Тень
Юкико спала дальше, радуясь сну о Киото и стоя у могилы отца, – и отчего-то, поскольку день был такой чудесный, отец не был мертв. В ее сне о японской осени под теплым мелким дождем отец не был жив, но и мертв тоже не был.
Ее отец был словно тень кошачьего мурлыканья.
Он жил в мурлычущем космосе, что не был ни жизнью, ни смертью.
Юкико тоже хотела замурлыкать, ответить ему, но не могла, потому что живая; так что она лишь радовалась его присутствию.
Юкико спала и видела сны, а ее кошка лежала рядом, спала и мурлыкала.
Калейдоскоп
Американский юморист сидел на диване, терзаясь мыслями о японке, размышляя, как бы вернуть ее расположение, обдумывая, что же такое между ними произошло, или просто вверх тормашками летя в романтическое забвение, где образ запомненного поцелуя топит тебя в бездонном отчаянии и делает осмысленной идею смерти.
Он переживал основы финала любви.
Конечно, у него эти чувства проигрывались через калейдоскоп бестолковщины и безумия. Но все равно страдал он искренне и реалистично, как любой другой. Он же как-никак человек. Просто голова его переводила все на двенадцать цирков под одним куполом, где большинство номеров не стоит смотреть дважды. Со временем безостановочный блеск действует так же, как безостановочная тоска.
Без четверти одиннадцать вечера.
Ночь ему предстояла долгая.
Он страдал от бессонницы, и, когда пытался заснуть, в мозгу все равно что елозила колючая проволока.
Фантомы и фантазии любви галопом носились в голове туда-сюда, скакали, будто на лошадях, которых взбесили змеи, а деваться некуда.
Затем он подумал ей позвонить, но знал, что она с кем-то в постели и ему станет еще хуже, когда она подойдет к телефону.
Ему сейчас хватает страданий, он протянет на них вечность, и еще куча останется для тех, кому не хватает, если они пожелают добавки.
Он глянул на столик с телефоном у окна, откуда виднелись поздневечерние огни Сан-Франциско. Ему казалось, огни нарисованы на стекле.
При виде телефона он содрогнулся. Шея и голова слегка сотряслись. Он чокнутый, но он не дурак.
Мертвы
Бунт свирепствовал вокруг сомбреро, а оно в безопасности пребывало посреди толпы в убежище с тремя соседями: спятившим мэром, который все выкрикивал номер своего авто, и двумя рыдающими людьми, которые столько плакали, что стали будто исполинские младенцы. Они уже даже не сознавали, что плачут. Не знали, чего хотят и что делают.
Слезы просто текли из подземных источников прямиком им в пятки, поднимались по ногам, а потом до самых глаз… ну, такое создавалось впечатление. Больше ничем не объяснить, откуда они брали столько слез.
Эти слезы наверняка откуда-то брались – вполне могли взяться из тайных плачевных родников, что выбирались из глубин земли и текли далеко-далеко, беря исток на кладбищах и в дешевых гостиничных номерах, изукрашенных одиночеством и отчаянием.
Увы, горя в мире хватит для орошения Сахары.
Что приключилось с полицией?
Отчего не явились, не прекратили бунт, не задушили в зародыше, пока еще было возможно? Появись они на Главной улице, не случилось бы национальной трагедии.
До полицейского участка всего несколько кварталов. Кто-то им позвонил, они расселись по двум машинам, составлявшим полицейский департамент этого городишки, но до сих пор не прибыли. Тут же ехать всего ничего.
Где же они?
Очень просто.
Мертвы.
Температура
Когда сомбреро упало с неба, температура его была -24. Несколько секунд назад, посреди свирепствующего бунта, температура сомбреро повысилась на один градус до -23.
Любопытно.
Страницы
Юкико во сне перевернулась фантастической страницей, и волосы ее перевернулись тоже, страницей темной. Шевеление разбудило кошку, и та перестала мурлыкать. Кошка решила было заснуть опять, потом передумала.
Кошка лежала, глядя в темные вечерние глубины комнаты. Кошке хотелось пить. Скоро она вылезет из постели, пойдет на кухню и попьет из плошки у холодильника. И, наверное, немножко по-ночному перекусит. Пять или шесть кусочков сухого кошачьего корма, она съест их медленно: хррумп-хррумп-хррумп – точно сжует мягкие алмазы во тьме.
Юкико снова перевернулась. Во сне она теряла покой. Ее сон о Киото осыпался по краям. Жизнь сна висела на волоске мурлычущей кошки, а теперь кошка не мурлыкала и сон рассыпался.
Голова Юкико попыталась породить синтетическое мурлыканье – не вышло. Сну требовалось кошачье мурлыканье – тогда он мог жить дальше. А потом он начал разламываться – словно мощное землетрясение. Рушились громадные осколки. Теплый осенний дождь обернулся руинами, кладбище схлопнулось, как потрепанный карточный столик, а покой и довольство обратились в ничто.
Кошка встала на постели, потянулась и спрыгнула на пол. Очень медленно побрела в кухню, по пути остановившись, чтобы снова потянуться.
Когда она добралась к плошке у холодильника в кухне, Киото закончился.
Авария
Почему полицейские мертвы?
Проще простого.
Отправившись к бунту на двух городских полицейских машинах, они изобретательно умудрились устроить столкновение, которое чудесным образом всех убило. Обычно такие аварии приводят к мелким травмам и все участники выползают из машин и уходят – потрясенные до глубины души, конечно, однако целехонькие.
В этой аварии все повернулось иначе.
Все ухитрились убиться насмерть.
В двух машинах было шесть полицейских, и все они были крайне мертвы. Малоприятное зрелище. Обойдемся без детального осмотра вблизи. Пускай все остается как есть. Городской полицейский участок покончил с собой. Конченным он и останется, а мы лишь добавим, что обычно вокруг таких аварий собирается громадная толпа. Улицы кишат зеваками, но поскольку в нескольких кварталах оттуда свирепствовал бунт, на месте аварии никого не оказалось. Две запутавшиеся друг в друге машины, набитые телами мертвых полицейских, а вокруг ни души. Очень странное зрелище.
Нереальное.
Никто даже не побеспокоился звякнуть в участок и рассказать об аварии женщине, которая работала диспетчером.
После первого звонка про бунт никто больше не звонил. Все деловито бунтовали на бунте, поэтому диспетчер решила, что все под контролем. Сидела в участке и красила ногти.
Июль
Тридцать секунд спустя в мозгу у него перекувырнулось, и он решил ей все-таки позвонить. Должен же быть конец его страданиям. Не могут же они тянуться вечно. Разбудив ее среди ночи и сказав, что любит ее и сейчас помчится к ней домой на такси, он разрешит свои мученья.
Он встал с дивана и подошел к телефону. Поднял трубку и набрал первую цифру ее номера.
тыктыктыктыктпыктыктык 7
Потом набрал вторую цифру.
тыктыктыктыктык 5
Любовь – это такая разновидность безумия.
Он набрал третью цифру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22