Я жалел, что у нас нет такого радио, как у пана Коротека, которое можно переключать на разные диапазоны, наш же репродуктор передавал только одну программу, и эбонитовой ручкой можно было, самое большее, приглушить визгливый голос исполнительницы народных песен или мощный баритон русского певца. Выключать репродуктор мать не разрешала, так как иногда, случалось, передавали танцевальную музыку или, совсем уж редко, американский джаз. Тогда она крутила эбонитовую ручку до упора, забирала из моих рук скалку или нож для чистки картошки и делала всю работу за меня, притопывая, подпевая и улыбаясь. Я знал, что мать очень любит танцевать, но, сколько помню, отец никуда ее с собой не брал. Приходя уставшим с работы, он после второго блюда обычно засыпал над газетой, а в воскресенье, вернувшись из костела, ложился на кровать и мог так дремать целый день, если кто-нибудь из приятелей или соседей не вытащит его в бар «Лилипут». В общем, я ужасно скучал, тем более что единственной книжкой, кроме кулинарной, была у нас в доме почему-то «Кукла» Пруса, которую я бросил после первой же главы. Я умирал от любопытства, что-то сейчас поделывают ребята, но мать не разрешала мне торчать у окна, я не мог даже окликнуть Шимека или Петра, когда они проходили по двору. Два дня они не подавали признаков жизни, словно Вайзер запретил им приходить в нашу квартиру. Только на третий день утром Петр постучался в дверь. Нам пришлось разговаривать шепотом, так как в нашей квартирке, кроме комнаты и кухни, других помещений не было, а мать курсировала из одной в другую, стирая и готовя одновременно.
– Вчера он показал нам новый трюк, – сказал Петр без особого энтузиазма.
– А что такое? – Меня прямо распирало от любопытства. – Что это было?
– Ничего особенного, ну, знаешь, с огнем.
– С каким еще огнем?
– Мы жгли костер.
– Где? – нетерпеливо спросил я.
– Недалеко от завода, там есть такая поляна в орешнике, – мямлил Петр.
– Но что это был за трюк?
И, атакованный моими вопросами, Петр рассказал, что сначала стреляли из нагана, как обычно, в подвале, и было это труднее, чем из парабеллума и «шмайсера», потому что наган – нудил Петр, – чертовски отдает, и бьет вбок, и сносит, как ни одно оружие. Потом Вайзер сказал им про этот костер, и они пришли в условленное место вечером. Тогда он и заявил, что когда мы увидели в подвале завода, как он танцует и поднимается в воздух, то, наверно, приняли его за сумасшедшего, и он за это на нас не сердится, потому что в подобной ситуации сам бы так подумал. Но то было вовсе не сумасшествие, просто, как он сказал, – тянул Петр, – он хочет стать цирковым артистом. Я не поверил.
– Цирковым артистом, – повторил Петр, поедая принесенные матерью на фарфоровой тарелочке вишни. – Как только он отработает несколько классных номеров, даст драпака из школы, и любой директор цирка примет его с распростертыми объятиями, даже без свидетельства об окончании седьмого класса, а Элька будет его ассистенткой.
– А стрельбище? А взрывы? А оружие? А похищение парохода? А восстание? Партизанский отряд? Это все фигня?
– Успокойся, – сказал Петр, выплевывая косточки в ладонь, – мы тоже спросили у него, а он сказал, что стреляет просто так, для развлечения, и, ну, может, использует это для какого-нибудь номера, он сам еще не знает, там будет видно. А потом показал нам, – рассказывал он дальше, – трюк с огнем, то есть вынул из костра раскаленные угли, разложил на земле и стал на них босиком, а потом ходил туда-сюда, и ничего, даже не пискнул, и, когда показал стопы, даже следа от ожога не было. Еще есть немного?
Я принес из кухни струящий воду дуршлаг, полный последних в том году вишен.
– А она ему при этом играла?
– Нет, – он снова мямлил, с набитым ртом трудно быстро говорить, – она все время болтала как нанятая, но, верно, потому, что уже это видела.
– И он ничего больше не говорил?
– Нет, а что ему еще говорить, когда мы и так раззявили рты? Такой трюк удается только факирам, а он смог.
– Так почему он сейчас не идет в цирк? Он столько всякого может, что его сразу примут, помнишь пантеру в зоопарке?
– Ихм… – Он снова выплевывал косточки одну за другой, на этот раз в тарелку.
– Может, он еще что-нибудь готовит?
Петр пожал плечами:
– Кто знает, что артисту придет в голову.
– А ты откуда знаешь?
Он выплюнул последние косточки.
– Знаю… так, вообще… Ну, пока. – И он исчез, не сказав даже, какие у них планы.
А я сидел целый вечер и воображал, как Вайзер будет выглядеть во фраке, с бичом в руке, укрощающий львов или, еще лучше, черную пантеру, в лучах прожекторов, кланяющийся публике под бурю аплодисментов. Это могло быть прекрасно – и Элька в костюме, обшитом блестками, сверкающими как алмазы, Элька, которая могла бы держать огненный обруч или засовывать голову в пасть самому свирепому льву, отчего весь зрительный зал замирал бы в ужасе, а пожилые дамы теряли бы сознание, конечно, пока номер не закончится. Тут Вайзер перехитрил нас на все сто: мы поверили в его планы и приняли последний трюк с раскаленными углями как доказательство правдивости его слов. Кто мог предположить, что это был искусный обман? Я не говорю о его босых ногах, ступающих по углям, тут наверняка все было по-настоящему, речь только о переключении внимания в совершенно другом направлении, туда, где не могли уже возникнуть никакие другие догадки.
Часы в канцелярии пробили одиннадцать. Ко мне вернулось ощущение времени. Дверь кабинета вдруг отворилась, и я услышал произнесенную М-ским свою фамилию.
– Садись, – буркнул сержант. – А ты, – обратился он к Шимеку, – возвращайся на свое место!
– Ну так что, – М-ский сразу же приступил к делу, – почему только Королевский написал в своем показании, что обрывок красного платья вы сожгли на костре? Почему ни ты, ни твой другой приятель не написали об этом, а?
– Я боялся.
– Боялся?
– Да.
– Ну так скажи, где вы нашли этот несчастный клочок материи?
– В ложбине за стрельбищем, там, где Вайзер устраивал свои взрывы!
– Это мы уже знаем, – очень мягко сказал директор, – нас интересует подробное описание места, вспомни, и все будет хорошо. – Говоря, директор играл концом своего галстука, который теперь не напоминал уже ни якобинский бант, ни мокрую тряпку, а похож был на петлю со свободным узлом, двигающимся вверх или вниз по веревке.
– Ну, вспомни, – повторил сержант, словно эхо.
– Где-то в папоротнике.
М-ский сухо рассмеялся:
– Кого ты хочешь обмануть? Папоротника там больше, чем деревьев!
Сержант разложил план ложбины на письменном столе.
– Подойди сюда, – сказал он, – и покажи точно где!
Что было делать? Я понятия не имел, какое место указал им Петр, а потом Шимек, так что я ткнул пальцем поближе к крестику, обозначающему точку, где Вайзер закладывал заряды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62