Оба надгробия были усыпаны красными цветами; над ними в фонаре с прорезями горел огонь.
В полутьме неясные очертания белых стен исчезали в высоком своде, куда лунный свет проникал как бы сквозь туман меняющихся оттенков.
Я долго простоял неподвижно; и спокойные, серьезные мусульмане в белых тюрбанах оставили меня в покое – и сами замерли в молчании около решетки, окружающей надгробия.
Сама по себе эта решетка – чудо искусства. Слово «решетка» вообще ничего не говорит, ибо на деле это не решетка, а ожерелье из белого мрамора изумительной работы. Трудно поверить, что цветы и декоративный орнамент этого белого филигранного ожерелья не были отлиты, что их вырезали прямо из тонких плит мрамора.
Заметив, что я рассматриваю решетку, один из привратников бесшумно подошел ко мне и начал объяснять план внутреннего устройства Тадж-Махала.
Каменные надгробия не были настоящими гробницами; гробницы же, в которых покоятся тела, находятся в склепе под полом. Средняя часть мавзолея, где мы стояли, расположена под большим центральным сводом; она отделена от внешних стен широким коридором, который шел между четырьмя угловыми нишами; каждая ниша находилась под одним из малых куполов.
«Здесь никогда нет света, – сказал провожатый, поднимая руку. – Свет входит только сквозь ограду боковых галерей. Послушай, господин!»
Он сделал несколько шагов назад и, подняв голову, медленно и громко прокричал:
«Аллах!»
Голос заполнил все огромное пространство свода у нас над головами; и когда он медленно-медленно стал затихать, внезапно от всех четырех боковых куполов отразилось ясное и мощное эхо;
«Аллах!»
Ему немедленно ответили арки галереи, но не сразу, а по очереди: голоса раздавались один за другим с каждой стороны, как бы перекликаясь друг с другом:
«Аллах! Аллах! Аллах! Аллах!»
А затем, подобно тысячеголосому хору или органу, зазвучал и сам большой свод; все потонуло в его торжественном глубоком басе:
«Аллах!»
После этого опять ответили боковые галереи и купола, но уже тише; еще раз прозвучал голос большого свода, не так громко, и внутренние арки тихо, почти шепотом, повторили его голос.
Эхо умолкло. Но и в наступившем молчании казалось, что какая-то далекая-далекая нота все еще продолжает звучать.
Я стоял, прислушиваясь; с обостренным чувством радости я понял, что это замечательное эхо было заранее рассчитанной частью плана художников, которые дали Тадж-Махалу голос и велели ему вечно повторять Имя Бога.
Я медленно следовал за проводником, а он с поднятым фонарем показывал мне орнаменты на стенах: фиолетовые, розовые, синие, желтые, ярко-красные цветы смешивались с гирляндами зеленых каменных цветов, одни из которых имели размер листа, другие были чуть больше; каменные цветы казались живыми и неподвластными времени; затем следовали стены, целиком покрытые белыми мраморными цветами, далее – резные двери и окна, все из белого мрамора.
Чем дольше я смотрел и слушал, тем яснее и радостнее понимал я замысел художников, которые выразили бесконечное богатство, разнообразие и красоту души, или вечной жизни, по сравнению с мелкой и незначительной земной жизнью.
Мы поднялись на крышу Тадж-Махала, где на углах стояли купола; я посмотрел оттуда на широкую темную Джамну. Справа и слева высились большие мечети из красного камня с белыми куполами. Затем я подошел к той стороне, откуда открывался вид на сад. Внизу все было спокойно, лишь ветерок шелестел в деревьях; время от времени откуда-то издалека доносился громкий и мелодичный крик павлинов.
Все походило на сон, на ту «Индию», которую можно увидеть во сне, так что я ничуть не удивился бы, если бы вдруг обнаружил, что лечу по воздуху над садом к входной башне, темнеющей в конце кипарисовой аллеи.
Затем мы спустились вниз и обошли вокруг белого здания Тадж-Махала по мраморной платформе, на углах которой стояли четыре минарета; при свете месяца мы осмотрели украшения и орнаменты наружных стен.
После этого мы сошли вниз, в белый мраморный склеп. Там, как и наверху, горел медный светильник. На белых гробницах царицы и падишаха лежали красные цветы.
* * *
На следующее утро я поехал в крепость, где до сих пор сохранился дворец Шах-Джехана и царицы Арджуманд Бану.
Крепость Агры – это целый город. Огромные крепостные башни поднимаются над воротами. За стенами толщиной в несколько футов – прямо-таки лабиринт внутренних дворов, казарм, лавок и иных строений. Значительная часть крепости отведена под нужды современной жизни и представляет особого интереса. Я подошел к Жемчужной мечети, которую знал по картине Верещагина. Здесь начинается царство белого мрамора и синего неба. Только два цвета – белый и синий. Жемчужная мечеть гораздо больше, чем я ее представлял. Крупные, тяжелые ворота, обшитые медью; за ними под сверкающим небом ослепительно белый мраморный дворец с фонтаном; далее – зал для проповедей с чудесными резными арками, орнаментированными золотом; его окна с мраморными решетчатыми переплетами выходят во внутреннюю часть дворца; сквозь них жены падишаха и придворные дамы могли глядеть в мечеть.
Затем идет дворец. Это не одно здание, а целый ряд мраморных строений и дворов посреди кирпичных домов и дворов самой крепости.
Трон Акбара, черная мраморная плита на одном уровне с более высокими зубцами; перед ним – «двор правосудия». Далее – «приемная» Шах-Джехана с новыми резными арками, похожими на арки Жемчужной мечети, жилые помещения дворца и Жасминовый павильон.
Дворцовые покои расположены на крепостной стене, откуда видна Джамна. Здесь множество комнат, не очень больших, если судить по современным стандартам; но их стены покрыты редкой и прекрасной резьбой. Все так великолепно сохранилось, как будто еще вчера жили со своими женами все эти падишахи-завоеватели, философы, поэты, мудрецы, фанатики, безумцы, которые уничтожили одну Индию и создали другую. Большая часть жилых помещений дворца скрыта под полами мраморных дворов и проходов, которые тянутся от «приемной» до крепостной стены. Комнаты связаны коридорами, проходами и небольшими двориками с мраморной оградой.
За крепостной стеной находится глубокий внутренний двор, где устраивались состязания воинов, где дикие звери дрались друг с другом или с людьми. Выше находится малый двор, окруженный решеткой, откуда дворцовые дамы наблюдали бои слонов с тиграми или воинские состязания. Сюда же приходили со своими товарами купцы из дальних стран – арабы, греки, венецианцы, французы. В «шахматном» дворе, вымощенном рядами черных и белых плит в шахматном порядке, танцовщики и танцовщицы в особых костюмах изображали шахматные фигуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176
В полутьме неясные очертания белых стен исчезали в высоком своде, куда лунный свет проникал как бы сквозь туман меняющихся оттенков.
Я долго простоял неподвижно; и спокойные, серьезные мусульмане в белых тюрбанах оставили меня в покое – и сами замерли в молчании около решетки, окружающей надгробия.
Сама по себе эта решетка – чудо искусства. Слово «решетка» вообще ничего не говорит, ибо на деле это не решетка, а ожерелье из белого мрамора изумительной работы. Трудно поверить, что цветы и декоративный орнамент этого белого филигранного ожерелья не были отлиты, что их вырезали прямо из тонких плит мрамора.
Заметив, что я рассматриваю решетку, один из привратников бесшумно подошел ко мне и начал объяснять план внутреннего устройства Тадж-Махала.
Каменные надгробия не были настоящими гробницами; гробницы же, в которых покоятся тела, находятся в склепе под полом. Средняя часть мавзолея, где мы стояли, расположена под большим центральным сводом; она отделена от внешних стен широким коридором, который шел между четырьмя угловыми нишами; каждая ниша находилась под одним из малых куполов.
«Здесь никогда нет света, – сказал провожатый, поднимая руку. – Свет входит только сквозь ограду боковых галерей. Послушай, господин!»
Он сделал несколько шагов назад и, подняв голову, медленно и громко прокричал:
«Аллах!»
Голос заполнил все огромное пространство свода у нас над головами; и когда он медленно-медленно стал затихать, внезапно от всех четырех боковых куполов отразилось ясное и мощное эхо;
«Аллах!»
Ему немедленно ответили арки галереи, но не сразу, а по очереди: голоса раздавались один за другим с каждой стороны, как бы перекликаясь друг с другом:
«Аллах! Аллах! Аллах! Аллах!»
А затем, подобно тысячеголосому хору или органу, зазвучал и сам большой свод; все потонуло в его торжественном глубоком басе:
«Аллах!»
После этого опять ответили боковые галереи и купола, но уже тише; еще раз прозвучал голос большого свода, не так громко, и внутренние арки тихо, почти шепотом, повторили его голос.
Эхо умолкло. Но и в наступившем молчании казалось, что какая-то далекая-далекая нота все еще продолжает звучать.
Я стоял, прислушиваясь; с обостренным чувством радости я понял, что это замечательное эхо было заранее рассчитанной частью плана художников, которые дали Тадж-Махалу голос и велели ему вечно повторять Имя Бога.
Я медленно следовал за проводником, а он с поднятым фонарем показывал мне орнаменты на стенах: фиолетовые, розовые, синие, желтые, ярко-красные цветы смешивались с гирляндами зеленых каменных цветов, одни из которых имели размер листа, другие были чуть больше; каменные цветы казались живыми и неподвластными времени; затем следовали стены, целиком покрытые белыми мраморными цветами, далее – резные двери и окна, все из белого мрамора.
Чем дольше я смотрел и слушал, тем яснее и радостнее понимал я замысел художников, которые выразили бесконечное богатство, разнообразие и красоту души, или вечной жизни, по сравнению с мелкой и незначительной земной жизнью.
Мы поднялись на крышу Тадж-Махала, где на углах стояли купола; я посмотрел оттуда на широкую темную Джамну. Справа и слева высились большие мечети из красного камня с белыми куполами. Затем я подошел к той стороне, откуда открывался вид на сад. Внизу все было спокойно, лишь ветерок шелестел в деревьях; время от времени откуда-то издалека доносился громкий и мелодичный крик павлинов.
Все походило на сон, на ту «Индию», которую можно увидеть во сне, так что я ничуть не удивился бы, если бы вдруг обнаружил, что лечу по воздуху над садом к входной башне, темнеющей в конце кипарисовой аллеи.
Затем мы спустились вниз и обошли вокруг белого здания Тадж-Махала по мраморной платформе, на углах которой стояли четыре минарета; при свете месяца мы осмотрели украшения и орнаменты наружных стен.
После этого мы сошли вниз, в белый мраморный склеп. Там, как и наверху, горел медный светильник. На белых гробницах царицы и падишаха лежали красные цветы.
* * *
На следующее утро я поехал в крепость, где до сих пор сохранился дворец Шах-Джехана и царицы Арджуманд Бану.
Крепость Агры – это целый город. Огромные крепостные башни поднимаются над воротами. За стенами толщиной в несколько футов – прямо-таки лабиринт внутренних дворов, казарм, лавок и иных строений. Значительная часть крепости отведена под нужды современной жизни и представляет особого интереса. Я подошел к Жемчужной мечети, которую знал по картине Верещагина. Здесь начинается царство белого мрамора и синего неба. Только два цвета – белый и синий. Жемчужная мечеть гораздо больше, чем я ее представлял. Крупные, тяжелые ворота, обшитые медью; за ними под сверкающим небом ослепительно белый мраморный дворец с фонтаном; далее – зал для проповедей с чудесными резными арками, орнаментированными золотом; его окна с мраморными решетчатыми переплетами выходят во внутреннюю часть дворца; сквозь них жены падишаха и придворные дамы могли глядеть в мечеть.
Затем идет дворец. Это не одно здание, а целый ряд мраморных строений и дворов посреди кирпичных домов и дворов самой крепости.
Трон Акбара, черная мраморная плита на одном уровне с более высокими зубцами; перед ним – «двор правосудия». Далее – «приемная» Шах-Джехана с новыми резными арками, похожими на арки Жемчужной мечети, жилые помещения дворца и Жасминовый павильон.
Дворцовые покои расположены на крепостной стене, откуда видна Джамна. Здесь множество комнат, не очень больших, если судить по современным стандартам; но их стены покрыты редкой и прекрасной резьбой. Все так великолепно сохранилось, как будто еще вчера жили со своими женами все эти падишахи-завоеватели, философы, поэты, мудрецы, фанатики, безумцы, которые уничтожили одну Индию и создали другую. Большая часть жилых помещений дворца скрыта под полами мраморных дворов и проходов, которые тянутся от «приемной» до крепостной стены. Комнаты связаны коридорами, проходами и небольшими двориками с мраморной оградой.
За крепостной стеной находится глубокий внутренний двор, где устраивались состязания воинов, где дикие звери дрались друг с другом или с людьми. Выше находится малый двор, окруженный решеткой, откуда дворцовые дамы наблюдали бои слонов с тиграми или воинские состязания. Сюда же приходили со своими товарами купцы из дальних стран – арабы, греки, венецианцы, французы. В «шахматном» дворе, вымощенном рядами черных и белых плит в шахматном порядке, танцовщики и танцовщицы в особых костюмах изображали шахматные фигуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176