Лилла умница каких поискать, и, если доктор Прото не возражает, она тут же готова это доказать. Короче, не успел я и глазом моргнуть, как она уселась мне на колени и давай показывать все, на что горазда. В общем, потом я ей говорю: „Сядь-ка вон туда и расскажи о себе“. А теперь послушай меня, Рико; ради всего святого, сделай одолжение, убери ее с глаз долой, чтобы духу ее здесь не было. Ясно? Никогда». Я, натурально, спрашиваю: «А что, собственно, я ей скажу? И как это, по-твоему, сделать?» Отчетливо произнося каждый слог, он отвечает: «Делай с ней что хочешь. Я тебе ее дарю. Усек? Да-рю».
На этом сюжет о Лилле закончен.
«– Отлично придумано! – взвизгивает „он“. – Особенно про подарок. Просто блеск! Дарить – это еще лучше, чем покупать или продавать. Молодчина!» Отношу все эти дифирамбы на счет моей фантазии, а сам тем временем украдкой поглядываю на Ирену, пытаясь определить, произвела ли моя выдумка хоть какой-нибудь эффект. Чувствую, что произвела. В начале моего рассказа Ирена сидела сдвинув ноги и слегка наклонившись вперед. Теперь она почти развалилась на подушках, а ноги, казавшиеся недавно припаянными одна к другой, вытянулись из-под юбки и откровенно раздвинулись. Ирена уперлась локтями в спинку дивана и уставилась на меня рассеянным, беззащитным взглядом.
– Что ты сделал с Лиллой, – спрашивает она наконец, – после того как Прото подарил ее тебе? Невольно думаю о том, как поступил бы в подобных обстоятельствах Кутика, и отвечаю: – Нетрудно представить.
– Так что же? Выдерживаю паузу и с педантичной точностью поясняю: – Она, понятное дело, не соглашалась. Тогда я дал ей понять: будет дурить – забудь о роли. Короче, поломалась-поломалась и обломалась.
– Паршивец! Я не обижаюсь, хотя, видит бог, не заслуживаю такого оскорбления, во-первых, потому, что оно относится не ко мне, во-вторых, потому что Ирена произнесла его ласковым, томным голосом. Однако неожиданно я понимаю, что самый разговор, а точнее, наши отношения поддерживаются уже не между Иреной и мной, а между Иреной и «им». С одной стороны – полуразвалившаяся на диване Ирена с вытянутыми расставленными ногами; с другой – «он», возбужденный сверх всякой меры. Что до меня, то, как это обычно бывает в подобных случаях, я оказываюсь вне игры. Правда, если обычно я принимаю эти условия и мне даже приятно наблюдать за «его» действиями из укрытия, где я ощущаю себя в безопасности и сполна могу насладиться созерцанием происходящего, то теперь «его» победа почему-то вызывает во мне внезапное и непривычное чувство, напоминающее ревность. Да, я влюбился в Ирену и, пусть кому-то это покажется невероятным, ревную ее к «нему»; меня коробит от одной только мысли, что мне Ирена предпочла «его». Это равнозначно тому, что секс берет верх над любовью. Резко я говорю: – Для начала сядь нормально.
Ирена удивлена столь неожиданной переменой тона. Как бы пересиливая себя, медленно и нехотя, она садится выше, по-прежнему глядя на меня в упор.
– Так вот, знай, – продолжаю я, – что все это я выдумал.
– Что значит – все? – Все. Всю эту историю с Прото, да и самого Прото. Его настоящее имя не Прото, а Протти. И он вовсе не такой монстр, каким я его представил. Это видный мужчина с мягким характером, воспитанный и любезный. А главное – примерный семьянин. И про эту Лиллу я все выдумал, от начала и до конца. Никакой Лиллы нет и никогда не было, никакому Прото я ее не представлял, а Прото мне ее не дарил. На самом деле я работаю на Протти, Протти платит мне за это, вот и все. И никаких подарков. Даже на Новый год.
Ирена смотрит на меня и, кажется, совсем не сердится. Наоборот, спрашивает с улыбкой: – Зачем? – Что – зачем? – Зачем тебе понадобились эти Прото, Лилла и подарок? – Затем, что я захотел провести эксперимент.
– Какой еще эксперимент? – Я решил подбросить тебе сюжетец для одного из твоих онанистических фильмов. Таким образом я сам оказался бы в этом фильме, и ты, занимаясь любовью сама с собой, так или иначе занималась бы ею и со мной.
– Тонкий расчет. А с чего ты взял, что я приму твой сюжет? – По-моему, во всей этой истории есть одна изюминка, которая позволяет мне надеяться на роль в фильме. Изюминка – это не кто иная, как Лилла. Ее не продают и не покупают, а просто-напросто дарят.
– Верно. Ловко придумано. Радуйся: твой эксперимент удался.
– Удался? Что ты этим хочешь сказать? – То, что я, возможно, использую сюжет, который ты так любезно мне предоставил.
Смотри-ка, она еще и ерничает! С нескрываемым раздражением парирую: – Ничего подобного. Я просто хотел провести эксперимент, эксперимент удался – вот и все. Но я не собираюсь, ты пойми, не собираюсь участвовать в твоих фильмах. Никакого кино: или наяву, или никак. Потому что я люблю тебя, и, если в один прекрасный день, хотя подобное представляется мне маловероятным, ты тоже полюбишь меня, это должно происходить в реальной жизни, а не в призрачном онанистическом фото-романе. Поняла? Посему я категорически запрещаю тебе использовать мой сюжет.
– А что будет, если я все-таки его использую? Что со мной? Точнее, что с «ним»? «Он» грубо отпихивает меня и вещает моими устами, но уже новым, неслыханным, неузнаваемым от яростной вспышки гнева голосом: – Что будет, говоришь? Ничего особенного, сверну башку – и дело с концом.
Ирена закатывается мерзким смехом, который приберегает для тех случаев, когда хочет выказать максимум презрения. Смеется она одними уголками рта, обнажая при этом белоснежные клычки.
– Никому ты ничего не свернешь, – медленно произносит Ирена. – Я использую твой сюжет даже не завтра и не сегодня, после того как ты уйдешь, а сейчас же, немедленно, прямо на твоих глазах. И ты не свернешь мне башку, а будешь как миленький смотреть.
Неужели Ирена права? Уж «его»-то хлебом не корми – только дай поглазеть. Свои слова Ирена незамедлительно сопровождает действиями: она съезжает с дивана, подносит руку к юбке, задирает ее до живота и раздвигает ноги так, что между белыми, блестящими ляжками выглядывают черные трусики. На мгновение мне кажется, что, несмотря на многочисленные угрозы, «он» в конце концов смирится с постыдной ролью пассивного наблюдателя. Однако я ошибаюсь. На сей раз «ему» хочется «прямого контакта», безо всяких там внутренних фильмов и комиксов. А так как Ирена не просто отталкивает «его», но и насмехается над «ним» с помощью весьма выразительной мимики, «он» решительно и бесповоротно требует ее смерти. Все совершается в одно мгновение. Пока лихорадочно и нетерпеливо «он» шепчет мне: «Бросайся на нее, хватай за горло и жми, жми, жми!» – я уже набросился на Ирену, уже разложил ее ничком на диване, уже схватился обеими руками за чудную лилейную шею, круглую и упругую. И тут происходит непредвиденное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
На этом сюжет о Лилле закончен.
«– Отлично придумано! – взвизгивает „он“. – Особенно про подарок. Просто блеск! Дарить – это еще лучше, чем покупать или продавать. Молодчина!» Отношу все эти дифирамбы на счет моей фантазии, а сам тем временем украдкой поглядываю на Ирену, пытаясь определить, произвела ли моя выдумка хоть какой-нибудь эффект. Чувствую, что произвела. В начале моего рассказа Ирена сидела сдвинув ноги и слегка наклонившись вперед. Теперь она почти развалилась на подушках, а ноги, казавшиеся недавно припаянными одна к другой, вытянулись из-под юбки и откровенно раздвинулись. Ирена уперлась локтями в спинку дивана и уставилась на меня рассеянным, беззащитным взглядом.
– Что ты сделал с Лиллой, – спрашивает она наконец, – после того как Прото подарил ее тебе? Невольно думаю о том, как поступил бы в подобных обстоятельствах Кутика, и отвечаю: – Нетрудно представить.
– Так что же? Выдерживаю паузу и с педантичной точностью поясняю: – Она, понятное дело, не соглашалась. Тогда я дал ей понять: будет дурить – забудь о роли. Короче, поломалась-поломалась и обломалась.
– Паршивец! Я не обижаюсь, хотя, видит бог, не заслуживаю такого оскорбления, во-первых, потому, что оно относится не ко мне, во-вторых, потому что Ирена произнесла его ласковым, томным голосом. Однако неожиданно я понимаю, что самый разговор, а точнее, наши отношения поддерживаются уже не между Иреной и мной, а между Иреной и «им». С одной стороны – полуразвалившаяся на диване Ирена с вытянутыми расставленными ногами; с другой – «он», возбужденный сверх всякой меры. Что до меня, то, как это обычно бывает в подобных случаях, я оказываюсь вне игры. Правда, если обычно я принимаю эти условия и мне даже приятно наблюдать за «его» действиями из укрытия, где я ощущаю себя в безопасности и сполна могу насладиться созерцанием происходящего, то теперь «его» победа почему-то вызывает во мне внезапное и непривычное чувство, напоминающее ревность. Да, я влюбился в Ирену и, пусть кому-то это покажется невероятным, ревную ее к «нему»; меня коробит от одной только мысли, что мне Ирена предпочла «его». Это равнозначно тому, что секс берет верх над любовью. Резко я говорю: – Для начала сядь нормально.
Ирена удивлена столь неожиданной переменой тона. Как бы пересиливая себя, медленно и нехотя, она садится выше, по-прежнему глядя на меня в упор.
– Так вот, знай, – продолжаю я, – что все это я выдумал.
– Что значит – все? – Все. Всю эту историю с Прото, да и самого Прото. Его настоящее имя не Прото, а Протти. И он вовсе не такой монстр, каким я его представил. Это видный мужчина с мягким характером, воспитанный и любезный. А главное – примерный семьянин. И про эту Лиллу я все выдумал, от начала и до конца. Никакой Лиллы нет и никогда не было, никакому Прото я ее не представлял, а Прото мне ее не дарил. На самом деле я работаю на Протти, Протти платит мне за это, вот и все. И никаких подарков. Даже на Новый год.
Ирена смотрит на меня и, кажется, совсем не сердится. Наоборот, спрашивает с улыбкой: – Зачем? – Что – зачем? – Зачем тебе понадобились эти Прото, Лилла и подарок? – Затем, что я захотел провести эксперимент.
– Какой еще эксперимент? – Я решил подбросить тебе сюжетец для одного из твоих онанистических фильмов. Таким образом я сам оказался бы в этом фильме, и ты, занимаясь любовью сама с собой, так или иначе занималась бы ею и со мной.
– Тонкий расчет. А с чего ты взял, что я приму твой сюжет? – По-моему, во всей этой истории есть одна изюминка, которая позволяет мне надеяться на роль в фильме. Изюминка – это не кто иная, как Лилла. Ее не продают и не покупают, а просто-напросто дарят.
– Верно. Ловко придумано. Радуйся: твой эксперимент удался.
– Удался? Что ты этим хочешь сказать? – То, что я, возможно, использую сюжет, который ты так любезно мне предоставил.
Смотри-ка, она еще и ерничает! С нескрываемым раздражением парирую: – Ничего подобного. Я просто хотел провести эксперимент, эксперимент удался – вот и все. Но я не собираюсь, ты пойми, не собираюсь участвовать в твоих фильмах. Никакого кино: или наяву, или никак. Потому что я люблю тебя, и, если в один прекрасный день, хотя подобное представляется мне маловероятным, ты тоже полюбишь меня, это должно происходить в реальной жизни, а не в призрачном онанистическом фото-романе. Поняла? Посему я категорически запрещаю тебе использовать мой сюжет.
– А что будет, если я все-таки его использую? Что со мной? Точнее, что с «ним»? «Он» грубо отпихивает меня и вещает моими устами, но уже новым, неслыханным, неузнаваемым от яростной вспышки гнева голосом: – Что будет, говоришь? Ничего особенного, сверну башку – и дело с концом.
Ирена закатывается мерзким смехом, который приберегает для тех случаев, когда хочет выказать максимум презрения. Смеется она одними уголками рта, обнажая при этом белоснежные клычки.
– Никому ты ничего не свернешь, – медленно произносит Ирена. – Я использую твой сюжет даже не завтра и не сегодня, после того как ты уйдешь, а сейчас же, немедленно, прямо на твоих глазах. И ты не свернешь мне башку, а будешь как миленький смотреть.
Неужели Ирена права? Уж «его»-то хлебом не корми – только дай поглазеть. Свои слова Ирена незамедлительно сопровождает действиями: она съезжает с дивана, подносит руку к юбке, задирает ее до живота и раздвигает ноги так, что между белыми, блестящими ляжками выглядывают черные трусики. На мгновение мне кажется, что, несмотря на многочисленные угрозы, «он» в конце концов смирится с постыдной ролью пассивного наблюдателя. Однако я ошибаюсь. На сей раз «ему» хочется «прямого контакта», безо всяких там внутренних фильмов и комиксов. А так как Ирена не просто отталкивает «его», но и насмехается над «ним» с помощью весьма выразительной мимики, «он» решительно и бесповоротно требует ее смерти. Все совершается в одно мгновение. Пока лихорадочно и нетерпеливо «он» шепчет мне: «Бросайся на нее, хватай за горло и жми, жми, жми!» – я уже набросился на Ирену, уже разложил ее ничком на диване, уже схватился обеими руками за чудную лилейную шею, круглую и упругую. И тут происходит непредвиденное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92