Наверное, сумеет справиться и без вашей помощи.
– Эх, хорошие люди всю жизнь остаются детьми. Я тревожусь за Петра.
– Будем держать вас в курсе. Обещаем. Скорее всего мы вообще напрасно вас побеспокоили.
– Дай бог, чтоб так оно и было!
Страшимир Максимов проводил нас до самого парадного. Пока мы спускались по лестнице, я почти физически ощущал немую просьбу старика избавить его от неизвестности, не мучить напрасными сомнениями. Мы распрощались. Оглянувшись, я увидел, что он смотрит нам вслед, беспомощный и как будто даже ставший ниже ростом.
– Вот еще одно подтверждение тому, что отношения между Чамурлийским и Половянским действительно довольно странные, – сказал Пырван, как только мы завернули за угол.
– Да, тут уж спорить не приходится. Доказательств у нас достаточно, остается докопаться до подлинной причины. Есть у меня одна идейка, но пока я предпочитаю держать ее в тайне от тебя. Мне надо сначала все хорошенько обдумать.
– И у меня есть одна мысль – почему бы нам не использовать ревность баскетболиста?
– Слушай, давай сегодня больше не мешать друг другу. Пусть каждый думает самостоятельно, а завтра… Одним словом, утро вечера мудренее. Знаешь, когда Максимов рассказывал нам о тюрьме, об этой серебряной цепочке, мне все время казалось, что ты "записываешь". Значит ли это, что ты запомнил всё?
– По крайней мере, постарался запомнить, – засмеялся Пырван.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Так что же предлагал старший лейтенант?
Набравшись смелости, баскетболист Тони в конце концов отправляется к Максимовым (но отнюдь не для того, чтобы беседовать с родителями). Соня приглашает его к себе в комнату. Да, давно пора было друг другу во всем признаться. Но… первый сюрприз: Тони поворачивает ключ в замке, прячет его в карман и приближается к ней. Его крупная фигура выражает угрозу. Это он-то не мужчина?!
Соня чувствует себя настолько виноватой перед ним, что ей от этого становится даже легче. Он меня побьет, ну что же – я этого заслуживаю. Однако Тони опускает кулаки, его лицо искажает гримаса боли. Каждый имеет право на личную жизнь, произносит он, и я не был бы сейчас здесь, если бы не… Известно ли тебе, что представляет собой человек, с которым ты встречаешься? Неужели ты не могла найти кого-нибудь другого? Я уж не говорю о возрасте – в этих делах возраст значения не имеет, – но ты жестоко ошибаешься, если думаешь, будто ты у него единственная.
И тогда Тони в подробностях расскажет ей об оргиях с Половянским, о женщинах легкого поведения, которые как неиссякающий грязный поток проходят через эту квартиру. Тони груб и циничен. Да ведь он может заразить тебя какой-нибудь пакостью. Не такая уж ты плохая девушка и заслуживаешь лучшей участи. Я должен предупредить обо всем и твоих родителей.
Соня возмущена. Ее просто тошнит от брезгливости – как же низко нужно пасть, чтобы сочинить такую мерзость, – однако в душе у нее остается осадок и она непременно потребует у Чамурлийского объяснений по поводу Половянского. Быть может, даже захочет познакомиться с ним. Чамурлийский будет вынужден рассказать ей, что их связывает и почему он держит у себя дома такого типа; и поскольку Тони еще не раз встретится с Соней и не раз разговор у них будет вертеться около личности Чамурлийского, мы сможем окольными путями узнать именно то, что нас интересует, а также выяснить, какие у него намерения по отношению к Соне – действительно серьезные или он только притворяется.
Все это время баскетболисту придется изо всех сил стараться вести себя так, будто он совсем о себе и не думает – мол, мы люди современные, чувства – дело десятое. Между ним и Соней установятся новые отношения, основанные на современных взглядах. Это позволит им свободно и откровенно обсуждать все вопросы, даже самые интимные. Другими словами, они забудут все, что было между ними, и станут хорошими друзьями. Возможно ли это? Вполне – особенно если иметь в виду, что оба они родились во второй половине нашего века и что по натуре, мировоззрению и складу души вряд ли чем-то отличаются от других юных обитателей больших городов. Мы, пожалуй, немного поторопились, объявив Тони "слабым" человеком. Нет, он не слаб, не нерешителен; в сущности, может, он и таков, но все-таки его невмешательство я скорее склонен объяснить боязнью стать смешным в глазах товарищей. Тони мог бы нам очень помочь, я уверен в этом. Единственное, что меня смущает, так это то, что в таком случае придется и его посвятить в наши дела.
Теперь, когда все уже кончено и когда вся история от начала до последней точки по моему капризу записана, Пырван за многое на меня сердится, в том числе и за то, что я описал его план, включавший Тони, Соню, Чамурлийского и Половянского. Да, наивный был план, соглашается он, наивный, рискованный и безрезультатный, потому что даже при самом что ни на есть благоприятном развитии намеченных нами событий Чамурлийский сказал бы Соне правду только в том случае, если эта правда ничем бы ему не угрожала. Иначе он бы просто ей соврал что-нибудь и обеспокоенный тем, что имя Половянского все чаще и чаще упоминается, постарался бы сочинить правдоподобную легенду об их отношениях, которая могла бы удовлетворить всех любопытствующих. И вообще расспросы могли бы его насторожить и заставить быть начеку. И тогда, вполне вероятно, он бы заметил, что за ним ведется наблюдение и исчез бы, оставив нас ни с чем. Да, продолжал сердиться Пырван, мой план и вправду не выдерживал никакой критики, я согласен. Однако разве я так вам его описал? Вы меня делаете посмешищем в глазах читателей, представляете меня глупее и наивнее, чем я есть. Я и раньше ловил вас на том, что вы как будто нарочно искажаете мои мысли, что вы слишком смелы в своих оценках, а потому ошибочно объясняете и мотивы, которыми я руководствовался в том или ином случае. Но этот последний случай особенно возмутителен, так что я еще раз заявляю: описание моего проекта или плана – как вам будет угодно – остается на вашей совести. Я давно потерял вкус к школьным сочинениям. Другое дело польза! Разве ваш план, который мы осуществили без малейших отступлений, принес нам много пользы?.. Я никого не собираюсь обвинять, но не мы ли стали случайно причиной…
Нет, вряд ли, мы же знали, что он давно собирается свести с ним счеты, однако из-за своей любви к людям и так далее… Не сердитесь на меня, но ваши шаги, хотя и более обдуманные, чем мои, также были рискованны и чреваты нежелательными последствиями. Мы не торопились раскрывать карты, однако раскрыли их…
Пырван прав. В моем плане было много слабых мест. И хотя он был разработан более вдумчиво, с учетом реальных предпосылок, но в конце концов оказалось, что и мой план не выдерживает серьезной критики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Эх, хорошие люди всю жизнь остаются детьми. Я тревожусь за Петра.
– Будем держать вас в курсе. Обещаем. Скорее всего мы вообще напрасно вас побеспокоили.
– Дай бог, чтоб так оно и было!
Страшимир Максимов проводил нас до самого парадного. Пока мы спускались по лестнице, я почти физически ощущал немую просьбу старика избавить его от неизвестности, не мучить напрасными сомнениями. Мы распрощались. Оглянувшись, я увидел, что он смотрит нам вслед, беспомощный и как будто даже ставший ниже ростом.
– Вот еще одно подтверждение тому, что отношения между Чамурлийским и Половянским действительно довольно странные, – сказал Пырван, как только мы завернули за угол.
– Да, тут уж спорить не приходится. Доказательств у нас достаточно, остается докопаться до подлинной причины. Есть у меня одна идейка, но пока я предпочитаю держать ее в тайне от тебя. Мне надо сначала все хорошенько обдумать.
– И у меня есть одна мысль – почему бы нам не использовать ревность баскетболиста?
– Слушай, давай сегодня больше не мешать друг другу. Пусть каждый думает самостоятельно, а завтра… Одним словом, утро вечера мудренее. Знаешь, когда Максимов рассказывал нам о тюрьме, об этой серебряной цепочке, мне все время казалось, что ты "записываешь". Значит ли это, что ты запомнил всё?
– По крайней мере, постарался запомнить, – засмеялся Пырван.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Так что же предлагал старший лейтенант?
Набравшись смелости, баскетболист Тони в конце концов отправляется к Максимовым (но отнюдь не для того, чтобы беседовать с родителями). Соня приглашает его к себе в комнату. Да, давно пора было друг другу во всем признаться. Но… первый сюрприз: Тони поворачивает ключ в замке, прячет его в карман и приближается к ней. Его крупная фигура выражает угрозу. Это он-то не мужчина?!
Соня чувствует себя настолько виноватой перед ним, что ей от этого становится даже легче. Он меня побьет, ну что же – я этого заслуживаю. Однако Тони опускает кулаки, его лицо искажает гримаса боли. Каждый имеет право на личную жизнь, произносит он, и я не был бы сейчас здесь, если бы не… Известно ли тебе, что представляет собой человек, с которым ты встречаешься? Неужели ты не могла найти кого-нибудь другого? Я уж не говорю о возрасте – в этих делах возраст значения не имеет, – но ты жестоко ошибаешься, если думаешь, будто ты у него единственная.
И тогда Тони в подробностях расскажет ей об оргиях с Половянским, о женщинах легкого поведения, которые как неиссякающий грязный поток проходят через эту квартиру. Тони груб и циничен. Да ведь он может заразить тебя какой-нибудь пакостью. Не такая уж ты плохая девушка и заслуживаешь лучшей участи. Я должен предупредить обо всем и твоих родителей.
Соня возмущена. Ее просто тошнит от брезгливости – как же низко нужно пасть, чтобы сочинить такую мерзость, – однако в душе у нее остается осадок и она непременно потребует у Чамурлийского объяснений по поводу Половянского. Быть может, даже захочет познакомиться с ним. Чамурлийский будет вынужден рассказать ей, что их связывает и почему он держит у себя дома такого типа; и поскольку Тони еще не раз встретится с Соней и не раз разговор у них будет вертеться около личности Чамурлийского, мы сможем окольными путями узнать именно то, что нас интересует, а также выяснить, какие у него намерения по отношению к Соне – действительно серьезные или он только притворяется.
Все это время баскетболисту придется изо всех сил стараться вести себя так, будто он совсем о себе и не думает – мол, мы люди современные, чувства – дело десятое. Между ним и Соней установятся новые отношения, основанные на современных взглядах. Это позволит им свободно и откровенно обсуждать все вопросы, даже самые интимные. Другими словами, они забудут все, что было между ними, и станут хорошими друзьями. Возможно ли это? Вполне – особенно если иметь в виду, что оба они родились во второй половине нашего века и что по натуре, мировоззрению и складу души вряд ли чем-то отличаются от других юных обитателей больших городов. Мы, пожалуй, немного поторопились, объявив Тони "слабым" человеком. Нет, он не слаб, не нерешителен; в сущности, может, он и таков, но все-таки его невмешательство я скорее склонен объяснить боязнью стать смешным в глазах товарищей. Тони мог бы нам очень помочь, я уверен в этом. Единственное, что меня смущает, так это то, что в таком случае придется и его посвятить в наши дела.
Теперь, когда все уже кончено и когда вся история от начала до последней точки по моему капризу записана, Пырван за многое на меня сердится, в том числе и за то, что я описал его план, включавший Тони, Соню, Чамурлийского и Половянского. Да, наивный был план, соглашается он, наивный, рискованный и безрезультатный, потому что даже при самом что ни на есть благоприятном развитии намеченных нами событий Чамурлийский сказал бы Соне правду только в том случае, если эта правда ничем бы ему не угрожала. Иначе он бы просто ей соврал что-нибудь и обеспокоенный тем, что имя Половянского все чаще и чаще упоминается, постарался бы сочинить правдоподобную легенду об их отношениях, которая могла бы удовлетворить всех любопытствующих. И вообще расспросы могли бы его насторожить и заставить быть начеку. И тогда, вполне вероятно, он бы заметил, что за ним ведется наблюдение и исчез бы, оставив нас ни с чем. Да, продолжал сердиться Пырван, мой план и вправду не выдерживал никакой критики, я согласен. Однако разве я так вам его описал? Вы меня делаете посмешищем в глазах читателей, представляете меня глупее и наивнее, чем я есть. Я и раньше ловил вас на том, что вы как будто нарочно искажаете мои мысли, что вы слишком смелы в своих оценках, а потому ошибочно объясняете и мотивы, которыми я руководствовался в том или ином случае. Но этот последний случай особенно возмутителен, так что я еще раз заявляю: описание моего проекта или плана – как вам будет угодно – остается на вашей совести. Я давно потерял вкус к школьным сочинениям. Другое дело польза! Разве ваш план, который мы осуществили без малейших отступлений, принес нам много пользы?.. Я никого не собираюсь обвинять, но не мы ли стали случайно причиной…
Нет, вряд ли, мы же знали, что он давно собирается свести с ним счеты, однако из-за своей любви к людям и так далее… Не сердитесь на меня, но ваши шаги, хотя и более обдуманные, чем мои, также были рискованны и чреваты нежелательными последствиями. Мы не торопились раскрывать карты, однако раскрыли их…
Пырван прав. В моем плане было много слабых мест. И хотя он был разработан более вдумчиво, с учетом реальных предпосылок, но в конце концов оказалось, что и мой план не выдерживает серьезной критики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59