И только когда монахи в третий раз отправили вниз деревянную бадейку, стража осаждавших подняла тревогу. По приказу Шишмана один из наиболее ловких куманов, зажав в зубах нож, начал подниматься по веревке так быстро, что отец Григорий понял, что происходит, только тогда, когда увидел в окне бритую голову и выпученные глаза.
Монахи отпустили веревку. Но незваный гость уже успел схватиться руками за низ окна. Он был таким сильным, что ему не хватало совсем немного, чтобы перебросить тело в Савину келью на верхнем этаже притвора. Однако в этот миг Господь увел солнце с неба десятого дня после Воскресения. Радуница осталась где-то за Столовыми горами. По старинному завету самого Савы преподобному было позволено в этот момент уже закрыть ставни. Тисовое дерево прижало пальцы кумана, он испустил крик и сам отправился вслед за ним, догнав его уже на земле. Сила удара была такой, что зрение его растрескалось, слух рассыпался, а через рот вылетела вся оставшаяся жизнь.
Внутри, в катехумении, отец Григорий перекрестился за упокой души погибшего.
Снаружи, перед шатром, князь Шишман сплюнул. Потом подошел к колодцу и наклонился над ним. Отражение своего многострашного лица он оставил на поверхности воды – стеречь ее от братьев.
VII
Стог
Повсюду на горних полях рождались звезды. Ветер, видимо, дул резкими порывами – откосы сияния непрестанно падали все ниже. Из парящего монастыря доносились песнопения. Тем, кто был освобожден от бдения, клепала возвестили отдых. Матери учили детей принятым в народе молитвам. Разливался шепот:
– Сон мой, Боже, перекрести,
Сны дурные унеси.
Крест святой, меня в ночи
До полночи сохрани,
А с полночи ангелы,
Святой Петр до зари.
И во веки веков
Сохрани меня, Бог.
Лучи роились вокруг церкви Святого Вознесения. Издали вся Жича, должно быть, походила на огромный, мягко покачивающийся, светящийся стог.
Ниже полей Господних, среди кустов пепельно-серого можжевельника, которым заросли пустоты, образовавшиеся в результате вознесения, лежа на спинах, чтобы не ломать себе шеи, расположились в дозоре посты куман и болгар.
Но даже несмотря на всю темноту ночи, видинскому князю Шишману мешала ясность горних небес. Он приказал зажечь горящие мраком факелы, лучины, светящие его тенью, густой, как смола. Один за другим злоносные светильники закутали землю в удушающую тьму…
И пока что на этом остановимся.
Книга третья
Престолы
Одиннадцатый день
Обиженные губы, увядшая борода и другие неприятности
– Дождя!
– Господи, даруй нам воду!
На стенах трапезной, притвора и церкви во многих местах были изображены миски, кубки, кувшины и иная трапезная посуда из обожженной глины, золота, меди или прозрачного стекла, до краев наполненная плеском воды. На той стене, где было нарисовано Крещение Христово, текла река Иордан, на некоторых других можно было видеть источники с мощными струями, с прозрачными кудряшками волн, расчесанными проворной кисточкой иконописца. Это и была вся вода, имевшаяся в монастыре на одиннадцатый день, если не считать двух скромных бадеек, зачерпнутых из колодца предыдущим вечером. И как ее ни пей, хоть быстрыми, хоть медленными глотками, одно несомненно – воды недостаточно. А нуждались в ней не только братья-монахи, защитники монастыря и многочисленные больные и немощные, нашедшие здесь приют, но и скотина, которая в хлеву ревом заявляла о своей жажде.
Игумен Григорий ввел постоянную молитву перед каждой живописной водой, в какой бы маленькой посудине она ни находилась. И это возымело действие – уже во время заутрени, освященная благородной улыбкой святой Анны, из кувшина с изображения сцены Рождества Богородицы потекла живая струя воды. Однако вытекло не более того, что кувшин мог вместить на самом деле. То есть ровно столько, чтобы успокоить плачущих младенцев, притушить огонь, сжигавший больных, и усилить желание всех остальных смочить потрескавшиеся и болевшие губы. Даже монахам, привыкшим к лишениям, под лучами раскаленного солнца стали чудиться грозди из водяных капель. Конечно, мираж ненадолго исцеляет, но зато потом мучения возобновляются с еще большей силой.
– Дождя!
– Господи, даруй нам воду!
Ничто на свете не плодит столь многочисленное потомство, как беда. Ввиду недостатка воды у многих начали, волосок за волоском, увядать бороды и волосы. Нет, дело было вовсе не в красоте или внешних знаках достоинства. Просто все испугались, что борода отца Григория, хранилище реликвии, поредеет настолько, что из нее выпадет перышко ангела. И тут Тимофей, духовник короля Милутина, прервал свою молитву Всевышнему о том, чтобы Он оградил от греха гордости душу государя сербских и поморских земель, и поднялся из храма в Савину катехумению над притвором. Действительно, борода преподобного, некогда походившая на настоящие заросли, заметно увяла. Казалось, кто угодно может раскрыть ее и взять перышко.
– Что же мне делать?! – в отчаянии спросил предстоятель Жичи. – Мое хранилище реликвии стало совсем редким. Есть ли какой способ сохранить перо ангела?!
Духовник короля был молчалив. Во всем монастыре лишь у него одного борода не стала менее густой, каждый волосок оставался на том же месте, как и в тот день, когда он прибыл из Скопье в бывшую резиденцию архиепископа за небольшим отрывком пасхального канона святого Иоанна Дамаскина. Через окно кельи, которое смотрело в наос, проникал свет свечей и лампэд, стройные звуки чтения. Еще несколько мгновений назад, думал Тимофей, я и не собирался никому открывать свою тайну, спрятанную глубоко под сердцем. Но пути человеческие кратки. Всего шаг-другой, и вот уже перекресток. Делать было нечего, и духовник заговорил:
– Брат Григорий, судя по тому, как обстоят дела, нам не приходится рассчитывать на земные источники. И те, что на небесах, испытывают нашу волю, молчат. Хотя мне и не следовало бы этого говорить, но единственное, что тебе осталось, а это труднее всего – найти источник в себе самом. Если он надежный, если ты искал с крепкой верой, твоя борода оживет, волоски снова сплетутся, а перо останется на месте, во благо и Жичи, и всех сербов!
– Источник в себе самом?! – Отец Григорий поднял ослабевший взгляд.
– Да, именно так! Но только смотри, будь осторожен! В каждом человеке слишком много разных источников. Знай, каждый из них утоляет разную жажду. Будь осторожен, выбирая, перед каким опуститься на колени и зачерпнуть воды. Вот, скажем, у нашего короля, наряду с многими богоугодными чертами, есть недостойная привычка – ради собственной забавы делать движения бородой, чтобы всех удивить. Возможно, сейчас тебе ясно, что такая слабость питается водой из его источника гордыни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Монахи отпустили веревку. Но незваный гость уже успел схватиться руками за низ окна. Он был таким сильным, что ему не хватало совсем немного, чтобы перебросить тело в Савину келью на верхнем этаже притвора. Однако в этот миг Господь увел солнце с неба десятого дня после Воскресения. Радуница осталась где-то за Столовыми горами. По старинному завету самого Савы преподобному было позволено в этот момент уже закрыть ставни. Тисовое дерево прижало пальцы кумана, он испустил крик и сам отправился вслед за ним, догнав его уже на земле. Сила удара была такой, что зрение его растрескалось, слух рассыпался, а через рот вылетела вся оставшаяся жизнь.
Внутри, в катехумении, отец Григорий перекрестился за упокой души погибшего.
Снаружи, перед шатром, князь Шишман сплюнул. Потом подошел к колодцу и наклонился над ним. Отражение своего многострашного лица он оставил на поверхности воды – стеречь ее от братьев.
VII
Стог
Повсюду на горних полях рождались звезды. Ветер, видимо, дул резкими порывами – откосы сияния непрестанно падали все ниже. Из парящего монастыря доносились песнопения. Тем, кто был освобожден от бдения, клепала возвестили отдых. Матери учили детей принятым в народе молитвам. Разливался шепот:
– Сон мой, Боже, перекрести,
Сны дурные унеси.
Крест святой, меня в ночи
До полночи сохрани,
А с полночи ангелы,
Святой Петр до зари.
И во веки веков
Сохрани меня, Бог.
Лучи роились вокруг церкви Святого Вознесения. Издали вся Жича, должно быть, походила на огромный, мягко покачивающийся, светящийся стог.
Ниже полей Господних, среди кустов пепельно-серого можжевельника, которым заросли пустоты, образовавшиеся в результате вознесения, лежа на спинах, чтобы не ломать себе шеи, расположились в дозоре посты куман и болгар.
Но даже несмотря на всю темноту ночи, видинскому князю Шишману мешала ясность горних небес. Он приказал зажечь горящие мраком факелы, лучины, светящие его тенью, густой, как смола. Один за другим злоносные светильники закутали землю в удушающую тьму…
И пока что на этом остановимся.
Книга третья
Престолы
Одиннадцатый день
Обиженные губы, увядшая борода и другие неприятности
– Дождя!
– Господи, даруй нам воду!
На стенах трапезной, притвора и церкви во многих местах были изображены миски, кубки, кувшины и иная трапезная посуда из обожженной глины, золота, меди или прозрачного стекла, до краев наполненная плеском воды. На той стене, где было нарисовано Крещение Христово, текла река Иордан, на некоторых других можно было видеть источники с мощными струями, с прозрачными кудряшками волн, расчесанными проворной кисточкой иконописца. Это и была вся вода, имевшаяся в монастыре на одиннадцатый день, если не считать двух скромных бадеек, зачерпнутых из колодца предыдущим вечером. И как ее ни пей, хоть быстрыми, хоть медленными глотками, одно несомненно – воды недостаточно. А нуждались в ней не только братья-монахи, защитники монастыря и многочисленные больные и немощные, нашедшие здесь приют, но и скотина, которая в хлеву ревом заявляла о своей жажде.
Игумен Григорий ввел постоянную молитву перед каждой живописной водой, в какой бы маленькой посудине она ни находилась. И это возымело действие – уже во время заутрени, освященная благородной улыбкой святой Анны, из кувшина с изображения сцены Рождества Богородицы потекла живая струя воды. Однако вытекло не более того, что кувшин мог вместить на самом деле. То есть ровно столько, чтобы успокоить плачущих младенцев, притушить огонь, сжигавший больных, и усилить желание всех остальных смочить потрескавшиеся и болевшие губы. Даже монахам, привыкшим к лишениям, под лучами раскаленного солнца стали чудиться грозди из водяных капель. Конечно, мираж ненадолго исцеляет, но зато потом мучения возобновляются с еще большей силой.
– Дождя!
– Господи, даруй нам воду!
Ничто на свете не плодит столь многочисленное потомство, как беда. Ввиду недостатка воды у многих начали, волосок за волоском, увядать бороды и волосы. Нет, дело было вовсе не в красоте или внешних знаках достоинства. Просто все испугались, что борода отца Григория, хранилище реликвии, поредеет настолько, что из нее выпадет перышко ангела. И тут Тимофей, духовник короля Милутина, прервал свою молитву Всевышнему о том, чтобы Он оградил от греха гордости душу государя сербских и поморских земель, и поднялся из храма в Савину катехумению над притвором. Действительно, борода преподобного, некогда походившая на настоящие заросли, заметно увяла. Казалось, кто угодно может раскрыть ее и взять перышко.
– Что же мне делать?! – в отчаянии спросил предстоятель Жичи. – Мое хранилище реликвии стало совсем редким. Есть ли какой способ сохранить перо ангела?!
Духовник короля был молчалив. Во всем монастыре лишь у него одного борода не стала менее густой, каждый волосок оставался на том же месте, как и в тот день, когда он прибыл из Скопье в бывшую резиденцию архиепископа за небольшим отрывком пасхального канона святого Иоанна Дамаскина. Через окно кельи, которое смотрело в наос, проникал свет свечей и лампэд, стройные звуки чтения. Еще несколько мгновений назад, думал Тимофей, я и не собирался никому открывать свою тайну, спрятанную глубоко под сердцем. Но пути человеческие кратки. Всего шаг-другой, и вот уже перекресток. Делать было нечего, и духовник заговорил:
– Брат Григорий, судя по тому, как обстоят дела, нам не приходится рассчитывать на земные источники. И те, что на небесах, испытывают нашу волю, молчат. Хотя мне и не следовало бы этого говорить, но единственное, что тебе осталось, а это труднее всего – найти источник в себе самом. Если он надежный, если ты искал с крепкой верой, твоя борода оживет, волоски снова сплетутся, а перо останется на месте, во благо и Жичи, и всех сербов!
– Источник в себе самом?! – Отец Григорий поднял ослабевший взгляд.
– Да, именно так! Но только смотри, будь осторожен! В каждом человеке слишком много разных источников. Знай, каждый из них утоляет разную жажду. Будь осторожен, выбирая, перед каким опуститься на колени и зачерпнуть воды. Вот, скажем, у нашего короля, наряду с многими богоугодными чертами, есть недостойная привычка – ради собственной забавы делать движения бородой, чтобы всех удивить. Возможно, сейчас тебе ясно, что такая слабость питается водой из его источника гордыни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84