Толпа
Небольшая толпа уже сгрудилась вокруг мэра, двух плачущих людей и сомбреро. Людям было любопытно, что тут делается, но они лишь стояли и смотрели на мэра, двух плачущих людей и сомбреро.
Толпа в основном помалкивала. То и дело кто-нибудь чуточку перешептывался. Затруднительно вообразить, что эти самые люди вскоре будут давить местную полицию, до упора воевать с Национальной гвардией, а затем палить по танкам, парашютистам и тяжеловооруженным вертолетам. Если поглядеть на них теперь, ни за что не скажешь ничего такого.
Мэр все пытался заставить двух мужиков утихнуть, чтоб он мог разобраться, но головы этих двоих утопали в слезных водопадах, и оба не в состоянии были умолкнуть или объясниться.
Толпа перешептывалась.
– Это что, сомбреро? – прошептал один.
– Это сомбреро, – прошептали ему в ответ.
– Что оно делает посреди улицы?
– Не знаю. Сам только подошел.
– Потерял кто-нибудь?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю.
– Я сам знаю, что ты не знаешь, ты же только что меня спросил.
– Точно. Спросил. Извини.
– Тут не за что извиняться.
– Спасибо.
На другом краю толпы тоже зашептались:
– Чего это они плачут?
– Это что, мэрский родич?
– Ага.
– Чего он плачет? Я раньше не видал, чтоб он плакал. Вроде плаксой никогда не был. Я с ним в школе учился. Он легкоатлетом был. Пробегал стометровку за десять и три. Еще какой бегун. Ни разу не плакал.
– Тихо! Я хочу послушать, что мэр говорит.
– В те времена десять и три – не хухры-мухры.
– Это все прекрасно, но я хочу послушать мэра.
– Я что, слишком много говорю?
– Да!
Мэр уже не на шутку разозлился.
– ХВАТИТ РЕВЕТЬ! – закричал он. – ПРЕКРАТИТЕ СИЮ ЖЕ СЕКУНДУ! СЛЫШИТЕ? Я ВАШ МЭР! Я ВАМ ВЕЛЮ ПРЕКРАТИТЬ!
От воплей мэра двое, естественно, продолжили плакать и заплакали еще сильнее, если это возможно, а это, как выяснилось, возможно.
Шепотки продолжались:
– Чего это мэр орет? Я раньше не слышал, чтоб он орал.
– Не знаю. Я за другого кандидата голосовал. А ты за мэра?
– Ага, я за него.
– Тогда не спрашивай, чего он орет. Сам же за него голосовал.
Зашептались две женщины:
– Какой скандал!
– Где скандал?
– Здесь.
– А.
Шептались дети:
– Эти люди плачут.
– Ага, хуже нас.
– Если б я так ревел, меня бы в комнату – услали.
Шептались старики:
– Слыхал? Нам социальную страховку повысят.
– Не-а, не слыхал.
– Четыре и один процента с ноября, если Конгресс одобрит.
– А если не одобрит?
– Что?
– Я говорю, если Конгресс не одобрит?
Шептались две домохозяйки:
– У меня задержка на восемь дней.
– Думаешь, опять залетела?
– Надеюсь, нет. Троих с головой хватит.
– Помнится, ты как-то говорила, что хочешь ровно дюжину.
– Я, значит, была не в себе.
Шепот набирал обороты.
Толпа росла и оживлялась.
Внезапно шепот зажужжал пчелиным роем.
Толпа шаг за шагом по расписанию двигалась по пути, что приведет их к борьбе с федеральными войсками и сунет городишко в центр всемирного внимания.
Уже недолго.
Какие-то несколько часов, и уши их свыкнутся с грохотом пулеметов и артиллерийским огнем, а весь мир станет на них смотреть.
Всего несколько дней оставалось им до прибытия президента Соединенных Штатов, который оценит ущерб и протянет целительную пальмовую ветвь утешения и примирения.
Он также произнесет знаменитую речь, которую выгодно сравнят с Геттисбергским посланием Линкольна. Через несколько лет ее напечатают в школьных учебниках. И еще объявят государственный праздник – в память о погибших и дабы вновь настроить живых на дело национального единства.
Авокадо
Наконец видение сэндвича с тунцом улетучилось из головы, и он смог отрядить рассудок на дальнейшие поиски чего-нибудь поесть, поскольку теперь он был очень голоден. Ему требовалось что-то съесть, притом срочно.
Сэндвиче-тунцовое отчаяние исчезло, и голова поигрывала другими питательными вариантами. Должно ведь найтись такое, что он может съесть.
Гамбургеры исключены, сэндвичи с тунцом тоже.
Оставались тысячи съедобных вещей, и о некоторых он задумался.
Супа не хотелось.
В кухне была банка грибного супа, но суп он есть не станет.
Ни за что.
Он подумал про авокадо.
Это неплохо.
«Я съем авокадо».
Он мысленно откусил авокадо с лимонным соком – получилось вкусно. Да, вот что нужно – авокадо. Потом он вспомнил, что авокадо у него нет, а все магазины поблизости закрыты, поскольку час поздний.
Юморист купил авокадо месяц назад – в тот день, когда японка сказала, что больше не желает его видеть. Его чувства пришли в такое расстройство, что он игнорировал авокадо, и в конечном итоге авокадо сгнило на кухонном подоконнике, и пришлось его выбросить.
Хорошо бы у него сейчас было это авокадо. Он бы полил его лимонным соком и смог забыть о голоде. Стал бы переживать из-за чего-нибудь другого. Снова бы задумался о своей любви к потерянной японке, а может, занял бы голову какой-нибудь малодушной ерундой. Поводы для переживаний у него никогда не иссякали. Преследовали его, точно миллионы дрессированных белых мышей, а он был их хозяин. Научи он свои переживания петь, в сравнении с ними мормонский хор «Табернакл» пел бы, как огурчик.
«Может, омлет», – подумал он, хотя знал, что в доме нету яиц, а в ресторан идти не собирался.
Да, яйца – это было бы хорошо.
Взбитые и легкие.
Точно.
Яйца.
Сиэтл
Нередко во время двухлетнего романа Юкико в этот час оказывалась у него. Возвращалась с работы около десяти, ехала к нему домой и проводила с ним ночь.
Восемь часов пробыв среди психически неустойчивых людей, неудавшихся самоубийц, нервных срывов или психов в чистом виде, она получала свою долю его психологических благ.
Что интересно, она никогда не считала и не представляла его пациентом. Никогда не соотносила его с пациентами. Полагала его целостным жанром, единственным в своем роде. К тому же она была влюблена, так что не умела смотреть объективно на американские горки у него в голове.
Вскоре после знакомства она перечитала его книги – проверить, верны ли ее воспоминания. Читая их до знакомства, она думала, что книги про него, что он в них главный герой и пишет о себе.
Перечитав книги, она увидела, что в них очень мало от его подлинной личности. Ее удивляло, как ему удавалось столь искусно скрывать свою подлинную личность от читателей. На грани гениальности. Этот человек так замысловат – по сравнению с ним лабиринт выглядит финишной прямой. Вначале ее это привлекало, потому что она была очень умна. Когда же Юкико забеспокоилась, было уже поздно; она в него влюбилась, и чем становилось хуже, тем сильнее влюблялась.
Мазохисткой она тоже не была.
Просто так повернулось.
За тот месяц, что они не встречались, для нее многое прояснилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22