое он прислонил к обломку кирпича, отливало серебром, словно в нем сосредоточился весь солнечный свет.
Солдат-радист в разрушенном доме настраивал на прием, так как попискивание морзянки то усиливалось, то совсем пропадало. Неожиданно он бросил наушники на стол и высунулся из окна.
– Гражданин поручик! Эти гады – где-то рядом. Их слышно так, будто они болтают прямо за стенкой.
Качмарек медленно выпрямился, смахнул мыльную пену с бритвы.
– Кто?
– Ну, швабы! Мешают принимать: ничего невозможно понять.
– Может, это русские? Ведь вся территория прочесана вдоль и поперек.
Радист склонился к наушникам, словно не доверял своему слуху. Нет, это были немцы. Они вели передачу с вызывающей наглостью, открытым текстом.
– Нет. Может, вы послушаете: я не понимаю, о чем они лопочут.
– Сейчас приду. – Поручик добрил кадык, плеснув водой, смыл остатки пены и, вытираясь полотенцем, вошел в разбитый дом.
Да, передачу вели немцы. Вызывали какого-то «Фауста», далее следовали целые колонки цифр. Их коротковолновый передатчик находился где-то поблизости, возможно, в том самом лесу, что темнел за лугами.
Один за другим прошли по дороге четыре грузовика, марки ГАЗ, в кузове каждого из них сидели запыленные солдаты. Они оборвали пение, когда машины въехали во двор. Вновь прибывшие стали соскакивать прямо в кусты. Стряхивая с себя пыль, они засыпали вопросами расположившихся на привале воинов.
Новое пополнение представляло собой некое веселое братство. Приезжие пытались завоевать всеобщее" расположение и угощали всех направо и налево сигаретами.
– Пополнение прибыло.
– Что-то командование торопится, – покачал головой Острейко. – Будет дело.
– Привет, старички! – крикнул стройный парень в высоких сапогах. – Ну, мы, кажется, вовремя поспели!
– Да, нюх у вас, что надо. Прибыли прямо к обеду.
– Надо бы на недельку раньше! Пригодились бы в Колобжеге. Тогда вы не спешили!
– Да оставь ты их, – махнул рукой Острейко. – Ведь это же сплошной молодняк! Наконец они получили то, о чем мечтали.
Однако те уже тесно обступили походную кухню, протягивая повару свои котелки.
– Чего вы толкаетесь, – отпихнул их Бачох, запетый тем, что ему не оказывают почтения, не уступают дорогу старому солдату. – Вас целую неделю голодом морили, что ли?
– Очень уж вкусно пахнет. – Збышек Залевский залихватски сдвинул козырек конфедератки. – Я вижу, вы себя балуете…
– Да, к гуляшу мы привыкли, – подтвердил Бачох, – на прошлой неделе тоже был гуляш…
– Был, да только из немцев, – вставил повар. – Ну, не толкаться, а то огрею черпаком.
– Пропустите, я для пана капрала. – Бачох заработал локтями.
– О, пан капрал завел себе холуя, – послышался чей-то насмешливый голос.
– Не умничай, – одернул его повар. – Кто не почитает капрала, пусть поцелует его, знаешь куда?! А лакированные сапожки ты прихватил на случай парада, а?
– Конечно. Я надеюсь побывать в Берлине, – заносчиво огрызнулся Залевский. – Раз уж мы пришли, то будет парад в Берлине. Ну, наливай, чего ждешь? – поторапливал он повара.
Но тот, опершись черпаком о крышку котла, спросил:
– А ты сам-то кто? Откуда будешь?
– Из Влох, – с гордостью отозвался тот. – Ну, тех, что под Варшавой!
Повар плеснул черпаком ему в котелок подливки с кусками гуляша. Новобранцы разбрелись в разные стороны, пробуя жаркое и облизываясь. Война все еще рисовалась им веселой прогулкой бойскаутов, и только оружие, полученное ими, было настоящим. И настоящий был противник.
– Забирай свою селедку! Видишь, что за ненасытная орава появилась, – поторапливал Бачоха повар. – Забирай, чего жмешься! Мне после этого Колобжега кажется, будто все трупным запахом отдает. Хорошо бы прополоскать. – Он притронулся к выступающему кадыку. – Но раз уж вас тянет на закуску…
– Организуем, я не забуду, – широко улыбнулся Бачох и долго перебирал в бочке, отыскивая селедку пожирнее.
Бывалые солдаты медленно поднимались с земли, неторопливо подходили к полевой кухне, зная, что обед не уйдет от них. Они жадно втягивали запах и одобрительно говорили:
– Ух, хорошо пахнет!
– Наш повар молодчина, такие боеприпасы для наших желудков в самый раз!
По крестьянской привычке, они присаживались на скамье у самого дома, работая ложками, и усталость после долгого марша постепенно проходила. А мир, из которого они изгоняли призрак войны, открывался им как бы видоизмененный; казалось, угроза миновала и возрождалась надежда на мирные будни, с их повседневными заботами – пахотой, севом и сенокосом.
Они видели поручика. Сосредоточенный, прикрыв глаза, он пытался понять посылаемые в эфир сигналы. Наконец нетерпеливым движением он сорвал наушники, потер затекшее ухо и сказал:
– Странная история… Впрочем, к вечеру мы двинемся дальше. Пусть это волнует других… Ты будь начеку, хотя и предупреждали, что сегодня ничего не станут передавать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25