Я тяжело вздохнул, в ответ на мой вздох с дороги донесся приглушенный шорох. Обернувшись, я заметил в темноте два длинных бледных луча, ползущих вдоль аллеи, они то и дело ломались, наскакивая на стволы вязов. Машина быстро приближалась к дому, с треском ломая сухие ветви, которыми была усыпана дорога. Автомобиль подпрыгивал на кочках, разражаясь тяжелым металлическим грохотом, после чего с болезненным скрежетом проваливался в очередную рытвину. Я бросил взгляд на дом. В спальне Сэма Воршоу горел свет, за окном покачивалась неясная тень. Джеймс Лир смотрел, как машина его родителей въезжает в ворота.
Это был «мерседес-седан» последней модели. Ласковое урчание мотора наводило на мысль, что он работает на содовой воде. В лунном свете серебристо-серый красавец выглядел изящным и высокомерно-величественным, как мягкая вельветовая шляпа. Затормозив в нескольких дюймах от заднего бампера моей машины, «мерседес» немного постоял, ослепительно сияя галогеновыми фарами и нежно урча мотором, как будто сидящие внутри люди сомневались, туда ли они приехали, или раздумывали, стоит ли им вылезать наружу. Затем водитель дал задний ход, резко затормозил и в три приема аккуратно развернул автомобиль капотом к воротам, после чего заглушил мотор, — на тот случай, если им придется спешно удирать, решил я.
Дверца со стороны водителя распахнулась, и наружу высунулась остроносая туфля, в ярком свете пасхальной луны она сияла благородным черным лаком. Судя по темному носку и полоске бледной кожи, мелькнувшей между носком и задравшейся брючиной, туфля принадлежала мужчине, одетому в вечерний костюм; через шею мужчины был перекинут белый шелковый шарф, который я в первое мгновение принял за талес священника. Мужчина был тощим и долговязым, хотя и не таким высоким, как Джеймс, но его сутулые плечи точно так же были сведены вперед, словно он чего-то опасался. Поприветствовав меня унылым взмахом своей бледной руки, он протянул ее сидевшей на пассажирском месте женщине. Это была высокая полная женщина, завернутая в поблескивающий белым мехом палантин из шкуры какого-то животного. Она остановилась на посыпанной гравием дорожке, слегка покачиваясь на устрашающе высоких каблуках. Мужчина захлопнул дверцу, и они двинулись в мою сторону. Оба улыбались, как будто заскочили на огонек к старым знакомым. Мужчина шел на полшага позади, чуть придерживая женщину за талию, словно они собирались исполнить веселый танец ча-ча-ча. В своих мрачно-черном и ослепительно белом нарядах они походили на фигурки, сошедшие с рекламной картинки французской горчицы, на двух маленьких куколок, стоящих на вершине свадебного торта, на пару элегантных призраков, чьи тела остались лежать в искореженном лимузине, направлявшемся на бал-маскарад.
— Добрый вечер, меня зовут Фред Лир, — сказал мужчина, приблизившись к ступеням крыльца, где я поджидал гостей. Я оставил лопату на кладбище домашних животных, воткнув ее в землю возле незаконченной могилы, в два прыжка домчался до дома и вскочил на крыльцо, как будто это было традиционное место встречи посетителей. Я стоял на нижней ступеньке, заложив руки за спину, и улыбался во весь рот — Грэди Трипп, приветливый хозяин уютной придорожной гостиницы. — А это моя жена Аманда.
— Грэди Трипп, — я протянул руку. Его пальцы крепко стиснули мою ладонь — умелое машинально-вежливое рукопожатие опытного торговца. — Учитель Джеймса. Добрый вечер. Как поживаете?
— Ужасно, — ответила миссис Лир, — нам ужасно стыдно. — Они поднялись вслед за мной на крыльцо и остановились у меня за спиной, терпеливо дожидаясь, пока я возился с ключами. Я тысячу лет не пользовался своим комплектом ключей от дома Воршоу. — Мы бы хотели извиниться за поведение Джеймса.
— Ну что вы, он не сделал ничего плохого.
Надавив плечом на дверь, я ввалился в гостиную и щелкнул выключателем. Когда зажегся свет, я увидел, что они были как минимум лет на пятьдесят старше того седовласого миллионера и бывшей предводительницы команды девушек-болельщиц, размахивающих разноцветными султанчиками, чей образ возник у меня в воображении, пока дама трусила ко мне по залитой лунным светом дорожке. Они были одеты словно пассажиры океанского лайнера, собравшиеся на прием, который устраивает капитан корабля, но их щеки были изрезаны морщинами, белки глаз казались желтоватыми, а волосы отливали серовато-стальным блеском, хотя Фред Лир носил прическу бравого матроса, а короткая стрижка его жены напоминала стрижку примерного бойскаута. Я прикинул, что Фреду не меньше шестидесяти пяти, Аманда, вероятно, на пару лет моложе. Должно быть, Джеймс стал одной из последних безделушек, которыми они решили украсить свой особняк.
— Боже, какой очаровательный домик, — воскликнула Аманда Лир. Она осторожно переступила порог гостиной. Учитывая рост и возраст дамы, каблуки ее туфель казались несколько высоковатыми. Это были очень красивые и очень дорогие туфли из черной телячьей кожи, украшенные маленькими черными бантиками. Ее черное платье с рукавами из легкой прозрачной ткани и тремя пышными оборками вдоль подола хотя и выглядело довольно скромным, однако отнюдь не соответствовало облику почтенной пожилой леди. Длинные ногти Аманды были покрыты ярко-красным лаком, глаза и губы накрашены, от дамы исходил густой аромат духов «Шанель № 5». — О, просто восхитительный домик.
— Грэди, у вас прекрасный дом, — сказал Фред Лир.
Я обвел взглядом комнату. Мебель вернулась на свои места, и в гостиной воцарился обычный беспорядок, отличавшийся строго продуманным отсутствием симметрии в расстановке стульев, пуфиков и скамеечек для ног. Оставшегося свободного пространства едва хватало, чтобы человек моих габаритов мог протиснуться к камину и к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Вместо картинок со сценами утиной охоты, пасторальных пейзажей и пожелтевших иллюстраций, вырезанных из сельскохозяйственного календаря-справочника с изображением старинных сенокосилок и веялок, которые, казалось, просились на стены, обшитые шероховатыми сосновыми панелями, дом был забит репродукциями картин Элен Франкентейлер и Марка Шагала, открытками с панорамными видами Иерусалима и Питсбурга, плакатами Дианы Эрбуз и фотографиями, на которых были запечатлены дети и родственники Воршоу: выпускной бал, церемония бар-мицваха, свадьба кузена Эндрю Эйбрахама. Над камином висели две отвратительные копии с полотен Миро — школьное творчество Деборы. На инкрустированном комоде из орехового дерева валялся спутанный клубок колючей проволоки, считавшийся аллегорической композицией под названием «Израиль». На журнальном столике лежала забытая доска для «Скрэббла», на разграфленном поле, точно на алфавитном круге для спиритического сеанса, было набрано ОВУЛЯЦИЯ и СПРИНЦОВКА — словосочетание, похожее на таинственный совет, оставленный добрыми духами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Это был «мерседес-седан» последней модели. Ласковое урчание мотора наводило на мысль, что он работает на содовой воде. В лунном свете серебристо-серый красавец выглядел изящным и высокомерно-величественным, как мягкая вельветовая шляпа. Затормозив в нескольких дюймах от заднего бампера моей машины, «мерседес» немного постоял, ослепительно сияя галогеновыми фарами и нежно урча мотором, как будто сидящие внутри люди сомневались, туда ли они приехали, или раздумывали, стоит ли им вылезать наружу. Затем водитель дал задний ход, резко затормозил и в три приема аккуратно развернул автомобиль капотом к воротам, после чего заглушил мотор, — на тот случай, если им придется спешно удирать, решил я.
Дверца со стороны водителя распахнулась, и наружу высунулась остроносая туфля, в ярком свете пасхальной луны она сияла благородным черным лаком. Судя по темному носку и полоске бледной кожи, мелькнувшей между носком и задравшейся брючиной, туфля принадлежала мужчине, одетому в вечерний костюм; через шею мужчины был перекинут белый шелковый шарф, который я в первое мгновение принял за талес священника. Мужчина был тощим и долговязым, хотя и не таким высоким, как Джеймс, но его сутулые плечи точно так же были сведены вперед, словно он чего-то опасался. Поприветствовав меня унылым взмахом своей бледной руки, он протянул ее сидевшей на пассажирском месте женщине. Это была высокая полная женщина, завернутая в поблескивающий белым мехом палантин из шкуры какого-то животного. Она остановилась на посыпанной гравием дорожке, слегка покачиваясь на устрашающе высоких каблуках. Мужчина захлопнул дверцу, и они двинулись в мою сторону. Оба улыбались, как будто заскочили на огонек к старым знакомым. Мужчина шел на полшага позади, чуть придерживая женщину за талию, словно они собирались исполнить веселый танец ча-ча-ча. В своих мрачно-черном и ослепительно белом нарядах они походили на фигурки, сошедшие с рекламной картинки французской горчицы, на двух маленьких куколок, стоящих на вершине свадебного торта, на пару элегантных призраков, чьи тела остались лежать в искореженном лимузине, направлявшемся на бал-маскарад.
— Добрый вечер, меня зовут Фред Лир, — сказал мужчина, приблизившись к ступеням крыльца, где я поджидал гостей. Я оставил лопату на кладбище домашних животных, воткнув ее в землю возле незаконченной могилы, в два прыжка домчался до дома и вскочил на крыльцо, как будто это было традиционное место встречи посетителей. Я стоял на нижней ступеньке, заложив руки за спину, и улыбался во весь рот — Грэди Трипп, приветливый хозяин уютной придорожной гостиницы. — А это моя жена Аманда.
— Грэди Трипп, — я протянул руку. Его пальцы крепко стиснули мою ладонь — умелое машинально-вежливое рукопожатие опытного торговца. — Учитель Джеймса. Добрый вечер. Как поживаете?
— Ужасно, — ответила миссис Лир, — нам ужасно стыдно. — Они поднялись вслед за мной на крыльцо и остановились у меня за спиной, терпеливо дожидаясь, пока я возился с ключами. Я тысячу лет не пользовался своим комплектом ключей от дома Воршоу. — Мы бы хотели извиниться за поведение Джеймса.
— Ну что вы, он не сделал ничего плохого.
Надавив плечом на дверь, я ввалился в гостиную и щелкнул выключателем. Когда зажегся свет, я увидел, что они были как минимум лет на пятьдесят старше того седовласого миллионера и бывшей предводительницы команды девушек-болельщиц, размахивающих разноцветными султанчиками, чей образ возник у меня в воображении, пока дама трусила ко мне по залитой лунным светом дорожке. Они были одеты словно пассажиры океанского лайнера, собравшиеся на прием, который устраивает капитан корабля, но их щеки были изрезаны морщинами, белки глаз казались желтоватыми, а волосы отливали серовато-стальным блеском, хотя Фред Лир носил прическу бравого матроса, а короткая стрижка его жены напоминала стрижку примерного бойскаута. Я прикинул, что Фреду не меньше шестидесяти пяти, Аманда, вероятно, на пару лет моложе. Должно быть, Джеймс стал одной из последних безделушек, которыми они решили украсить свой особняк.
— Боже, какой очаровательный домик, — воскликнула Аманда Лир. Она осторожно переступила порог гостиной. Учитывая рост и возраст дамы, каблуки ее туфель казались несколько высоковатыми. Это были очень красивые и очень дорогие туфли из черной телячьей кожи, украшенные маленькими черными бантиками. Ее черное платье с рукавами из легкой прозрачной ткани и тремя пышными оборками вдоль подола хотя и выглядело довольно скромным, однако отнюдь не соответствовало облику почтенной пожилой леди. Длинные ногти Аманды были покрыты ярко-красным лаком, глаза и губы накрашены, от дамы исходил густой аромат духов «Шанель № 5». — О, просто восхитительный домик.
— Грэди, у вас прекрасный дом, — сказал Фред Лир.
Я обвел взглядом комнату. Мебель вернулась на свои места, и в гостиной воцарился обычный беспорядок, отличавшийся строго продуманным отсутствием симметрии в расстановке стульев, пуфиков и скамеечек для ног. Оставшегося свободного пространства едва хватало, чтобы человек моих габаритов мог протиснуться к камину и к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Вместо картинок со сценами утиной охоты, пасторальных пейзажей и пожелтевших иллюстраций, вырезанных из сельскохозяйственного календаря-справочника с изображением старинных сенокосилок и веялок, которые, казалось, просились на стены, обшитые шероховатыми сосновыми панелями, дом был забит репродукциями картин Элен Франкентейлер и Марка Шагала, открытками с панорамными видами Иерусалима и Питсбурга, плакатами Дианы Эрбуз и фотографиями, на которых были запечатлены дети и родственники Воршоу: выпускной бал, церемония бар-мицваха, свадьба кузена Эндрю Эйбрахама. Над камином висели две отвратительные копии с полотен Миро — школьное творчество Деборы. На инкрустированном комоде из орехового дерева валялся спутанный клубок колючей проволоки, считавшийся аллегорической композицией под названием «Израиль». На журнальном столике лежала забытая доска для «Скрэббла», на разграфленном поле, точно на алфавитном круге для спиритического сеанса, было набрано ОВУЛЯЦИЯ и СПРИНЦОВКА — словосочетание, похожее на таинственный совет, оставленный добрыми духами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109