– Я и сам, Степаныч, удивляюсь, – посерьезнел Павел Андреевич. – Вся сила у них, ан не трогают!
После рассказа Супруна о своих матырствах Головачев спросил:
– Не передумал, Степаныч?
– Ты о чем?
– О выборах.
– Может, и хотел бы передумать, да теперь не имею права. Ты знаешь, подписи я не собирал, на митингах не кричал, не бил себя в грудь, никому ничего не обещал. Народ все сам сделал. Назад пути мне нет.
– Два человека пройдут во второй тур. Ты и Колесниченко.
– А почему не Головачев?
– Люди знают меня как демократа, а демократам сейчас веры нет.
– Если бы все делалось верой…
– Вот почему и говорю, что пройдет Колесниченко. Купят, наговорят, обманут, пристращают, но кое-что и доброе сделают. Убежден, что выплатят зарплату. У них власть, у них и деньги.
– Много ошибок ты наделал, Павел Андреевич, – помолчав, проговорил Супрун.
– К примеру?
– Я тебе главную причину выдам, а примеров можно сосчитать много.
– Слушаю тебя, Степаныч, – помрачнел Головачев.
– Не своим умом ты живешь. Заграничным: американским, германским, французским, но не родным, русским. Оттого все твои беды… Забыл! Международным валютным фондом! Просите, ноете, унижаетесь, вам, дерьмократам, кидают кость, ну вы и гложете!
– Я вроде, Степаныч, у заграницы ничего не просил, – нахмурился мэр.
– У Центробанка просишь, у премьера, у замов, а они просят у заграницы. То на то и выходит. А заграница дает в кредит. В долг! А кто отдавать будет? Дети наши, внуки! Что такое деньги? Бумага. А вывозим-то лес, руду, гоним газ, нефть, медь, алюминий, золото!
– Кто же знал, что так получится? Задумано было ведь по-другому. Хорошо было задумано, – возразил Головачев. – Ты припомни, как приходил к власти Президент. Вся страна за ним шла.
– А теперь тридцать процентов! Вот тебе и всенародный! Так и эти тридцать на воде вилами писаны.
– Станешь губернатором и проверишь. Слушок идет, что приписки были.
– Если стану, обязательно проверю.
– А я тебе подмогну.
– Каким образом?
– Кто-то и за меня проголосует. Пусть пару тысяч голосов, но наберу.
– Больше наберешь, – улыбнулся Супрун. – Но это дело впереди, а теперь ты подмогнуть мне можешь, если устроишь прямую телепередачу со мной. И лучше без комментатора. Только разойдешься, а уж журналист извиняется, дескать, время передачи истекает… Устроишь?
– Когда ты хочешь?
– Да хоть сегодня.
– И о чем говорить будешь?
– О чем с тобой говорил, о том и людям расскажу.
– Добро, – подумав, ответил мэр.
– Спасибо, Павел Андреевич. Но после передачи у тебя возникнут большие проблемы…
– У меня их и теперь хватает, – усмехнулся Головачев. – Хочу предложить тебе свой недельный час.
– А удобно? Люди привыкли тебя видеть.
– Если не против, могу тебя представить.
– Тогда большие проблемы превратятся в одну, но огромную.
– Я готов. Я, Степаныч, на все готов.
– Тогда с Богом!
– Перед твоим приходом мне сообщили, что паренек, которого ты оглушил, повесился, – сказал Головачев.
– Повесили. Такие, как он и его дружки, самоубийством не кончают.
– Это само собой, – согласился Головачев. – А начальнички-то наши зашевелились!
– Они неплохо знают Александра Борисовича.
– Он полностью отстранил от расследования местные органы, за некоторыми исключениями. Наш краевой прокурор потребовал письменного указания, которое и было из Москвы немедленно им получено. Маркуша и Макеев пилюлю проглотили.
– Турецкий сделает все, что от него зависит, в смысле расследования убийств и моего похищения, а вот что будет дальше, не знает. Сам мне говорил.
– Но если будут неопровержимые улики, факты против руководителей самого высшего ранга, то куда им деваться?
– Все-таки демократ, – улыбнулся Супрун. – Не обижайся. В самом хорошем смысле говорю. Неужели, Павел Андреевич, ты еще чему-то веришь? Или мало тебя били?
– Били, бьют и будут бить. Но я верю.
– Во что?
– В правду, справедливость, в истину.
– Сын сидит? Сидит. Твое дело, между прочим, тоже не прекращено. Денежки-то у тебя нашли! И дельце, придет момент, всплывет снова. Они там тоже кумекают. Завтра, может, и тебе наркотики подсунут. А что ты думаешь? Запросто. А потом отмывайся.
– В одну реку дважды не входят.
– Это ты такой грамотный, а Левитану или Муссолини такая грамота ни к чему.
– Муссолини теперь тоже кандидат в депутаты, представляешь? – сказал Головачев.
– Вот ты бегал, кричал на митингах, агитировал против советской власти. Ну и что, наагитировал?
– Я бы и сейчас пошел кричать. То была не власть, обман и террор.
– Ошибаешься. Была власть, и сильная. Весь мир боялся.
– Конечно, пугало, а не власть! И уж совсем не народная, о чем орали днем и ночью средства массовой информации!
– Теперь что, стало лучше? С Запада наседает НАТО, с Востока – Япония и Китай, армия морально разложена, солдат кормить-обувать не-чем, сверхсекретное оружие, какого еще и генералы наши не видели, в Чечню привозят прямо со сверхсекретных заводов. Бывшие воры в законе царствуют… Продолжать?!
– Все это мне известно не хуже тебя.
– Вот я и спрашиваю, на кой хрен ты агитировал?
– Задумка была правильная, но многого мы не учли. Мы забыли о том, что Ленин со Сталиным уничтожили шестьдесят миллионов человек, что почти каждый третий из мужчин в бывшем СССР сидит в лагере. Кто год, кто два, а иные и по десять. Говоришь, армия морально разложена? Больше скажу. У нас почти весь народ был морально разложен. И ты со мной не спорь, Степаныч. Не переубедишь. Был один пирог, отщипывали от него кусочки и раздавали. Всем хватало. А хватало потому, что отщипывали всем, за некоторым исключением, почти поровну. Бригадиру грузчиков двести, и кандидату наук, может быть, будущему Вернадскому, тоже двести. Но бригадир, если он связан с продуктами, украдет еще на двести, а кандидату красть нечего.
– На двести можно было крутиться. И очень даже неплохо, – стоял на своем Супрун.
– По-моему, ты идешь в кандидаты как независимый от любых партий? Или в Москве тебя переубедили?
– Никто меня не переубеждал, никто и не переубедит, даже если сильно захочет. Я, Павел Андреевич, с ужасом припоминаю лозунг о покорении природы, кукурузу за Полярным кругом, награды Леонида Ильича, которые, говорят, весили больше пуда, Генсека Черненко, которого держал сзади охранник за ремень во время голосования…
– Неужели так было? – удивился Головачев.
– Сам охранник рассказывал. Иначе бы Генсек рухнул… Стройки века, блажь лысого дурака, что наше поколение будет жить при коммунизме, разрушение храмов, борьба с алкоголизмом и пьянством путем вырубки самых лучших сортов винограда…
– И ты вырубал, Федор Степанович!
– А куда денешься?!
– А теперь бы вырубил?
– Черта с два! Пусть хоть сам Президент прикажет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85