Все происходит, как обычно, между «ним» и Флавией, только между ними двумя. Флавия продолжает вращать, наподобие волчка, противовес и неожиданно, возможно, сама того не желая, отпускает его. Противовес со свистом ударяет «его» прямо по головке. Не удержавшись, Я вскрикиваю от боли.
– Ой, прости, я не нарочно, прости, пожалуйста, – искренне сожалеет Флавия и, подойдя ко мне, легонько касается «его» кончиками длинных тонких пальцев. – Тебе больно, да? – осведомляется она ласковым, участливым голосом.
Утвердительно киваю. В то же время отмечаю про себя, что сказанное Флавией лишний раз подтверждает исключительные отношения между ними. Ведь не случайно она спросила: «Тебе больно?», а не просто: «Что, больно?» Уронив руку вдоль бедра, она по-прежнему не сводит с «него» глаз, повторяя как бы про себя: – Какой же ты похабник! Теперь-то ты не станешь это отрицать! Таких, как ты, днем с огнем не сыскать. В жизни не встречала подобных похабников.
Кажется, будто Флавия говорит сама с собой. В действительности она обращается к «нему». К «нему», а не ко мне. У меня снова возникает чувство, придающее мне некоторую уверенность, что отношения между «ним» и Флавией полностью исключают мое участие и снимают с меня всякую ответственность. Отношения эти к тому же весьма загадочные, ибо, обычно такой словоохотливый, «он» молчит как рыба; зато Флавия, как заводная, честит меня похабником, точно произнося некое заклинание. Внезапно меня осеняет: я вспоминаю бога Фасцинуса, на которого «он» вечно ссылается во время наших псевдонаучных споров как на своего далекого предка. Все правильно, так оно и есть: «он» – это бог Фасцинус, бог очарования, а Флавия просто-напросто зачарована «им». Теперь я понимаю, почему ни «он», ни Флавия не говорят друг с другом. И с еще большим основанием ощущаю себя посторонним по отношению к ним. К сожалению, это ощущение отстраненности выражается в следующей довольно неосторожной реплике: – Я же просил не называть меня похабником. Похабник не я, а «он». И не надо «его» дразнить! В запальчивости я совсем забываю, что раздвоение моей личности на меня и «его» – строжайшая и ревностно хранимая ото всех тайна. Флавия моментально схватывает истинный смысл моих слов. Она отступает на шаг к окну и лукаво улыбается: – А кто это «он»? Я смущенно молчу. В этот момент с меня непонятно как соскальзывает халат. Теперь я совсем голый – коренастый крепыш (огромный, разбухший член, то бишь «он», голубчик, стоит дыбом) и сам себе напоминаю кряжистый пень, из которого торчит один-единственный толстый сучок. Флавия опять звонко хихикает на манер истеричной гимназистки: – Значит «он» – это… «он»? И ты говоришь о «нем» как о самостоятельном существе? Пра-авильно. Готова поспорить, что у этого существа есть даже имя, не так ли? Пораженный ее сметливостью, бормочу: – Федерикус Рекс – король Федерикус.
– Король Федерикус? Пра-авильно. Тебя зовут Федерико, а «его» Федерикус. А почему король? Наверное, есть какаято причина? Может, потому что «он» такой… королевский? В любом случае похабник, по-твоему, «он», а не ты. Тоже верно. И главное – очень удобно. Я, например, не провожу никакой разницы между мной и «ею». Если я потаскушка, то и «она» потаскушка, и наоборот. Само собой разумеется, я не называю «ее» никаким именем. Тем более что мое имя звучит одинаково и по-итальянски и по-латыни – Флавия.
– Королева.
– Какая еще королева? – Королева Флавия.
– Ха-ха-ха, точно, а я об этом и не подумала: король Федерикус и королева Флавия. Два венценосца, повелителя, две коронованные особы: король и королева. Последний король и последняя королева: Федерикус и Флавия. Жили-были король с королевой… Ха-ха-ха, чудесная сказочка! Согнувшись пополам, Флавия держится за живот от смеха. Тут на меня снова нашло. Происходит то, чего я так боялся. Моя отстраненность в отношениях между «ним» и Флавией делает свое дело: сознавая всю безнадежность и гибельность этой затеи, я в одно мгновенье сливаюсь с «ним». Я отпускаю поводья и предоставляю «ему» полную свободу действий. И уж «он»-то пользуется этой свободой, да еще как! Сорвавшись с места, я нагишом набрасываюсь на Флавию. «Он» упруго раскачивается во главе атаки, как слетевшая троллейбусная антенна. Я хватаю Флавию не за ладони и не за руки, а прямо там, где под платьем таится недавно нареченная мной королева Флавия. На миг я сжимаю сквозь тонкую ткань «его» подлинную собеседницу. Но только на миг. В следующую секунду меня оглушает мощная пощечина. Пытаюсь схватить поразившую меня руку – и получаю еще одну оплеуху. Флавия спасается бегством: стройная, белокожая, веснушчатая нимфа, преследуемая уродливым, мускулисто-членоподобным сатиром. Кажется, вот-вот ухвачу ее, но юркая Флавия успевает в последний момент увернуться. Тем временем отнюдь не взволнованным, а даже неприятно-рассудительным тоном «он» требует: «– Совсем, что ли, спятил, отпусти меня, говорят тебе – отпусти!» Да, спятил. Мое помешательство заключается в том, что я безоговорочно сдался на милость собственной закоснелой ущербности. Тяжело дыша, мы с Флавией стоим друг против друга; нас разделяет кровать, ни дать ни взять сцена из комедии тридцатых годов, правда, с одной, мягко говоря, примечательной деталью: между нами, все так же торчком, завис «он». Флавия зорко ловит каждое мое движение. Затем, подавшись вперед, выкрикивает: – А знаешь, зачем я к тебе пришла? – Зачем? – Сказать, что мы не намерены доверять тебе режиссуру нашего фильма. И знаешь почему? Потому что мой отец и Протти решили, что режиссером будет Маурицио.
Огорошенный этим известием, я мгновенно очухиваюсь: – Почему нельзя было сообщить об этом до собрания? – При чем здесь собрание? На собрании речь шла не о режиссуре, а о сценарии. Режиссером ты не будешь, но сценаристом останешься.
– Все равно вы должны были сказать об этом раньше.
– Мы еще ничего не знали. Решение принято только вчера.
– А сегодня ты явилась сообщить мне о нем? – Совершенно верно. Я буду помощником режиссера. Самому Маурицио как-то не с руки вводить тебя в курс дела, вот я и вызвалась. А теперь пусти меня. Тронешь – закричу.
У меня нет ни малейшего желания трогать ее. С «ним» я уже совладал, да и сам «он» враз приспособился к новой ситуации, поникнув вяло и безвольно. Стою понурившись, такой, каков я на самом деле: голый, смешной, отчаявшийся. Слышу голос Флавии: «Пока» и не поднимаю головы. Вскоре входная дверь потихоньку закрывается. Э-хе-хе! Опускаю глаза и смотрю на «него»: маленький, съежившийся, дряблый, морщинистый комочек. Вздыхаю и говорю «ему»: «– Теперь остается разыграть последнюю карту – Мафальду. Все будет зависеть от тебя, только от тебя».
В этот момент раздается звонок в дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Ой, прости, я не нарочно, прости, пожалуйста, – искренне сожалеет Флавия и, подойдя ко мне, легонько касается «его» кончиками длинных тонких пальцев. – Тебе больно, да? – осведомляется она ласковым, участливым голосом.
Утвердительно киваю. В то же время отмечаю про себя, что сказанное Флавией лишний раз подтверждает исключительные отношения между ними. Ведь не случайно она спросила: «Тебе больно?», а не просто: «Что, больно?» Уронив руку вдоль бедра, она по-прежнему не сводит с «него» глаз, повторяя как бы про себя: – Какой же ты похабник! Теперь-то ты не станешь это отрицать! Таких, как ты, днем с огнем не сыскать. В жизни не встречала подобных похабников.
Кажется, будто Флавия говорит сама с собой. В действительности она обращается к «нему». К «нему», а не ко мне. У меня снова возникает чувство, придающее мне некоторую уверенность, что отношения между «ним» и Флавией полностью исключают мое участие и снимают с меня всякую ответственность. Отношения эти к тому же весьма загадочные, ибо, обычно такой словоохотливый, «он» молчит как рыба; зато Флавия, как заводная, честит меня похабником, точно произнося некое заклинание. Внезапно меня осеняет: я вспоминаю бога Фасцинуса, на которого «он» вечно ссылается во время наших псевдонаучных споров как на своего далекого предка. Все правильно, так оно и есть: «он» – это бог Фасцинус, бог очарования, а Флавия просто-напросто зачарована «им». Теперь я понимаю, почему ни «он», ни Флавия не говорят друг с другом. И с еще большим основанием ощущаю себя посторонним по отношению к ним. К сожалению, это ощущение отстраненности выражается в следующей довольно неосторожной реплике: – Я же просил не называть меня похабником. Похабник не я, а «он». И не надо «его» дразнить! В запальчивости я совсем забываю, что раздвоение моей личности на меня и «его» – строжайшая и ревностно хранимая ото всех тайна. Флавия моментально схватывает истинный смысл моих слов. Она отступает на шаг к окну и лукаво улыбается: – А кто это «он»? Я смущенно молчу. В этот момент с меня непонятно как соскальзывает халат. Теперь я совсем голый – коренастый крепыш (огромный, разбухший член, то бишь «он», голубчик, стоит дыбом) и сам себе напоминаю кряжистый пень, из которого торчит один-единственный толстый сучок. Флавия опять звонко хихикает на манер истеричной гимназистки: – Значит «он» – это… «он»? И ты говоришь о «нем» как о самостоятельном существе? Пра-авильно. Готова поспорить, что у этого существа есть даже имя, не так ли? Пораженный ее сметливостью, бормочу: – Федерикус Рекс – король Федерикус.
– Король Федерикус? Пра-авильно. Тебя зовут Федерико, а «его» Федерикус. А почему король? Наверное, есть какаято причина? Может, потому что «он» такой… королевский? В любом случае похабник, по-твоему, «он», а не ты. Тоже верно. И главное – очень удобно. Я, например, не провожу никакой разницы между мной и «ею». Если я потаскушка, то и «она» потаскушка, и наоборот. Само собой разумеется, я не называю «ее» никаким именем. Тем более что мое имя звучит одинаково и по-итальянски и по-латыни – Флавия.
– Королева.
– Какая еще королева? – Королева Флавия.
– Ха-ха-ха, точно, а я об этом и не подумала: король Федерикус и королева Флавия. Два венценосца, повелителя, две коронованные особы: король и королева. Последний король и последняя королева: Федерикус и Флавия. Жили-были король с королевой… Ха-ха-ха, чудесная сказочка! Согнувшись пополам, Флавия держится за живот от смеха. Тут на меня снова нашло. Происходит то, чего я так боялся. Моя отстраненность в отношениях между «ним» и Флавией делает свое дело: сознавая всю безнадежность и гибельность этой затеи, я в одно мгновенье сливаюсь с «ним». Я отпускаю поводья и предоставляю «ему» полную свободу действий. И уж «он»-то пользуется этой свободой, да еще как! Сорвавшись с места, я нагишом набрасываюсь на Флавию. «Он» упруго раскачивается во главе атаки, как слетевшая троллейбусная антенна. Я хватаю Флавию не за ладони и не за руки, а прямо там, где под платьем таится недавно нареченная мной королева Флавия. На миг я сжимаю сквозь тонкую ткань «его» подлинную собеседницу. Но только на миг. В следующую секунду меня оглушает мощная пощечина. Пытаюсь схватить поразившую меня руку – и получаю еще одну оплеуху. Флавия спасается бегством: стройная, белокожая, веснушчатая нимфа, преследуемая уродливым, мускулисто-членоподобным сатиром. Кажется, вот-вот ухвачу ее, но юркая Флавия успевает в последний момент увернуться. Тем временем отнюдь не взволнованным, а даже неприятно-рассудительным тоном «он» требует: «– Совсем, что ли, спятил, отпусти меня, говорят тебе – отпусти!» Да, спятил. Мое помешательство заключается в том, что я безоговорочно сдался на милость собственной закоснелой ущербности. Тяжело дыша, мы с Флавией стоим друг против друга; нас разделяет кровать, ни дать ни взять сцена из комедии тридцатых годов, правда, с одной, мягко говоря, примечательной деталью: между нами, все так же торчком, завис «он». Флавия зорко ловит каждое мое движение. Затем, подавшись вперед, выкрикивает: – А знаешь, зачем я к тебе пришла? – Зачем? – Сказать, что мы не намерены доверять тебе режиссуру нашего фильма. И знаешь почему? Потому что мой отец и Протти решили, что режиссером будет Маурицио.
Огорошенный этим известием, я мгновенно очухиваюсь: – Почему нельзя было сообщить об этом до собрания? – При чем здесь собрание? На собрании речь шла не о режиссуре, а о сценарии. Режиссером ты не будешь, но сценаристом останешься.
– Все равно вы должны были сказать об этом раньше.
– Мы еще ничего не знали. Решение принято только вчера.
– А сегодня ты явилась сообщить мне о нем? – Совершенно верно. Я буду помощником режиссера. Самому Маурицио как-то не с руки вводить тебя в курс дела, вот я и вызвалась. А теперь пусти меня. Тронешь – закричу.
У меня нет ни малейшего желания трогать ее. С «ним» я уже совладал, да и сам «он» враз приспособился к новой ситуации, поникнув вяло и безвольно. Стою понурившись, такой, каков я на самом деле: голый, смешной, отчаявшийся. Слышу голос Флавии: «Пока» и не поднимаю головы. Вскоре входная дверь потихоньку закрывается. Э-хе-хе! Опускаю глаза и смотрю на «него»: маленький, съежившийся, дряблый, морщинистый комочек. Вздыхаю и говорю «ему»: «– Теперь остается разыграть последнюю карту – Мафальду. Все будет зависеть от тебя, только от тебя».
В этот момент раздается звонок в дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92