Вся его политическая карьера закончится прямо здесь и сейчас, если он не добудет мэру сомбреро. Чертово сомбреро!
Работа
Увидев, что мэрский родич сильно жаждет сам подобрать сомбреро, безработный запаниковал. Он точно знал: не видать ему больше работы, если он не добудет мэру это сомбреро.
Зачем мэрскому родичу подбирать сомбреро?
У него работа уже есть.
У него руки не заляпаны ягодами.
Веник
Сердечно разбитый американский юморист, разумеется, и не догадывался, что творится среди бумажных клочков в его корзине для бумаг. Он не знал, что у них теперь своя жизнь и они живут дальше без него. Он горевал лишь об утраченной японской любви. Думал позвонить ей по телефону и сказать, что любит ее, сделает все на свете, чтобы заполучить ее назад.
Он посмотрел на телефон.
До нее всего семь цифр.
Надо их только набрать.
И тогда он услышит ее голос.
Голос будет очень сонный, потому что американский юморист ее разбудит. Такой голос, будто из далекого далека. Например, из Киото, хотя она всего в миле, в районе Ричмонда, Сан-Франциско.
– Алло, – сказала она.
– Это я. Можешь говорить?
– Нет, я не одна. Между нами все кончено. Больше не звони. Он злится, когда ты звонишь.
– Что?
– Мужчина, которого я люблю. Ему не нравится, когда ты звонишь. Так что не звони больше. Ладно?
клик
И она повесила трубку.
Вешая трубку у него в голове, она спала одна с кошкой в постели. Она крепко спала. Она ни с кем не ложилась в постель уже месяц, с самого их разрыва. Даже на свидание с другим мужчиной не ходила. Только трудилась на своей работе, приходила домой, рукодельничала или читала. Читала она Пруста. Почему – не знала. Иногда заезжала к брату и его жене, и они все вместе смотрели телевизор.
После разрыва с американским юмористом у японки толком ничего не происходило. Занимаясь чем-нибудь таким, она много думала о своей жизни. Ей стукнуло двадцать шесть, и она пыталась различить перспективу. Где-то посреди двух лет, встречаясь с юмористом, она потеряла смысл своей жизни и чего она от жизни хочет. Юморист отнимал у нее уйму сил. Ей вечно приходилось подкармливать его неуверенность и неврозы своей уверенностью и психической стабильностью. После двух лет такой жизни она уже не понимала, кто она есть. В начале она только и хотела жить с ним, рожать детей и наслаждаться нормальностью.
Его глубинное безумие ничего такого не допустило.
После года вместе она поняла, что ей не полезно его любить, но понадобился еще год, чтобы она это прекратила, и теперь она очень радовалась, что все закончилось.
Порой она недоумевала, как же это она позволила, чтобы все так затянулось.
«В следующий раз, когда влюблюсь, буду очень осторожна», – говорила она себе. И еще она дала себе клятву, которую намеревалась сдержать. Никогда больше не станет она встречаться с писателем, каким бы чувствительным, обаятельным, находчивым или забавным он ни был. В конечном итоге они того не стоят. Эмоционально чересчур затратны, чересчур сложен ремонт и уход. Все равно что завести дома пылесос, который все время ломается, а починить его может только Эйнштейн.
Она хотела, чтобы следующий ее любовник был веником.
Бар
Он посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Он не мог ей позвонить, поскольку знал, что она с другим мужчиной: наслаждается его телом, тихонько стонет под ним… и любит его.
Его тело заштормило от исполинского вздоха, после чего он сел на диван. Он пытался разобраться. Она была мозаикой из тысячи кусков, и они кувыркались у него в голове, точно в сушилке прачечной.
Какие-то мгновения голова его была одновременно прошлым, настоящим и будущим, и его мысли о японке формы не имели. Потом лейтмотивом горя начали всплывать ее волосы. Он всегда любил ее волосы. Ее волосы были для него какой-то даже манией. Мысли о ее волосах, какие они долгие, и темные, и гипнотичные, складывали кусочки мозаики, пока он не вспомнил, как с ней познакомился.
Два года назад, шел дождь.
В бары она ходила нечасто.
В тот вечер она закончила работу и устала, но две сослуживицы уговорили ее пойти с ними в бар неподалеку, где тусуется молодежь.
Он сидел в этом баре и ужасно тосковал. Он нередко ужасно тосковал и не задумываясь рассказывал другим людям, как ему тоскливо. Таскал эту мину с добродушием креста. Развернувшись на барном табурете, очень пьяный – не чуждое ему состояние, – он увидел, как она сидит за столом с двумя женщинами. Все три в белом. Судя по виду, только что с работы.
Она была прекрасна.
Волосы собраны в узел на макушке, совсем по-японски. Она почти не притронулась к стакану. Слушала, как две другие женщины разговаривают. Одна разговаривала много и с наслаждением пила то, что перед ней стояло.
Азиатка была очень тихая.
Он на нее уставился, и несколько секунд она глядела на него, а затем опять стала слушать, что говорят женщины.
«Может, она меня узнала», – подумал он. Иногда женщины его узнавали – к его же благу. Его книги были очень популярны и продавались на каждом углу.
Он развернулся к бару и заказал еще выпить. Это надо обмозговать. Трезвым он очень стеснялся. Ему необходимо сильно напиться, чтобы клеиться к женщине. Попивая из стакана, он раздумывал, достаточно ли пьян, чтобы подойти к столику, где сидит азиатка, и рискнуть с ней познакомиться. Он обернулся, но она уже на него смотрела. Это его сбило, и он опять отвернулся к бару, а уши его смущенно горели.
Нет, он недостаточно пьян, чтобы к ней клеиться.
Он поманил бармена, и тот подошел.
– Еще? – спросил бармен, глядя на всего лишь полупустой стакан.
– Двойной, – ответил юморист.
Лицо бармена не дрогнуло, поскольку он был очень хороший бармен. Отошел, принес виски. Когда он вернулся, юморист уже допил свой полупустой стакан. Через минуту двойной наполовину исчез. Юморист двумя глотками превратил его в одинарный.
Он чувствовал, как азиатка смотрит на него.
«Она читала мои книги», – подумал он.
Затем осушил стакан.
Виски как будто упало в бездонный колодец без единого звука. Одно присутствие виски стало энергией, что подняла его из-за стойки, провела туда, где сидела женщина, и раскрыла ему рот:
– Привет, можно составить вам компанию?
Дышать
Две другие женщины оборвали разговор и посмотрели на юмориста.
Азиатка смотрела на него очень бережно.
Ни одна азиатка никогда прежде не смотрела на него так бережно. Глаза ее были темны и узки. Поскольку глаза ее были так узки, какую-то секунду он раздумывал, видит ли она столько же, сколько европеец. Мысль исчезла, едва он ее подумал, но за два года их с японкой знакомства возвращалась много раз. Просто временами он думал, всё ли она видит в комнате или где там они были. Может, она видит только семьдесят пять процентов того, что происходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Работа
Увидев, что мэрский родич сильно жаждет сам подобрать сомбреро, безработный запаниковал. Он точно знал: не видать ему больше работы, если он не добудет мэру это сомбреро.
Зачем мэрскому родичу подбирать сомбреро?
У него работа уже есть.
У него руки не заляпаны ягодами.
Веник
Сердечно разбитый американский юморист, разумеется, и не догадывался, что творится среди бумажных клочков в его корзине для бумаг. Он не знал, что у них теперь своя жизнь и они живут дальше без него. Он горевал лишь об утраченной японской любви. Думал позвонить ей по телефону и сказать, что любит ее, сделает все на свете, чтобы заполучить ее назад.
Он посмотрел на телефон.
До нее всего семь цифр.
Надо их только набрать.
И тогда он услышит ее голос.
Голос будет очень сонный, потому что американский юморист ее разбудит. Такой голос, будто из далекого далека. Например, из Киото, хотя она всего в миле, в районе Ричмонда, Сан-Франциско.
– Алло, – сказала она.
– Это я. Можешь говорить?
– Нет, я не одна. Между нами все кончено. Больше не звони. Он злится, когда ты звонишь.
– Что?
– Мужчина, которого я люблю. Ему не нравится, когда ты звонишь. Так что не звони больше. Ладно?
клик
И она повесила трубку.
Вешая трубку у него в голове, она спала одна с кошкой в постели. Она крепко спала. Она ни с кем не ложилась в постель уже месяц, с самого их разрыва. Даже на свидание с другим мужчиной не ходила. Только трудилась на своей работе, приходила домой, рукодельничала или читала. Читала она Пруста. Почему – не знала. Иногда заезжала к брату и его жене, и они все вместе смотрели телевизор.
После разрыва с американским юмористом у японки толком ничего не происходило. Занимаясь чем-нибудь таким, она много думала о своей жизни. Ей стукнуло двадцать шесть, и она пыталась различить перспективу. Где-то посреди двух лет, встречаясь с юмористом, она потеряла смысл своей жизни и чего она от жизни хочет. Юморист отнимал у нее уйму сил. Ей вечно приходилось подкармливать его неуверенность и неврозы своей уверенностью и психической стабильностью. После двух лет такой жизни она уже не понимала, кто она есть. В начале она только и хотела жить с ним, рожать детей и наслаждаться нормальностью.
Его глубинное безумие ничего такого не допустило.
После года вместе она поняла, что ей не полезно его любить, но понадобился еще год, чтобы она это прекратила, и теперь она очень радовалась, что все закончилось.
Порой она недоумевала, как же это она позволила, чтобы все так затянулось.
«В следующий раз, когда влюблюсь, буду очень осторожна», – говорила она себе. И еще она дала себе клятву, которую намеревалась сдержать. Никогда больше не станет она встречаться с писателем, каким бы чувствительным, обаятельным, находчивым или забавным он ни был. В конечном итоге они того не стоят. Эмоционально чересчур затратны, чересчур сложен ремонт и уход. Все равно что завести дома пылесос, который все время ломается, а починить его может только Эйнштейн.
Она хотела, чтобы следующий ее любовник был веником.
Бар
Он посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Он не мог ей позвонить, поскольку знал, что она с другим мужчиной: наслаждается его телом, тихонько стонет под ним… и любит его.
Его тело заштормило от исполинского вздоха, после чего он сел на диван. Он пытался разобраться. Она была мозаикой из тысячи кусков, и они кувыркались у него в голове, точно в сушилке прачечной.
Какие-то мгновения голова его была одновременно прошлым, настоящим и будущим, и его мысли о японке формы не имели. Потом лейтмотивом горя начали всплывать ее волосы. Он всегда любил ее волосы. Ее волосы были для него какой-то даже манией. Мысли о ее волосах, какие они долгие, и темные, и гипнотичные, складывали кусочки мозаики, пока он не вспомнил, как с ней познакомился.
Два года назад, шел дождь.
В бары она ходила нечасто.
В тот вечер она закончила работу и устала, но две сослуживицы уговорили ее пойти с ними в бар неподалеку, где тусуется молодежь.
Он сидел в этом баре и ужасно тосковал. Он нередко ужасно тосковал и не задумываясь рассказывал другим людям, как ему тоскливо. Таскал эту мину с добродушием креста. Развернувшись на барном табурете, очень пьяный – не чуждое ему состояние, – он увидел, как она сидит за столом с двумя женщинами. Все три в белом. Судя по виду, только что с работы.
Она была прекрасна.
Волосы собраны в узел на макушке, совсем по-японски. Она почти не притронулась к стакану. Слушала, как две другие женщины разговаривают. Одна разговаривала много и с наслаждением пила то, что перед ней стояло.
Азиатка была очень тихая.
Он на нее уставился, и несколько секунд она глядела на него, а затем опять стала слушать, что говорят женщины.
«Может, она меня узнала», – подумал он. Иногда женщины его узнавали – к его же благу. Его книги были очень популярны и продавались на каждом углу.
Он развернулся к бару и заказал еще выпить. Это надо обмозговать. Трезвым он очень стеснялся. Ему необходимо сильно напиться, чтобы клеиться к женщине. Попивая из стакана, он раздумывал, достаточно ли пьян, чтобы подойти к столику, где сидит азиатка, и рискнуть с ней познакомиться. Он обернулся, но она уже на него смотрела. Это его сбило, и он опять отвернулся к бару, а уши его смущенно горели.
Нет, он недостаточно пьян, чтобы к ней клеиться.
Он поманил бармена, и тот подошел.
– Еще? – спросил бармен, глядя на всего лишь полупустой стакан.
– Двойной, – ответил юморист.
Лицо бармена не дрогнуло, поскольку он был очень хороший бармен. Отошел, принес виски. Когда он вернулся, юморист уже допил свой полупустой стакан. Через минуту двойной наполовину исчез. Юморист двумя глотками превратил его в одинарный.
Он чувствовал, как азиатка смотрит на него.
«Она читала мои книги», – подумал он.
Затем осушил стакан.
Виски как будто упало в бездонный колодец без единого звука. Одно присутствие виски стало энергией, что подняла его из-за стойки, провела туда, где сидела женщина, и раскрыла ему рот:
– Привет, можно составить вам компанию?
Дышать
Две другие женщины оборвали разговор и посмотрели на юмориста.
Азиатка смотрела на него очень бережно.
Ни одна азиатка никогда прежде не смотрела на него так бережно. Глаза ее были темны и узки. Поскольку глаза ее были так узки, какую-то секунду он раздумывал, видит ли она столько же, сколько европеец. Мысль исчезла, едва он ее подумал, но за два года их с японкой знакомства возвращалась много раз. Просто временами он думал, всё ли она видит в комнате или где там они были. Может, она видит только семьдесят пять процентов того, что происходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22