Порой это происходит в четыре часа,
но они могут и промедлить - до шести или семи часов вечера. В поисках
добычи волки рыскают довольно далеко от логова, хотя, по-видимому, всегда
остаются в пределах угодий, занятых семьей. По моим подсчетам, охотясь в
нормальных условиях, волки до зари успевают сделать около шестидесяти
километров. В трудные же времена им приходится покрывать еще большее
расстояние - мне доводилось видеть, как самцы возвращались домой только
после полудня. Остаток дня они спят, но на свой особый, волчий манер, то
есть свертываются калачиком на пять-десять минут, после чего быстро
встают, оглядываются и, повернувшись на месте разок-другой, снова ложатся.
Волчица и волчата обычно ведут дневную жизнь. Едва самец отправляется
на вечернюю охоту, как самка скрывается в логове и почти не показывается,
разве только чтобы глотнуть свежего воздуха, попить воды или наведаться в
мясной тайник. Склады провианта заслуживают упоминания. Вблизи от логовища
волки никогда не хранят пищи; сюда доставляется только такое ее
количество, какое необходимо для немедленного потребления. Все излишки,
добытые на охоте, волки сносят в тайник, расположенный метрах в восьмистах
от логова, среди нагромождения валунов, и прячут мясо в расщелинах. Запасы
предназначаются главным образом для питания кормящей волчицы, которая
лишена возможности сопровождать самца в далекие охотничьи походы.
Я заметил, что тайником исподтишка пользовалась пара песцов, чья нора
находилась неподалеку. Волки, разумеется, знали место расположения норы и
наверняка замечали "утечку" продуктов, но ничего не предпринимали против
воришек, хотя им не составляло труда выкопать и уничтожить их выводок.
Песцы в свою очередь совершенно не боялись волков, и мне неоднократно
доводилось видеть песца, тенью кравшегося по пятам волка, который никак на
это не реагировал.
Позже я пришел к выводу, что почти все волчьи логовища в тундре
представляют собой заброшенные песцовые норы, впоследствии занятые и
расширенные новыми хозяевами. Возможно, именно полезность песцов как
землекопов и обеспечивает им неприкосновенность, но скорее всего
терпимость проявление присущего им дружелюбия.
В течение дня, когда волки-самцы относятся к этому снисходительно,
волчица довольно рьяно занимается домашним хозяйством. Волчата с визгом
вырываются из опостылевшего заточения и тоже проявляют бурную активность,
доводящую их до полного изнеможения. Круглые сутки что-нибудь да
происходит; не удивительно, что мне почти не удавалось оторваться от
стерео трубы. После двух суток непрерывных наблюдений я дошел до предела.
Создалось безвыходное полежение: спать я не решался, боясь пропустить
что-нибудь важное, с другой стороны, я буквально валился сног, в глазах
двоилось, временами даже троилось. Впрочем, последнее обстоятельство,
возможно, зависело от внушительного количества "волчьего коктейля", к
которому я усердно прибегал, чтобы не заснуть.
Требовалось что-то предпринять, иначе рухнет намеченная программа
исследований. Мне долго не долго не приходило в голову ничего путного, но
как-то, глядя на одного из волков, мирно дремавшего на холмике у логова, я
неожиданно нашел исключительно простое решение проблемы: мне следовало
научиться спать как волки.
Однако выполнить задуманное удалось не сразу, сказывалось отсутствие
сноровки. Я пробовал закрыть глаза и приказать проснуться через пять минут
- ничего не вышло. Раз-другой мне действительно удавалось задремать на
короткое время, но затем я засыпал по-настоящему и спал несколько часов
кряду.
Вскоре я понял, в чем ошибка. Оказывается, необходимо было точно
повторить все действия дремлющего волка. В конце концов я убедился, что
свертывание клубком в начале и кружение в конце каждого периода дремоты -
совершенно необходимое условие успеха. Чем это обьясняется, я так и не
знаю. Возможно, изменение положения тела усиливает кровообращение. Но зато
я знаю совершенно точно. что серия коротких, но правильно, по волчьим
правилам проведенных отрезков сна освежает куда лучше, чем то
бесчувственное состояние, длящееся семь или восемь часов, которое у
человека призвано удовлетворять потребность в отдыхе.
К сожалению, волчья дрема совершенно не подходит к условиям нашего
общества, в чем мне пришлось убедиться на собственном опыте после
возвращения в цивилизованный мир.
По мере того как я все глубже вовлекался в круговорот повседневных
занятий волчьей семьи, мне становилось труднее сохранять к волкам
безличное отношение. Несмотря на все старания подходить к ним с чисто
научной обьективностью, мне так и не удалось избежать влияния их
индивидуальностей. Главу семейства я назвал Георгом в честь Царственного
джентельмена, за которого я сражался в годы войны в качестве простого
солдата и которого он мне очень напоминал. Правда, в полевых дневниках
Георг значился просто как волк А.
Это был массивный серебристо-белый зверь с на редкость величественной
осанкой. Он был на добрую треть крупнее своей подруги, но едва ли нуждался
в таком большом росте, который лишь подчеркивал его властную уверенность.
Георг умел держаться внушительно. Он обладал врожденным чувством
собственного достоинства, однако ни в коей мере не чурался других.
Снисходительный к ошибкам, заботливый и в меру любящий, он казался тем
идеальным отцом семейства, какие нередко встречаются на страницах
скучнейших семейных мемуаров, но чей реальный прототип редко ступает по
земле на двух ногах. Короче говоря, Георг относился к тому типу отца,
которого охотно признал бы любой сын.
Его подруга также произвела на меня неизгладимое впечатление. Это
была стройная, почти чисто-белая волчица с густым меховым боа вокруг шеи.
Широко расставленные, слегка раскосые глаза придавали ей сходство с
плутоватой девчонкой. Красивая, кипучая, страстная, сущий дьявол, если
разозлится, - казалось бы, ее не назовешь воплощением материнства. И все
же лучшей матери не сыщешь. Я поймал себя на том, что называю ее
Ангелиной, хотя так и не отыскал в глубинах собственного подсознания
никаких следов, обьясняющих, откуда возникло это имя. Мне очень нравился
Георг, я уважал его, но к Ангелине проникся глубокой любовью, и до сих пор
лелею надежду когда-нибудь встретить женщину, в которой воплотились бы все
ее достоинства.
Ангелина и Георг - нежнейшая супружеская пара, какую редко можно
встретить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
но они могут и промедлить - до шести или семи часов вечера. В поисках
добычи волки рыскают довольно далеко от логова, хотя, по-видимому, всегда
остаются в пределах угодий, занятых семьей. По моим подсчетам, охотясь в
нормальных условиях, волки до зари успевают сделать около шестидесяти
километров. В трудные же времена им приходится покрывать еще большее
расстояние - мне доводилось видеть, как самцы возвращались домой только
после полудня. Остаток дня они спят, но на свой особый, волчий манер, то
есть свертываются калачиком на пять-десять минут, после чего быстро
встают, оглядываются и, повернувшись на месте разок-другой, снова ложатся.
Волчица и волчата обычно ведут дневную жизнь. Едва самец отправляется
на вечернюю охоту, как самка скрывается в логове и почти не показывается,
разве только чтобы глотнуть свежего воздуха, попить воды или наведаться в
мясной тайник. Склады провианта заслуживают упоминания. Вблизи от логовища
волки никогда не хранят пищи; сюда доставляется только такое ее
количество, какое необходимо для немедленного потребления. Все излишки,
добытые на охоте, волки сносят в тайник, расположенный метрах в восьмистах
от логова, среди нагромождения валунов, и прячут мясо в расщелинах. Запасы
предназначаются главным образом для питания кормящей волчицы, которая
лишена возможности сопровождать самца в далекие охотничьи походы.
Я заметил, что тайником исподтишка пользовалась пара песцов, чья нора
находилась неподалеку. Волки, разумеется, знали место расположения норы и
наверняка замечали "утечку" продуктов, но ничего не предпринимали против
воришек, хотя им не составляло труда выкопать и уничтожить их выводок.
Песцы в свою очередь совершенно не боялись волков, и мне неоднократно
доводилось видеть песца, тенью кравшегося по пятам волка, который никак на
это не реагировал.
Позже я пришел к выводу, что почти все волчьи логовища в тундре
представляют собой заброшенные песцовые норы, впоследствии занятые и
расширенные новыми хозяевами. Возможно, именно полезность песцов как
землекопов и обеспечивает им неприкосновенность, но скорее всего
терпимость проявление присущего им дружелюбия.
В течение дня, когда волки-самцы относятся к этому снисходительно,
волчица довольно рьяно занимается домашним хозяйством. Волчата с визгом
вырываются из опостылевшего заточения и тоже проявляют бурную активность,
доводящую их до полного изнеможения. Круглые сутки что-нибудь да
происходит; не удивительно, что мне почти не удавалось оторваться от
стерео трубы. После двух суток непрерывных наблюдений я дошел до предела.
Создалось безвыходное полежение: спать я не решался, боясь пропустить
что-нибудь важное, с другой стороны, я буквально валился сног, в глазах
двоилось, временами даже троилось. Впрочем, последнее обстоятельство,
возможно, зависело от внушительного количества "волчьего коктейля", к
которому я усердно прибегал, чтобы не заснуть.
Требовалось что-то предпринять, иначе рухнет намеченная программа
исследований. Мне долго не долго не приходило в голову ничего путного, но
как-то, глядя на одного из волков, мирно дремавшего на холмике у логова, я
неожиданно нашел исключительно простое решение проблемы: мне следовало
научиться спать как волки.
Однако выполнить задуманное удалось не сразу, сказывалось отсутствие
сноровки. Я пробовал закрыть глаза и приказать проснуться через пять минут
- ничего не вышло. Раз-другой мне действительно удавалось задремать на
короткое время, но затем я засыпал по-настоящему и спал несколько часов
кряду.
Вскоре я понял, в чем ошибка. Оказывается, необходимо было точно
повторить все действия дремлющего волка. В конце концов я убедился, что
свертывание клубком в начале и кружение в конце каждого периода дремоты -
совершенно необходимое условие успеха. Чем это обьясняется, я так и не
знаю. Возможно, изменение положения тела усиливает кровообращение. Но зато
я знаю совершенно точно. что серия коротких, но правильно, по волчьим
правилам проведенных отрезков сна освежает куда лучше, чем то
бесчувственное состояние, длящееся семь или восемь часов, которое у
человека призвано удовлетворять потребность в отдыхе.
К сожалению, волчья дрема совершенно не подходит к условиям нашего
общества, в чем мне пришлось убедиться на собственном опыте после
возвращения в цивилизованный мир.
По мере того как я все глубже вовлекался в круговорот повседневных
занятий волчьей семьи, мне становилось труднее сохранять к волкам
безличное отношение. Несмотря на все старания подходить к ним с чисто
научной обьективностью, мне так и не удалось избежать влияния их
индивидуальностей. Главу семейства я назвал Георгом в честь Царственного
джентельмена, за которого я сражался в годы войны в качестве простого
солдата и которого он мне очень напоминал. Правда, в полевых дневниках
Георг значился просто как волк А.
Это был массивный серебристо-белый зверь с на редкость величественной
осанкой. Он был на добрую треть крупнее своей подруги, но едва ли нуждался
в таком большом росте, который лишь подчеркивал его властную уверенность.
Георг умел держаться внушительно. Он обладал врожденным чувством
собственного достоинства, однако ни в коей мере не чурался других.
Снисходительный к ошибкам, заботливый и в меру любящий, он казался тем
идеальным отцом семейства, какие нередко встречаются на страницах
скучнейших семейных мемуаров, но чей реальный прототип редко ступает по
земле на двух ногах. Короче говоря, Георг относился к тому типу отца,
которого охотно признал бы любой сын.
Его подруга также произвела на меня неизгладимое впечатление. Это
была стройная, почти чисто-белая волчица с густым меховым боа вокруг шеи.
Широко расставленные, слегка раскосые глаза придавали ей сходство с
плутоватой девчонкой. Красивая, кипучая, страстная, сущий дьявол, если
разозлится, - казалось бы, ее не назовешь воплощением материнства. И все
же лучшей матери не сыщешь. Я поймал себя на том, что называю ее
Ангелиной, хотя так и не отыскал в глубинах собственного подсознания
никаких следов, обьясняющих, откуда возникло это имя. Мне очень нравился
Георг, я уважал его, но к Ангелине проникся глубокой любовью, и до сих пор
лелею надежду когда-нибудь встретить женщину, в которой воплотились бы все
ее достоинства.
Ангелина и Георг - нежнейшая супружеская пара, какую редко можно
встретить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39