Путь Августина к Христу оказался долгим и окольным. Окончив курс риторики в Карфагене, он вернулся в свой родной город и некоторое время преподавал там красноречие. Но при первой возможности он возвратился в Карфаген. Все время своего пребывания здесь, с 19 до 28 лет, он находился под сильным влиянием манихеев. Как он сам признавал, одной из главных причин этого было непонимание истинной природы зла. Обращаясь к Богу в своей «Исповеди», Августин говорит: «Зло я мыслил как некую темную и бесформенную величину… Благочестие мое не могло допустить, чтобы Бог мог сотворить нечто злое, и потому я верил, что существуют два противоположных друг другу начала, вечные и бесконечные, но только злое поуже, а доброе — пошире… Так как невежество мое считало зло субстанцией, причем телесной и разлитой в пространстве, то я полагал благочестивым верить, что Ты не создал этой субстанции и не от Тебя произошло то, что я считал злом. Спасителя же нашего, единородного Сына Твоего, я представлял себе исшедшим из самой светлой части твоего вещества… Я не мог представить себе, чтобы Он, обладая такой природой, мог родиться от Девы, ибо это означало бы смешение природ, то есть осквернение высшей природы, о чем я тогда и помыслить не мог. Я не допускал возможности воплощения, ибо боялся, что Он этим бы осквернился!»
Разочарования в манихействе пришло к Августину на двадцать девятом году жизни из-за неспособности этого учения объяснить многие физические явления окружающей действительности. «К тому времени, — вспоминал Августин, — я прочел немало книг разных философов и, сравнивая их положения с бесконечными манихейскими баснями, начал приводить к выводу, что слова тех, у кого хватило ума исследовать временный мир, хотя они и не обратились к Господу, звучат убедительней… У них было сказано много верного о природе, их разумные объяснения подтверждались вычислениями, сменой времен, движением звезд. Я сравнивал все это со словами Мани, приведенными в его многочисленных сочинениях, и не находил ни одного стоящего рассуждения ни о солнцестояниях, ни о равноденствиях, ни о затмениях, ни вообще о чем-либо таком, о чем говорилось в книгах мирской премудрости…»
Его рвение к Мани после этого сильно охладело.
Как раз в это время, в 383 г., Августин переехал в Рим и стал там преподавать грамматику. «Сперва у меня было лишь несколько учеников, но постепенно имя мое становилось все более известным», — вспоминал он. Впрочем, Достигнутый успех не удовлетворял Августина. Через полгода, узнав, что к префекту Рима поступило прошение из Медиолана подыскать для их города 236 учителя риторики, он пустил в ход все свои связи для того, чтобы занять вакантное место. И это ему удалось.
В Медиолане Августин прожил три года и испытал настоящий духовный кризис.
Сначала, разочаровавшись в манихействе, он поддался влиянию философской секты академиков (в современной терминологии — скептиков). Он объяснял это тем, что, отчаявшись найти дальнейшее удовлетворение в манихейском учении, был увлечен утверждением академиков о том, что надо во всем сомневаться, так как человеку не дано постичь истину. Однако подобного рода учение не могло надолго заполнить пустоту в его душе. В этот критический период Августин нашел спасение в философии Платона и неоплатоников. В особенности многим (как и все отцы церкви IV в.) он был обязан Плотину. Сочинения этого величайшего мыслителя поздней античности стали тем последним звеном в цепи духовных исканий Августина, воссоединившим его с христианством.
Первый, с кем познакомился Августин по приезде, был знаменитый на всю империю медиоланский епископ Амвросий. «Сей человек Божий отечески принял меня, — вспоминал он, — и я сразу полюбил его, вначале, правда, не как учителя истины, найти которую в Церкви… я тогда и не мечтал, но как человека доброго и благожелательного. Я прилежно выслушивал его проповеди, но не ради их содержания, меня интересовало, соответствует ли его красноречие его славе».
Однако постепенно вместе со словами в его душу стали проникать и мысли. «Прежде всего мне начало казаться, что эти мысли вполне доказуемы и вполне можно защитить православную веру от нападок манихеев, что прежде казалось мне немыслимым. Особенно произвели на меня впечатление буквальные и очень удачные толкования некоторых загадочных стихов из Ветхого Завета. Когда же я узнал о духовном объяснении этих текстов, то стал уже всерьез укорять себя за то, что некогда так легкомысленно поверил хулителям Закона…»
Природа зла по-прежнему оставалась для Августина главной проблемой, которую он никак не мог разрешать для себя. Но он уже чувствовал, где должно искать ответ на этот вечный вопрос. Августин вновь стал внимательно и вдумчиво изучать Священное Писание, и постепенно мрак заблуждений стал рассеиваться перед ним. «И тут я понял, — вспоминал он, — что только доброе может становиться хуже.
Действительно, абсолютное добро не может претерпевать изменений, вообще же не доброму некуда ухудшаться. Ухудшение наносит вред, ибо умаляет доброе в добром… Если доброе совсем лишится добра, оно исчезнет… и его не станет. Но пока оно есть, оно есть как доброе, и поэтому все, что есть — благо…» Бог сотворил все добрым, и в мире нет ничего, что не было бы сотворено Богом. И нет зла не только для Бога, но для всего сотворенного, ибо нет ничего, что пришло бы извне и нарушило установленный Богом порядок. Обычно злом полагают что-то одно, взятое само по себе, что не согласуется с чем-то другим. Однако если оно согласуется с чем-то третьим, то значит там оно уже не зло, а добро. Так Августин разрешал для себя один из самых мучительных вопросов. После этого он по-новому взглянул на христианство. «Я жадно ухватился за Книги, продиктованные Духом Твоим, — пишет Августин в своей «Исповеди», — и прежде всего за послания апостола Павла. Исчезли все недоумения, бывшие у меня прежде, когда многое у него казалось мне противоречивым…»
Чем более Августин проникался христианскими идеями, тем более крепло в нем желание изменить свою жизнь. Он охладел к риторике и вскоре совсем оставил преподавание (этому способствовала и начавшаяся у него болезнь голосовых связок, что привело к изменению и ослаблению голоса). Одно время, по настоянию матери, он всерьез думал о браке и даже посватался к девушке из благородной семьи. Ему ответили согласием, но свадьба была отложена на два года, так как невеста была еще очень молода. В связи с этим Августин должен был расстаться со своей прежней сожительницей. Она отбыла в Африку, оставив Августину своего сына Адеодата Но ожидаемая свадьба так и не состоялась.
В 387 г. Августин был крещен Амвросием и после этого навсегда оставил Италию с твердым намерением начать новую жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257