Он принимал эти деньги прежде всего потому, что был голоден, измучен и в Москве лежал снег. Он не хотел думать о подлинном источнике средств. Ему платили за дезертирство, за ответы на вопросы о военной службе. Теперь, когда он хочет вернуться домой, деньги перестали поступать.
Ничего от Алика. Ни слова. Полная тишина.
Может, это все Алик. Все дело в Алике. Все для того, чтобы извлечь из него пользу. Пригвоздить к стене, а ему просто хотелось учиться.
Я все еще не сообщил жене, что хочу вернуться в США.
Друг Эрих познакомил его с кубинскими студентами; ему нравится разговаривать с ними, нравится жаловаться на минскую скуку. У кубинцев есть талант и чутье. Он считает, что в кубинском вопросе все честно. Это борьба побежденных. Здесь же люди используют партию, чтобы продвигаться вперед. Партия – инструмент для получения материальной выгоды.
Он еще раз сфотографировался, на сей раз в темных очках.
Рядом с его домом за колючей проволокой стояла пятисотфутовая радиобашня, которую сторожили вооруженные охранники с неизменными рычащими собаками. Неподалеку находились две конструкции поменьше, столь же усердно охраняемые. Это были башни-глушители, создававшие помехи для высокочастотных передач из Мюнхена и других западных городов.
Он представлял, как будет описывать свою историю журналу «Лайф» или «Лук», повесть о бывшем морском пехотинце, который проник в самое сердце Советского Союза, наблюдал за повседневной жизнью, видел, как страх правит страной. Шоколад в четыре раза дороже, чем в США. У индивидуума нет ни малейшей свободы действий.
Он фотографировал аэропорт, политехнический институт и армейское административное здание, просто так, на всякий случай, на потом.
«Воистину странное зрелище, – напишет он. – Местный партработник произносит политическую проповедь перед группой простых крепких рабочих, которые каким-то странным образом превращены в камень. Превращены в камень все, кроме суровых коммунистов с блуждающим взглядом, они высматривают малейшую невнимательность со стороны рабочих, сулящую им надбавку к премии».
Он представлял, как сидит в редакции «Лайф» или «Лук», с рукописью в кожаной папке на коленях. Как это называется – «сафьяновый переплет»?
Он договорился с другом Эрихом, чтобы тот давал ему уроки немецкого.
Когда Марина сообщила, что беременна, он подумал, что его жизнь наконец-то обрела смысл. В нем заговорил отец. Он нашел свое место, осознал свой долг. Эта женщина принесет ему удачу, на которую он никогда не рассчитывал. Марина Прусакова, сама на два месяца недоношенная, весившая при рождении меньше килограмма, девушка из Архангельска на Белом море, на противоположной стороне земного шара от Нового Орлеана. Он взял ее лицо в ладони. Светловолосая, худенькая. Полный рот, высокая шея, голубоглазая девочка-Цветок, его стройный бледный нарцисс. Пусть ребенок будет похож на нее, пусть так же кривит губы, так же вспыхивают в гневе глаза. Он закружил ее по комнате, пообещал, что будет заботиться о ней как никто другой. Она сама станет ребенком, пока не появится настоящий ребенок.
Он сказал, что магазины в Америке ломятся от всевозможных вещей. Все, что нужно ребенку, есть в ближайшем универмаге. Целые отделы для малышей. Целые детские магазины. Ты в жизни не видела таких игрушек.
Он первым приходил домой, мыл посуду, оставшуюся после завтрака. Он слышал, как она поднимается по лестнице, с каждым днем все медленнее. В сумке у нее мороженое и халва.
– Собираются убрать Сталина, – сказала она. – Я шла мимо площади, ее огородили.
– Без динамита им не обойтись.
– Они свалят его цепями.
Она убрала еду, села за кухонный стол позади него и закурила.
– Сталин слишком большой, – возразил он. – Придется его взрывать.
– Слишком много еще сталинистов. Я думаю, они свалят его цепями, когда стемнеет, и куда-нибудь оттащат. Так что никто не узнает, а потом будет уже поздно.
– И так уже все знают. Площадь огорожена. Потуши, пожалуйста, сигарету.
– Я в последние дни курю гораздо меньше.
– Ребенку это вредно. Нет, нет и нет, – сказал он.
– Я уже не так много курю, Алик.
– Ты прячешь их повсюду. Я нахожу сигареты в каждом углу. Ребенку это очень вредно.
– Я курю все меньше и меньше. Сегодня всего вторую. Что насчет виз?
– Я ходил повсюду. Министерства, ведомства, все обежал. Это безнадежные люди, Марина. Они читают мою почту, так что я в письмах жалуюсь брату на их безнадежную бюрократию.
– Ты пишешь и ему, и им. Два письма по цене одного.
– Экономим целое состояние, – сказал он.
– А где, собственно, находится Техас?
Он вымыл кофейник в чуть теплой воде.
– Это там, где живет генерал Уокер. Глава всех ультраправых экстремистских группировок в Америке. Уокер сегодня на первых страницах газет. «Генерал Уокер претендует на роль фюрера». Он ушел в отставку из армии, чтобы военные не мешали ему возглавить правый переворот.
– Мне уже пора учить английский?
– Потом, когда мы туда приедем.
Эти дни и ночи стали для него откровением. Он оказался домоседом, жил счастливо в своей квартире, мыл посуду, болтал с женой про обои. Это было чудесное открытие. У него появилась возможность избежать верного краха. Такой безопасной казалась жизнь в этих маленьких комнатах, и Марина рядом, с ней можно говорить, к ней можно прикасаться, благодаря ей Россия перестает быть такой огромной и загадочной. Гнев утихал, когда он сидел под торшером и читал, читал о политике и экономике, а рядом жена в свободном платье, беременная, и над рекой горят фонари.
Этой ночью во сне они услышали громыхание. Два, три, четыре гулких удара, будто некая небесная сила, раздались в ночи. Он лежал тихо, с открытыми глазами, ожидая, что она заговорит, дословно зная, о чем она спросит.
– Что это, Алик? Гром?
Он услышал последний неторопливый раскат.
– Они взрывают статую вашего вождя.
Тишкевич, заведующий отделом кадров, сказал гражданину Освальду, что его работа регулировщика признана неудовлетворительной. Он не проявляет инициативы. Чересчур болезненно реагирует на полезные замечания бригадира. Работает небрежно.
Он сказал, что пишет рапорт. Он сообщит обо всем наверх и добавит, что гражданин Освальд не принимает участия в общественной жизни цеха.
Ни намека на Алика. Ни слова. Будто ему и дела нет до того, жив Освальд или мертв.
Мать разыскала его. В письме она сообщила, что его уволили из морской пехоты с лишением прав и привилегий.
Он попытался выяснить у брата, будет ли правительство его преследовать.
Он написал в посольство США с просьбой о предоставлении кредита, чтобы он с семьей мог добраться до Америки.
Он написал матери, чтобы она оформила нотариально заверенное приглашение для Марины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Ничего от Алика. Ни слова. Полная тишина.
Может, это все Алик. Все дело в Алике. Все для того, чтобы извлечь из него пользу. Пригвоздить к стене, а ему просто хотелось учиться.
Я все еще не сообщил жене, что хочу вернуться в США.
Друг Эрих познакомил его с кубинскими студентами; ему нравится разговаривать с ними, нравится жаловаться на минскую скуку. У кубинцев есть талант и чутье. Он считает, что в кубинском вопросе все честно. Это борьба побежденных. Здесь же люди используют партию, чтобы продвигаться вперед. Партия – инструмент для получения материальной выгоды.
Он еще раз сфотографировался, на сей раз в темных очках.
Рядом с его домом за колючей проволокой стояла пятисотфутовая радиобашня, которую сторожили вооруженные охранники с неизменными рычащими собаками. Неподалеку находились две конструкции поменьше, столь же усердно охраняемые. Это были башни-глушители, создававшие помехи для высокочастотных передач из Мюнхена и других западных городов.
Он представлял, как будет описывать свою историю журналу «Лайф» или «Лук», повесть о бывшем морском пехотинце, который проник в самое сердце Советского Союза, наблюдал за повседневной жизнью, видел, как страх правит страной. Шоколад в четыре раза дороже, чем в США. У индивидуума нет ни малейшей свободы действий.
Он фотографировал аэропорт, политехнический институт и армейское административное здание, просто так, на всякий случай, на потом.
«Воистину странное зрелище, – напишет он. – Местный партработник произносит политическую проповедь перед группой простых крепких рабочих, которые каким-то странным образом превращены в камень. Превращены в камень все, кроме суровых коммунистов с блуждающим взглядом, они высматривают малейшую невнимательность со стороны рабочих, сулящую им надбавку к премии».
Он представлял, как сидит в редакции «Лайф» или «Лук», с рукописью в кожаной папке на коленях. Как это называется – «сафьяновый переплет»?
Он договорился с другом Эрихом, чтобы тот давал ему уроки немецкого.
Когда Марина сообщила, что беременна, он подумал, что его жизнь наконец-то обрела смысл. В нем заговорил отец. Он нашел свое место, осознал свой долг. Эта женщина принесет ему удачу, на которую он никогда не рассчитывал. Марина Прусакова, сама на два месяца недоношенная, весившая при рождении меньше килограмма, девушка из Архангельска на Белом море, на противоположной стороне земного шара от Нового Орлеана. Он взял ее лицо в ладони. Светловолосая, худенькая. Полный рот, высокая шея, голубоглазая девочка-Цветок, его стройный бледный нарцисс. Пусть ребенок будет похож на нее, пусть так же кривит губы, так же вспыхивают в гневе глаза. Он закружил ее по комнате, пообещал, что будет заботиться о ней как никто другой. Она сама станет ребенком, пока не появится настоящий ребенок.
Он сказал, что магазины в Америке ломятся от всевозможных вещей. Все, что нужно ребенку, есть в ближайшем универмаге. Целые отделы для малышей. Целые детские магазины. Ты в жизни не видела таких игрушек.
Он первым приходил домой, мыл посуду, оставшуюся после завтрака. Он слышал, как она поднимается по лестнице, с каждым днем все медленнее. В сумке у нее мороженое и халва.
– Собираются убрать Сталина, – сказала она. – Я шла мимо площади, ее огородили.
– Без динамита им не обойтись.
– Они свалят его цепями.
Она убрала еду, села за кухонный стол позади него и закурила.
– Сталин слишком большой, – возразил он. – Придется его взрывать.
– Слишком много еще сталинистов. Я думаю, они свалят его цепями, когда стемнеет, и куда-нибудь оттащат. Так что никто не узнает, а потом будет уже поздно.
– И так уже все знают. Площадь огорожена. Потуши, пожалуйста, сигарету.
– Я в последние дни курю гораздо меньше.
– Ребенку это вредно. Нет, нет и нет, – сказал он.
– Я уже не так много курю, Алик.
– Ты прячешь их повсюду. Я нахожу сигареты в каждом углу. Ребенку это очень вредно.
– Я курю все меньше и меньше. Сегодня всего вторую. Что насчет виз?
– Я ходил повсюду. Министерства, ведомства, все обежал. Это безнадежные люди, Марина. Они читают мою почту, так что я в письмах жалуюсь брату на их безнадежную бюрократию.
– Ты пишешь и ему, и им. Два письма по цене одного.
– Экономим целое состояние, – сказал он.
– А где, собственно, находится Техас?
Он вымыл кофейник в чуть теплой воде.
– Это там, где живет генерал Уокер. Глава всех ультраправых экстремистских группировок в Америке. Уокер сегодня на первых страницах газет. «Генерал Уокер претендует на роль фюрера». Он ушел в отставку из армии, чтобы военные не мешали ему возглавить правый переворот.
– Мне уже пора учить английский?
– Потом, когда мы туда приедем.
Эти дни и ночи стали для него откровением. Он оказался домоседом, жил счастливо в своей квартире, мыл посуду, болтал с женой про обои. Это было чудесное открытие. У него появилась возможность избежать верного краха. Такой безопасной казалась жизнь в этих маленьких комнатах, и Марина рядом, с ней можно говорить, к ней можно прикасаться, благодаря ей Россия перестает быть такой огромной и загадочной. Гнев утихал, когда он сидел под торшером и читал, читал о политике и экономике, а рядом жена в свободном платье, беременная, и над рекой горят фонари.
Этой ночью во сне они услышали громыхание. Два, три, четыре гулких удара, будто некая небесная сила, раздались в ночи. Он лежал тихо, с открытыми глазами, ожидая, что она заговорит, дословно зная, о чем она спросит.
– Что это, Алик? Гром?
Он услышал последний неторопливый раскат.
– Они взрывают статую вашего вождя.
Тишкевич, заведующий отделом кадров, сказал гражданину Освальду, что его работа регулировщика признана неудовлетворительной. Он не проявляет инициативы. Чересчур болезненно реагирует на полезные замечания бригадира. Работает небрежно.
Он сказал, что пишет рапорт. Он сообщит обо всем наверх и добавит, что гражданин Освальд не принимает участия в общественной жизни цеха.
Ни намека на Алика. Ни слова. Будто ему и дела нет до того, жив Освальд или мертв.
Мать разыскала его. В письме она сообщила, что его уволили из морской пехоты с лишением прав и привилегий.
Он попытался выяснить у брата, будет ли правительство его преследовать.
Он написал в посольство США с просьбой о предоставлении кредита, чтобы он с семьей мог добраться до Америки.
Он написал матери, чтобы она оформила нотариально заверенное приглашение для Марины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122