Я надела платье в оборку, которое она мне сшила, шляпу с ленточками, лакированные туфли – я впервые такие надела. Ноги в них казались драгоценностями, упакованными в сверкающие пакеты. Затем она посадила меня на поезд и ушла.
Я слушаю и чувствую, как бабушкина жизнь проникает в меня. Она как электрический ток – напряженная и подлинная.
– А до твоего дедушки у меня был мужчина. Я его очень любила. Но я дала обещание, еще до того как родилась твоя мать, не отпускать ее в эту жизнь, воспитывать ее как для войны. Твой дед отправил меня в лечебницу, когда родилась твоя мама. Я рассказала ему о тебе. Он сказал, что нельзя видеть будущее. Мне было так горько, когда мама тебя увезла. Я просила, чтобы она тебя оставила.
В окне за дверью видна морщинистая рука. Занавеска падает, тень исчезает. Ночь наполняется запахом гардении. Женщины, которые переживают своих дочерей, – сироты, говорит абуэла. Только внучки могут их спасти, храня их знание, словно первый огонь.
Лурдес
Каждый раз, когда Лурдес сюда возвращается, здесь еще больше разрушений, еще больше запустения. Sodalismo о muerte. Эти слова ранят ее, как будто они вышиты на ее коже толстыми нитками. Она хочет поменять «о» на «es» красной краской на каждом плакате. Socialismo es muerte, писала бы она снова и снова до тех пор, пока люди не поверят ей, пока не восстанут и не освободят страну от этого тирана.
Вчера вечером ее поразило, как племянник набросился на еду в отеле для туристов на Бока-Сьега. Иванито шесть раз накладывал себе в тарелку бифштексов, жареных креветок, маниоки в чесночном соусе и пальмового салата. Иванито сказал, что в интернате их так вкусно не кормят, там всегда только курица с рисом или картошкой. Этого даже не скрывают. Лурдес знает, что лучшие продукты на Кубе идут туристам или на экспорт в Россию. Упадок, думает она, всегда идет рука об руку с лишениями.
За соседним столом несколько обгоревших на солнце канадских французов наслаждались запеченными омарами и напивались на кубинские деньги. Лурдес слышала краем уха, как одна из женщин рассказывала о кубинском юноше, который флиртовал с ней на пляже. И это заграничные сторонники Вождя? Гнусные кабинетные социалисты! Им-то карточки не нужны! Им не надо ждать по три часа, чтобы получить жалкую банку крабов! Лурдес потребовалось немало усилий, чтобы спокойно усидеть на месте.
Селия сосредоточилась на еде и почти ничего не говорила за столом. Она заказала две тарелки кокосового мороженого и медленно съела его суповой ложкой.
Неужели это правда, изумляется Лурдес, что чем ты старше, тем меньше чувствуешь вкус, и последнее, что ты еще можешь ощущать, – это сладкое? Неужели ее мать действительно так стара? Сколько же времени прошло?
Она мне совсем чужая, думает Лурдес. Папа был неправ. Некоторые вещи нельзя изменить.
Ее племянницы оказались совсем не похожи ни на Фелисию, ни на своего отца, которого Лурдес знала по фотографиям. Лус и Милагро некрасивые и приземистые, с приплюснутыми носами. Такие черты бывают у метисов – помесь негров с индианками. Может быть, Фелисия спала еще с кем-то, кроме Уго? Лурдес бы этому не удивилась. Она не удивлялась ничему из того, что делала Фелисия. С детства ее сестра стремилась быть в центре внимания, даже однажды сняла кофту перед соседскими мальчишками и назначила цену в пять сентаво с каждого за прикосновение к ее груди. Фелисия часто вмешивалась в разговоры Лурдес с отцом, хныча и топая ногами, пока они не принимали ее к себе. Естественно, в ее присутствии ни о чем важном они не говорили.
Пилар выглядела такой неуклюжей вчера вечером, когда танцевала с Иванито. Оркестр играл ча-ча-ча, и Пилар двигалась резко, не попадая в такт, небрежно и рассеянно. Она танцует, как американка. Но Иванито прекрасный танцор. Его бедра неторопливо покачиваются, а ноги двигаются точно в такт музыке. Он скользит в танце, как будто катится на коньках.
Когда Лурдес под конец пошла потанцевать с племянником, она почувствовала, что полностью подчинилась конге – могущественной силе, которая влечет людей к танцу. Ее тело вспомнило то, о чем забыл разум. Внезапно ей захотелось показать дочери, что значит танцевать по-настоящему. Лурдес безупречно подчеркивала каждое па, соблазнительно поддразнивая ритм. Привлекала внимание к своим бокам и бедрам, к грациозному изгибу спины. Иванито угадывал ее движения, он вел ее так плавно и томно, что музыка страстно стонала и расцветала вокруг них. Постепенно собралась толпа, чтобы посмотреть на их прекрасный танец. Потом кто-то захлопал, и через мгновение зал задрожал от аплодисментов, а Лурдес все кружилась, кружилась, кружилась по полированному полу.
Утром Иванито сказал Лурдес, что танец с ней напомнил ему мать. Он думал, что это комплимент, но его слова разрушили для нее магию танца, разрушили воспоминание о нем. Однако Лурдес ничего не сказала. Вчера у Иванито был день рождения. Ему тринадцать. Что, спрашивает себя Лурдес, что ждет мальчика в этой стране?
Лурдес едет по северному шоссе в Варадеро на черном «олдсмобиле», который взяла напрокат у соседа. Ей нравится море, спокойное, яркое, бирюзовое, раскинувшееся по левую руку от нее, и знакомый узор королевских пальм, отмечающих ландшафт пунктиром. Она вспоминает летние каникулы, во время которых разъезжала с отцом по всему острову. Они останавливались на площадях и главных улицах каждого города и деревни от северного побережья до Гуантанамо. Прежде чем вытащить вентиляторы и электрощетки из багажника, отец смотрелся в зеркальце над ветровым стеклом, поправляя галстук и чуть сдвигая набекрень шляпу. Лурдес терпеливо ждала его на переднем сиденье, и каждый раз, когда он возвращался с заказом, она обнимала его и целовала в щеку. Отец светился от удовольствия.
Лурдес едет через городок Матансас, протянувшийся вдоль знаменитого залива. Ей больше всего нравилось останавливаться здесь, потому что рядом находились пещеры Бельямар. Они казались ей самым замечательным, таинственным местом на острове. Силой воображения она превращала сталагмиты и сталактиты в скульптуры висящих аллигаторов, руки ведьм или в лицо ненавистного учителя истории.
Доехав до узкого полуострова Икакос, Лурдес ищет взглядом очертания отеля «Интернасьональ» на дальнем конце пляжа Варадеро. В этом отеле они с мужем провели медовый месяц. Она вспоминает мужчин в белых смокингах, женщин, затянутых в платья без бретелек, с рубиновыми серьгами в ушах. Из игорного зала не видно было ни луны, ни полуострова, покрытого мелким песком, только огни свеч, соблазняющие остаться в казино. Однажды ночью Лурдес выиграла в рулетку шестьсот долларов.
Сегодня город почти разрушен. Только от особняка Дюпона что-то еще сохранилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Я слушаю и чувствую, как бабушкина жизнь проникает в меня. Она как электрический ток – напряженная и подлинная.
– А до твоего дедушки у меня был мужчина. Я его очень любила. Но я дала обещание, еще до того как родилась твоя мать, не отпускать ее в эту жизнь, воспитывать ее как для войны. Твой дед отправил меня в лечебницу, когда родилась твоя мама. Я рассказала ему о тебе. Он сказал, что нельзя видеть будущее. Мне было так горько, когда мама тебя увезла. Я просила, чтобы она тебя оставила.
В окне за дверью видна морщинистая рука. Занавеска падает, тень исчезает. Ночь наполняется запахом гардении. Женщины, которые переживают своих дочерей, – сироты, говорит абуэла. Только внучки могут их спасти, храня их знание, словно первый огонь.
Лурдес
Каждый раз, когда Лурдес сюда возвращается, здесь еще больше разрушений, еще больше запустения. Sodalismo о muerte. Эти слова ранят ее, как будто они вышиты на ее коже толстыми нитками. Она хочет поменять «о» на «es» красной краской на каждом плакате. Socialismo es muerte, писала бы она снова и снова до тех пор, пока люди не поверят ей, пока не восстанут и не освободят страну от этого тирана.
Вчера вечером ее поразило, как племянник набросился на еду в отеле для туристов на Бока-Сьега. Иванито шесть раз накладывал себе в тарелку бифштексов, жареных креветок, маниоки в чесночном соусе и пальмового салата. Иванито сказал, что в интернате их так вкусно не кормят, там всегда только курица с рисом или картошкой. Этого даже не скрывают. Лурдес знает, что лучшие продукты на Кубе идут туристам или на экспорт в Россию. Упадок, думает она, всегда идет рука об руку с лишениями.
За соседним столом несколько обгоревших на солнце канадских французов наслаждались запеченными омарами и напивались на кубинские деньги. Лурдес слышала краем уха, как одна из женщин рассказывала о кубинском юноше, который флиртовал с ней на пляже. И это заграничные сторонники Вождя? Гнусные кабинетные социалисты! Им-то карточки не нужны! Им не надо ждать по три часа, чтобы получить жалкую банку крабов! Лурдес потребовалось немало усилий, чтобы спокойно усидеть на месте.
Селия сосредоточилась на еде и почти ничего не говорила за столом. Она заказала две тарелки кокосового мороженого и медленно съела его суповой ложкой.
Неужели это правда, изумляется Лурдес, что чем ты старше, тем меньше чувствуешь вкус, и последнее, что ты еще можешь ощущать, – это сладкое? Неужели ее мать действительно так стара? Сколько же времени прошло?
Она мне совсем чужая, думает Лурдес. Папа был неправ. Некоторые вещи нельзя изменить.
Ее племянницы оказались совсем не похожи ни на Фелисию, ни на своего отца, которого Лурдес знала по фотографиям. Лус и Милагро некрасивые и приземистые, с приплюснутыми носами. Такие черты бывают у метисов – помесь негров с индианками. Может быть, Фелисия спала еще с кем-то, кроме Уго? Лурдес бы этому не удивилась. Она не удивлялась ничему из того, что делала Фелисия. С детства ее сестра стремилась быть в центре внимания, даже однажды сняла кофту перед соседскими мальчишками и назначила цену в пять сентаво с каждого за прикосновение к ее груди. Фелисия часто вмешивалась в разговоры Лурдес с отцом, хныча и топая ногами, пока они не принимали ее к себе. Естественно, в ее присутствии ни о чем важном они не говорили.
Пилар выглядела такой неуклюжей вчера вечером, когда танцевала с Иванито. Оркестр играл ча-ча-ча, и Пилар двигалась резко, не попадая в такт, небрежно и рассеянно. Она танцует, как американка. Но Иванито прекрасный танцор. Его бедра неторопливо покачиваются, а ноги двигаются точно в такт музыке. Он скользит в танце, как будто катится на коньках.
Когда Лурдес под конец пошла потанцевать с племянником, она почувствовала, что полностью подчинилась конге – могущественной силе, которая влечет людей к танцу. Ее тело вспомнило то, о чем забыл разум. Внезапно ей захотелось показать дочери, что значит танцевать по-настоящему. Лурдес безупречно подчеркивала каждое па, соблазнительно поддразнивая ритм. Привлекала внимание к своим бокам и бедрам, к грациозному изгибу спины. Иванито угадывал ее движения, он вел ее так плавно и томно, что музыка страстно стонала и расцветала вокруг них. Постепенно собралась толпа, чтобы посмотреть на их прекрасный танец. Потом кто-то захлопал, и через мгновение зал задрожал от аплодисментов, а Лурдес все кружилась, кружилась, кружилась по полированному полу.
Утром Иванито сказал Лурдес, что танец с ней напомнил ему мать. Он думал, что это комплимент, но его слова разрушили для нее магию танца, разрушили воспоминание о нем. Однако Лурдес ничего не сказала. Вчера у Иванито был день рождения. Ему тринадцать. Что, спрашивает себя Лурдес, что ждет мальчика в этой стране?
Лурдес едет по северному шоссе в Варадеро на черном «олдсмобиле», который взяла напрокат у соседа. Ей нравится море, спокойное, яркое, бирюзовое, раскинувшееся по левую руку от нее, и знакомый узор королевских пальм, отмечающих ландшафт пунктиром. Она вспоминает летние каникулы, во время которых разъезжала с отцом по всему острову. Они останавливались на площадях и главных улицах каждого города и деревни от северного побережья до Гуантанамо. Прежде чем вытащить вентиляторы и электрощетки из багажника, отец смотрелся в зеркальце над ветровым стеклом, поправляя галстук и чуть сдвигая набекрень шляпу. Лурдес терпеливо ждала его на переднем сиденье, и каждый раз, когда он возвращался с заказом, она обнимала его и целовала в щеку. Отец светился от удовольствия.
Лурдес едет через городок Матансас, протянувшийся вдоль знаменитого залива. Ей больше всего нравилось останавливаться здесь, потому что рядом находились пещеры Бельямар. Они казались ей самым замечательным, таинственным местом на острове. Силой воображения она превращала сталагмиты и сталактиты в скульптуры висящих аллигаторов, руки ведьм или в лицо ненавистного учителя истории.
Доехав до узкого полуострова Икакос, Лурдес ищет взглядом очертания отеля «Интернасьональ» на дальнем конце пляжа Варадеро. В этом отеле они с мужем провели медовый месяц. Она вспоминает мужчин в белых смокингах, женщин, затянутых в платья без бретелек, с рубиновыми серьгами в ушах. Из игорного зала не видно было ни луны, ни полуострова, покрытого мелким песком, только огни свеч, соблазняющие остаться в казино. Однажды ночью Лурдес выиграла в рулетку шестьсот долларов.
Сегодня город почти разрушен. Только от особняка Дюпона что-то еще сохранилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58