– Да, конечно, – подтвердил Богдан. – У каждого человека есть своя горлица и свой ворон. Как он о них при жизни заботился, так в смертный час они ему и отплатят. Разумеется, тот, кто при жизни откармливал своего ворона, вряд ли должен ждать, что в решающий момент одержит верх росшая без внимания горлица…
– Меня удивляет, почему вы себе не выбрали предметом изучения литературу, ведь это там изучают гиперболы?! – снова ринулся в атаку первый ассистент.
– Если я, взяв горсть зерна, выйду на площадь, не будете ли вы так любезны указать мне на мою горлицу? Вы ведь понимаете, мне не хотелось бы кормить тех горлиц, которым моя душа не принадлежит! – наскакивал второй ассистент, правда, скорее не из пакостности, а из-за того, что он, как ему казалось, упустил в жизни какое-то очень важное дело.
– Длиннохвостые трещотки, – презрительно прошептал профессор. – Прошу вас, замолчите.
Богдану, однако, больше не мешали такие тенистые вопросы. Он рос:
– Нет, не так все просто. Речь идет не о том виде корма. Ведь подумайте, вспомните, мы действительно живем любовью, ненавистью, храбростью, трусостью, правдой, ложью… Тем, что у нас в изобилии, обычно кормятся и наши птицы. Горлица не любит ненависть. Ворон не притрагивается к любви. Кто-то раскармливает трусливую кукушку, а храброму соколу не достается ни крошки. Вот и вся премудрость. Что ты предлагаешь мудрой сове? Вот именно. Поэтому у тебя глупая гусыня заплыла жиром…
И ничто больше не могло догнать ответ Богдана. Его слова пускали ветки, которые тут же покрывались листьями. Совсем немногого не хватало, чтобы даже чучела птиц взлетели со шкафов, стоящих в аудитории, настолько живо колыхалась крона его речи, неодолимо маня своим размахом все живое, имеющее крылья.
– Молодой человек, поздравляю, вы приняты! – поднялся с места профессор, немного запыхавшийся, словно и сам он взбирался по стволу того, что рассказывал абитуриент. – Чрезвычайно занятно, я с нетерпением буду ждать, когда мы сможем поговорить обо всем этом на моих занятиях.
Тише воды, ниже травы сидели возле кафедры два молодых экзаменатора. Изнуренные необходимостью следить за выступлением будущего студента, ассистенты действительно походили на промокших трещоток. Чтобы они не простудились, секретарша отделения орнитологии объявила короткий перерыв.
Богдан поспешил к выходу. Странно, но когда он проходил мимо одного из окон, ему показалось, что он увидел самого настоящего южного кречета, один давно исчезнувший вид, который последний раз упоминался в конце XIV века, в сочинениях деспота Стефана Лазаревича. Птица несколько раз подлетела к окну, ударилась о стекло, тут снаружи подул ветер отступления и кречет улетел, вписавшись в переплетение света на небесах.
VII
Неужели мы сказали что-то, отчего тебе стало больно, кречет улетел, тело упало туда, где исчезают
Шесть крутых каменистых гор должен был преодолеть сокольничий Любен. У подножья каждой горы нужно было пройти через сотни густых зарослей. В каждой заросли времени каждая ветка дня цеплялась за него и царапала его лоб, щеки, мышцы. Очень быстро путник постарел так, что одни только морщины поддерживали то, что осталось от черт лица. Дыхание его участилось, и даже на равнине казалось, что он с хрипом поднимается в гору. Его одежда, некогда расшитая блеском, стала похожа на нищенские лохмотья. Сапоги разорвались, но теперь для его босых ног колючки стали мягкими, как мох. Годы не были во вред одному только кречету. Он летел над негостеприимными столетиями таким же, каким отправился в путь из XIV века, и таким же залетел к своему господину за пазуху и в XX веке, когда тот оказался перед необыкновенным зданием, во дворе которого спокойно щипал траву белый конь со следами лунного света на копытах. Это был конец долгого пути.
Эпирский изограф Димитрий, приморский мраморщик Петар и сербский дьяк Макарий вышли навстречу гостю. Их здание было видно и из других снов, немало прохожих и любопытных приходило к ним, чтобы рассмотреть вблизи, как это, что каждый следующий этаж больше предыдущего, а все сооружение имеет основанием один-единственный белый камень.
– Добрый сон, люди добрые! – приветствовал сокольничий хозяев поздних лет, людей, несомненно, крепкой природы, может быть, и от того, что они постоянно придерживались за собственные улыбки.
– И тебе сон добрый, прохожий! – доброжелательно ответили три мастера. – Подходи, в колодце свежая вода, а возле него хватит места для отдыха. Трава, правда, немного влажная, но простудиться ты не простудишься, мы всегда расстилаем на ней теплую беседу. Откуда ты? Куда идешь?
– Иду я издалека, в поисках полноты, – принял приглашение Любен. – Что за красивый у вас конь! Что за удивительное здание вы строите! Кому это такой замечательный сон снится?!
– Белый конь – собственность хозяина этого рукава сна, а когда-то давно он принадлежал византийской императрице, вот, смотри, можешь и сам убедиться, он все еще подкован лунным светом с битинийских полей, – ответил Димитрий.
– Хозяин этого прекрасного сна юноша по имени Богдан, но его сейчас здесь нет, он в яви, – добавил Петар, сделав неопределенный жест рукой.
– Мы строим и охраняем этот дом, который от белого камня-фундамента расширяется вверх. Наши сны похитил один насильник, а мальчик взял нас к себе. Поскольку у Богдана нет отца, мы стали ему тремя отцами, приемными, – закончил рассказ Макарий.
Сокольничий Любен вскочил с беседы, расстеленной на траве. Пока эти трое говорили, он становился все бледнее и бледнее, а теперь сделался просто белым. Голова его кружилась. Сильная дрожь пробежала по телу. Такая сильная, что, казалось, она вытеснит сердце. Любен схватился за грудь, прижал к ней руки, может быть, удастся унять беспокойство, может быть, удастся вернуть удары в их логово. С трудом удалось. Горошинки пота оросили его лоб. Повскакали и сами хозяева:
– Что случилось?
– Неужели мы сказали что-то, отчего тебе стало больно?
– Прости, мы не хотели!
– Погоди! Постой!
– Крепче держись за воздух!
– Куда ты? Вдохни глубже!
Любен зарыдал. Потом затих. Опустил руки вдоль тела. Доверил свою грудь полноте. Три мастера ясно видели, как в груди прохожего что-то трепыхается. Так бывает, когда бурный поток воды подгрызает берег или ветер выворачивает наизнанку гнездо. Добрые Димитрий, Петар и Макарий поспешили на помощь. Опустили Любена на подстилку, под голову подложили свернутые вздохи и заботливые слова Тем временем в груди сокольничего, под его нищенской одеждой, продолжалось какое-то шевеление.
Наконец из-за пазухи показался кречет. Моргнул. Замер на миг. Встряхнулся. И взвился ввысь. Как только птица взлетела, безжизненное тело пало туда, где исчезают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84