В конце коридора стояла статуя. Обнаженная, в полный рост. Русский язык – трудный. Он думал, что Достоевский пойдет легче.
31 окт. Ловлю такси. «Американское посольство», говорю.
Служащая в приемной велела расписаться в регистрационном журнале. Он сказал ей, что пришел аннулировать свое американское гражданство. Понятно. Она отвела его в кабинет консула. Он подошел к креслу слева от стола и сел нога на ногу, как дома.
– Я марксист, – начал он.
Консул поправил очки.
– Я знаю, что вы мне ответите. «Ступай, подумай хорошенько. Потом вернешься, и мы это обсудим». Но я хочу заявить прямо сейчас, что готов подписать необходимые бумаги и отказаться от гражданства.
Консул сказал, что подготовка бумаг займет какое-то время. На лице его читалось: «Это еще кто?»
– Я получил секретную информацию, когда служил оператором радара. Если стану советским гражданином, то передам эту информацию их властям.
Похоже, ему удалось привлечь внимание чиновника. Он наблюдал всю сцену как бы из будущего. Три дня в одиночестве. За это время он убедился, что нужно достичь предела, откуда нет пути назад. Сталина звали Джугашвили. «Кремль» означает крепость.
Я покидаю посольство счастливым, я раскрыл свои карты. Уверен, после такого знака доверия русские сделают для меня исключение.
Он так и жил в своем номере, питался скудно, некоторое время сидел на одном супе, мучаясь от дизентерии, почти сломленный, почти две недели одиночества провел в плюшевом кресле, небритый, в рубашке и галстуке.
Его перевели в другой номер – поменьше, очень простой, без ванной – и попросили всего три доллара в день, будто знали, что у него больше нет денег на стандартные интуристовские условия.
Он написал свое имя русскими буквами в записной книжке.
Дни полного одиночества
Выпал первый снег. Восемь часов в день – внушительное время – он занимался русским языком по двум самоучителям. Еду ему приносили в номер. Он уже задолжал гостинице и со дня на день ожидал визита заместителя заведующего.
Никто не пришел.
Он отправился в отдел виз и регистрации. Сообщил о своем визите в посольство США, о желании стать гражданином. Они, казалось, не понимали, что с ним делать.
На улице мальчишка принял его за американца и стал выпрашивать жвачку. Температура воздуха ниже нуля. Толстые тетки сгребают лопатами снег. Его впервые поразила громадность окружающей тайны. Он находился посреди гигантского секрета. Другой склад ума, бесконечное пространство снега и мороза.
Ленин и Сталин лежали рядом в оранжевом свете, в мавзолей вела каменная лестница. Одна из немногих достопримечательностей, которые ему удалось увидеть.
Осталось двадцать восемь долларов.
Он писал по-русски в своей записной книжке. Я имею, ты имеешь, он имеет, ты имеешь, мы имеем, вы имеете, они имеют.
На следующее утро, около семи, в номер вошли двое мужчин. Он стоял босиком во фланелевых штанах и пижамной рубашке и следил за ними. Он не питал иллюзий на их счет – это не Дед Мороз и Снегурочка. Теперь комната принадлежала им. Он не заметил, как им удалось так быстро ее захватить, но уже начал чувствовать себя незваным гостем, этаким бестактным туристом. Ведь по его вине им пришлось вставать так рано.
Они одеты не как чиновники. Это не работники «Интуриста» и не сборщики денег по просроченным счетам. На одном – черная куртка и темные очки, как у гангстера из «Шоу Для полуночников». Второй мужчина заметно старше, в зимних ботинках, с лысеющей головой.
Он и указал Освальду на кровать, предлагая сесть. Сообщил, что его фамилия Кириленко.
– Ли X. Освальд, – ответил Освальд.
Мужчина кивнул, едва заметно улыбнувшись. Потом прямо в пальто сел в кресло напротив Освальда, свесив правую руку между колен.
Ли по собственной инициативе продолжил:
– Мой паспорт лежит в посольстве США. Я передал его им в качестве свидетельства, что не желаю больше быть гражданином. О чем я решительно сообщил.
Мужчина снова кивнул, прикрывая веки.
– Вы знаете, какую организацию я представляю?
Освальд криво улыбнулся.
– Комитет государственной безопасности. Мы полагаем, что вы пытались связаться с нами доступным вам способом. Возможно, вы не знали, как это следует делать. Видите ли, мы всегда с подозрением относимся к таким попыткам. Это от нервов. Надеемся, что когда-нибудь пройдет.
У Кириленко были светло-голубые глаза, серебристая щетина, слегка отвисший подбородок. Приземист, дышал с небольшим присвистом. В нем сквозило некое лукавство, которое Освальд принял за проявление дружелюбия. Казалось, что он наполовину говорит с самим собой – так мужчина средних лет непринужденно беседует с ребенком, чтобы развлечь заодно и себя.
– Рассказывайте. Как вы себя чувствуете?
– У меня бывает понос.
Кивок.
– Вы счастливы здесь? Или все это ошибка, и вы хотите вернуться домой?
– Сейчас уже хорошо. Вполне счастлив. Все прояснилось.
– И насколько я понимаю, вы хотите остаться.
– Стать гражданином вашей страны.
– У вас здесь друзья.
– Никого.
– В Америке у вас семья.
– Только мать.
– Вы любите ее?
– Мне бы не хотелось больше с ней встречаться.
– Сестры и братья?
– Они не понимают, к чему я стремлюсь. Два брата.
– Жена. Вы женаты.
– Не состою в браке. Детей нет.
Мужчина наклонился ближе:
– Девушки. Молодая женщина, о которой вы думаете, лежа в постели.
– Я ничего там не оставил. Ни с кем не ссорился.
– Скажите, почему вы порезали запястье?
– От разочарования. Мне не разрешали остаться.
Кивок.
– Вы на самом деле чувствовали, что умираете? Лично мне очень любопытно.
– Я хотел, чтобы все решил за меня кто-нибудь другой. Я больше не управлял ситуацией.
Кивок, прикрытые веки.
– У вас есть средства, или вам пришлют их из дома?
– У меня практически ничего не осталось.
– А теплые вещи? У вас есть ботинки?
– Вопрос в том, разрешат ли мне остаться. Я готов работать. Я прошел специальную подготовку.
Кириленко, казалось, пропустил это мимо ушей.
– Где вы собираетесь работать? Кто даст вам работу?
– Я надеялся, что государство. Я готов делать все, что потребуется. Работать и учиться. Я хотел бы учиться.
– А скажите, вы верите в бога?
– Нет.
Улыбка.
– Совсем не верите? Мне просто интересно.
– Я считаю религию глубоким предрассудком. Люди строят свою жизнь вокруг этой лжи.
– Почему, если я правильно помню, вы перечеркнули в паспорте родной город?
– Все это осталось далеко позади, поэтому я так поступил. И потом, я не хотел, чтобы они связались с моими родственниками. Все равно прессе это удалось. Но я не отвечал на их телефонные звонки и телеграммы.
– Почему вы сообщили в своем посольстве, что собираетесь раскрыть военные секреты?
– Я хотел добиться их согласия с моим отказом от гражданства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
31 окт. Ловлю такси. «Американское посольство», говорю.
Служащая в приемной велела расписаться в регистрационном журнале. Он сказал ей, что пришел аннулировать свое американское гражданство. Понятно. Она отвела его в кабинет консула. Он подошел к креслу слева от стола и сел нога на ногу, как дома.
– Я марксист, – начал он.
Консул поправил очки.
– Я знаю, что вы мне ответите. «Ступай, подумай хорошенько. Потом вернешься, и мы это обсудим». Но я хочу заявить прямо сейчас, что готов подписать необходимые бумаги и отказаться от гражданства.
Консул сказал, что подготовка бумаг займет какое-то время. На лице его читалось: «Это еще кто?»
– Я получил секретную информацию, когда служил оператором радара. Если стану советским гражданином, то передам эту информацию их властям.
Похоже, ему удалось привлечь внимание чиновника. Он наблюдал всю сцену как бы из будущего. Три дня в одиночестве. За это время он убедился, что нужно достичь предела, откуда нет пути назад. Сталина звали Джугашвили. «Кремль» означает крепость.
Я покидаю посольство счастливым, я раскрыл свои карты. Уверен, после такого знака доверия русские сделают для меня исключение.
Он так и жил в своем номере, питался скудно, некоторое время сидел на одном супе, мучаясь от дизентерии, почти сломленный, почти две недели одиночества провел в плюшевом кресле, небритый, в рубашке и галстуке.
Его перевели в другой номер – поменьше, очень простой, без ванной – и попросили всего три доллара в день, будто знали, что у него больше нет денег на стандартные интуристовские условия.
Он написал свое имя русскими буквами в записной книжке.
Дни полного одиночества
Выпал первый снег. Восемь часов в день – внушительное время – он занимался русским языком по двум самоучителям. Еду ему приносили в номер. Он уже задолжал гостинице и со дня на день ожидал визита заместителя заведующего.
Никто не пришел.
Он отправился в отдел виз и регистрации. Сообщил о своем визите в посольство США, о желании стать гражданином. Они, казалось, не понимали, что с ним делать.
На улице мальчишка принял его за американца и стал выпрашивать жвачку. Температура воздуха ниже нуля. Толстые тетки сгребают лопатами снег. Его впервые поразила громадность окружающей тайны. Он находился посреди гигантского секрета. Другой склад ума, бесконечное пространство снега и мороза.
Ленин и Сталин лежали рядом в оранжевом свете, в мавзолей вела каменная лестница. Одна из немногих достопримечательностей, которые ему удалось увидеть.
Осталось двадцать восемь долларов.
Он писал по-русски в своей записной книжке. Я имею, ты имеешь, он имеет, ты имеешь, мы имеем, вы имеете, они имеют.
На следующее утро, около семи, в номер вошли двое мужчин. Он стоял босиком во фланелевых штанах и пижамной рубашке и следил за ними. Он не питал иллюзий на их счет – это не Дед Мороз и Снегурочка. Теперь комната принадлежала им. Он не заметил, как им удалось так быстро ее захватить, но уже начал чувствовать себя незваным гостем, этаким бестактным туристом. Ведь по его вине им пришлось вставать так рано.
Они одеты не как чиновники. Это не работники «Интуриста» и не сборщики денег по просроченным счетам. На одном – черная куртка и темные очки, как у гангстера из «Шоу Для полуночников». Второй мужчина заметно старше, в зимних ботинках, с лысеющей головой.
Он и указал Освальду на кровать, предлагая сесть. Сообщил, что его фамилия Кириленко.
– Ли X. Освальд, – ответил Освальд.
Мужчина кивнул, едва заметно улыбнувшись. Потом прямо в пальто сел в кресло напротив Освальда, свесив правую руку между колен.
Ли по собственной инициативе продолжил:
– Мой паспорт лежит в посольстве США. Я передал его им в качестве свидетельства, что не желаю больше быть гражданином. О чем я решительно сообщил.
Мужчина снова кивнул, прикрывая веки.
– Вы знаете, какую организацию я представляю?
Освальд криво улыбнулся.
– Комитет государственной безопасности. Мы полагаем, что вы пытались связаться с нами доступным вам способом. Возможно, вы не знали, как это следует делать. Видите ли, мы всегда с подозрением относимся к таким попыткам. Это от нервов. Надеемся, что когда-нибудь пройдет.
У Кириленко были светло-голубые глаза, серебристая щетина, слегка отвисший подбородок. Приземист, дышал с небольшим присвистом. В нем сквозило некое лукавство, которое Освальд принял за проявление дружелюбия. Казалось, что он наполовину говорит с самим собой – так мужчина средних лет непринужденно беседует с ребенком, чтобы развлечь заодно и себя.
– Рассказывайте. Как вы себя чувствуете?
– У меня бывает понос.
Кивок.
– Вы счастливы здесь? Или все это ошибка, и вы хотите вернуться домой?
– Сейчас уже хорошо. Вполне счастлив. Все прояснилось.
– И насколько я понимаю, вы хотите остаться.
– Стать гражданином вашей страны.
– У вас здесь друзья.
– Никого.
– В Америке у вас семья.
– Только мать.
– Вы любите ее?
– Мне бы не хотелось больше с ней встречаться.
– Сестры и братья?
– Они не понимают, к чему я стремлюсь. Два брата.
– Жена. Вы женаты.
– Не состою в браке. Детей нет.
Мужчина наклонился ближе:
– Девушки. Молодая женщина, о которой вы думаете, лежа в постели.
– Я ничего там не оставил. Ни с кем не ссорился.
– Скажите, почему вы порезали запястье?
– От разочарования. Мне не разрешали остаться.
Кивок.
– Вы на самом деле чувствовали, что умираете? Лично мне очень любопытно.
– Я хотел, чтобы все решил за меня кто-нибудь другой. Я больше не управлял ситуацией.
Кивок, прикрытые веки.
– У вас есть средства, или вам пришлют их из дома?
– У меня практически ничего не осталось.
– А теплые вещи? У вас есть ботинки?
– Вопрос в том, разрешат ли мне остаться. Я готов работать. Я прошел специальную подготовку.
Кириленко, казалось, пропустил это мимо ушей.
– Где вы собираетесь работать? Кто даст вам работу?
– Я надеялся, что государство. Я готов делать все, что потребуется. Работать и учиться. Я хотел бы учиться.
– А скажите, вы верите в бога?
– Нет.
Улыбка.
– Совсем не верите? Мне просто интересно.
– Я считаю религию глубоким предрассудком. Люди строят свою жизнь вокруг этой лжи.
– Почему, если я правильно помню, вы перечеркнули в паспорте родной город?
– Все это осталось далеко позади, поэтому я так поступил. И потом, я не хотел, чтобы они связались с моими родственниками. Все равно прессе это удалось. Но я не отвечал на их телефонные звонки и телеграммы.
– Почему вы сообщили в своем посольстве, что собираетесь раскрыть военные секреты?
– Я хотел добиться их согласия с моим отказом от гражданства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122