(«Витька, брехло позорное!» - зло прошептал Петька.) А там уж либо он нам предъявляет корочки, либо - работаем по обычной схеме. А то Кузьма Емельяныч заждался, да и другие уже в очереди стоят.
- Вот именно, в очереди, - недовольно сказал рябой субъект, похожий на киношного Шарикова. - Нам уже давно тесно в Игнатьеве. Когда мы, наконец, выйдем во внешний мир?
- Ставить этот вопрос сейчас несвоевременно, - поморщился Дробышев.
- Правильный вопрос, товарищ Дробышев, - спокойно произнес Березин, вполоборота глядя на градоначальника. - Правильный.
Сергей понял, что это открытый вызов. И уж тем более понимал это Дробышев, однако прямо одернуть нарушителя субординации не решился.
- Ну вы же понимаете, товарищи, какая сейчас обстановка в стране,
- раздраженно напомнил он.
- А по-моему, - гнул свое Березин, - обстановка сейчас как раз подходящая. Народ устал от либеральной трескотни. Мы не должны недооценивать наш народ.
- Да при чем тут народ! - не выдержал Дробышев. - Мы не на митинге. Я хотел бы напомнить страдающим головокружением от успехов, что во внешнем мире мы - никто. Нас там просто сожрут.
- Меня же здесь не сожрали, - улыбнулся змеиной улыбкой Березин.
- Потому что, Володя, оттуда ты бежал сюда, - парировал Дробышев.
- Тогда я был один, - не смутился Березин. - И времена были другие. Порядок был.
- Нам пришлось бы все начинать с нуля!
- Ничего, времени у нас достаточно, - ответил Березин, и за столом послышались смешки. - И рано или поздно все равно придется. После того, как наш уважаемый Егор Михалыч напринимал столько новых членов, на одного нашего приходится всего двадцать человек. И они не могут не понимать, насколько возросли для каждого из них шансы стать донорами. И то, что мы не можем и не будем до бесконечности расширять наши ряды, они тоже понимают. Наша власть здесь всегда держалась на надежде и страхе. Но надежда тает, а страх растет. Пока еще страх парализует волю к сопротивлению, но придет время - и он обернется своей противоположностью, мужеством отчаяния. Тогда нас просто сметут. Кроме того, пока у нас еще сохраняются кое-какие связи в области, и мы должны их использовать. Когда те, с кем мы контактировали в семидесятые, окончательно сойдут со сцены, начинать будет сложнее.
- Ладно, товарищи, ладно, - примирительно поднял ладони над столом Дробышев, - сегодня мы собрались здесь не за этим. Сейчас нам надо разобраться с приезжими…
- Как только мы с ними разберемся, мы должны предпринять реальные шаги по выходу во внешний мир, - перебил Березин. - Предлагаю голосовать. Перспективный план у меня уже подготовлен.
- Больно крут ты стал, Володенька, - Дробышев с ненавистью поглядел на него.
- Всегда был, Егор Михайлович, - с улыбочкой ответил тот. - А что вы так волнуетесь? Ведь это не голосование о ваших перевыборах.
Дробышев обвел тяжелым взглядом остальных, хотя уже понимал, что чекист не решился бы на открытый демарш, не выяснив их настроений. Двое или трое предпочли не встречаться глазами с первым секретарем; были и те, что смотрели с наглым вызовом.
- Хорошо, - сдался он, - ставится на голосование вопрос о рассмотрении перспективного плана товарища Березина…
- О принятии плана, Егор Михалыч, - ласково перебил капитан. - Зачем нам разводить лишнюю волокиту? Товарищи, в основном, с планом уже знакомы. А детали доведем позже, в рабочем порядке…
- Вопрос о принятии плана товарища Березина, - бесцветным голосом согласился Дробышев. - Кто за?
Березин поднял руку первым, почти одновременно с ним - еще трое, сидевшие рядом друг с другом (включая «Шарикова»). Еще две руки поднялись с другой стороны стола. Тут, однако, возникла некоторая пауза; некоторые, уже готовые было поднять руку, замешкались под тяжелым дробышевским взглядом. Березин удивленно приподнял брови, отчего его лицо обрело вдруг комично-обиженное выражение.
И в этот момент руку медленно поднял Кузьма Емельяныч.
Дробышев, заметив это краем глаза, повернулся к нему. «И ты, Брут!» - говорил взгляд первого секретаря. Но дело было сделано. Остальные, убедившись, на чьей стороне перевес, поспешно поднимали руки.
Сергей смотрел на совершающийся на его глазах переворот и думал, что, в принципе, отсюда он мог бы их всех перестрелять. Если бы, конечно, в обойме было не три патрона. Тремя он мог бы уложить Березина, Дробышева и Зверева (если, конечно, попадет, что не факт), но остальные вряд ли дадут ему уйти. А героически жертвовать собой он не собирался.
И в этот момент, когда в полной тишине поднимались последние руки, и Дробышев уже открывал рот, чтобы обреченно задать формальный вопрос «кто против?» - часы Сергея издали короткий электронный писк, возвещая о наступлении полуночи.
- Что это? - насторожился Березин.
- Может, мыши, - ответил похожий на Шарикова. - Проклятые твари! - добавил он с ненавистью, глядя на свою правую руку, на которой не хватало двух пальцев.
- Какие, на хер, мыши, - подал голос Кузьма Емельяныч, тяжело поднимаясь с места. Голос его звучал глухо, как из могилы.
Сергей замер, ни жив, ни мертв. Все, что он мог сделать - приподняться на локтях, отстраняя лицо от решетки; если бы он попытался уползти, его бы услышали. Того же мнения был и Петька, строивший ему страшные глаза.
Зверев сделал несколько шагов в направлении вентиляционной решетки, глядя вверх. Еще двое тоже поднялись со своих мест и принялись рассматривать потолок.
- Зажгите полный свет! - велел Березин.
Кто-то шагнул в сторону, пропадая из сузившегося поля зрения Сергея, и затем ярко вспыхнула люстра. И в этом ярком свете Коржухин, наконец, отчетливо увидел их лица.
Некоторые из них выглядели вполне обычно, так же, как днем. Но лица других явно не были лицами живых людей. Бледная, без кровинки, какого-то даже синеватого оттенка кожа, сиреневые губы, заострившиеся скулы… На лицах некоторых явственно проступали трупные пятна; особенно хорошо таковые были заметны на лбу и щеках Кузьмы Емельяныча, кожу которого, вдобавок, покрывал тонкий налет плесени. И поверх этого ужаса у многих сохранялись полосы нормальной розовой кожи.
«Это не кожа, - понял Сергей, - это остатки грима. Днем они гримируются. А здесь все свои, и стесняться нечего. Хотя, наверное, они все же не зря обычно заседают в полумраке - все-таки их представления об эстетике сформировались тогда, когда они были живыми среди живых…»
Кузьма Емельяныч сделал еще несколько шагов, поднимая к вентиляции свое жуткое лицо несвежего трупа. Сергею казалось, будто этот… это… смотрит ему прямо в глаза. Словно подтверждая его догадку, Зверев подмигнул ему.
Но в следующий момент Сергей, сердце которого колотилось уже с какой-то ультразвуковой частотой, понял, что монстр не видит его. Это было вовсе не подмигивание;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
- Вот именно, в очереди, - недовольно сказал рябой субъект, похожий на киношного Шарикова. - Нам уже давно тесно в Игнатьеве. Когда мы, наконец, выйдем во внешний мир?
- Ставить этот вопрос сейчас несвоевременно, - поморщился Дробышев.
- Правильный вопрос, товарищ Дробышев, - спокойно произнес Березин, вполоборота глядя на градоначальника. - Правильный.
Сергей понял, что это открытый вызов. И уж тем более понимал это Дробышев, однако прямо одернуть нарушителя субординации не решился.
- Ну вы же понимаете, товарищи, какая сейчас обстановка в стране,
- раздраженно напомнил он.
- А по-моему, - гнул свое Березин, - обстановка сейчас как раз подходящая. Народ устал от либеральной трескотни. Мы не должны недооценивать наш народ.
- Да при чем тут народ! - не выдержал Дробышев. - Мы не на митинге. Я хотел бы напомнить страдающим головокружением от успехов, что во внешнем мире мы - никто. Нас там просто сожрут.
- Меня же здесь не сожрали, - улыбнулся змеиной улыбкой Березин.
- Потому что, Володя, оттуда ты бежал сюда, - парировал Дробышев.
- Тогда я был один, - не смутился Березин. - И времена были другие. Порядок был.
- Нам пришлось бы все начинать с нуля!
- Ничего, времени у нас достаточно, - ответил Березин, и за столом послышались смешки. - И рано или поздно все равно придется. После того, как наш уважаемый Егор Михалыч напринимал столько новых членов, на одного нашего приходится всего двадцать человек. И они не могут не понимать, насколько возросли для каждого из них шансы стать донорами. И то, что мы не можем и не будем до бесконечности расширять наши ряды, они тоже понимают. Наша власть здесь всегда держалась на надежде и страхе. Но надежда тает, а страх растет. Пока еще страх парализует волю к сопротивлению, но придет время - и он обернется своей противоположностью, мужеством отчаяния. Тогда нас просто сметут. Кроме того, пока у нас еще сохраняются кое-какие связи в области, и мы должны их использовать. Когда те, с кем мы контактировали в семидесятые, окончательно сойдут со сцены, начинать будет сложнее.
- Ладно, товарищи, ладно, - примирительно поднял ладони над столом Дробышев, - сегодня мы собрались здесь не за этим. Сейчас нам надо разобраться с приезжими…
- Как только мы с ними разберемся, мы должны предпринять реальные шаги по выходу во внешний мир, - перебил Березин. - Предлагаю голосовать. Перспективный план у меня уже подготовлен.
- Больно крут ты стал, Володенька, - Дробышев с ненавистью поглядел на него.
- Всегда был, Егор Михайлович, - с улыбочкой ответил тот. - А что вы так волнуетесь? Ведь это не голосование о ваших перевыборах.
Дробышев обвел тяжелым взглядом остальных, хотя уже понимал, что чекист не решился бы на открытый демарш, не выяснив их настроений. Двое или трое предпочли не встречаться глазами с первым секретарем; были и те, что смотрели с наглым вызовом.
- Хорошо, - сдался он, - ставится на голосование вопрос о рассмотрении перспективного плана товарища Березина…
- О принятии плана, Егор Михалыч, - ласково перебил капитан. - Зачем нам разводить лишнюю волокиту? Товарищи, в основном, с планом уже знакомы. А детали доведем позже, в рабочем порядке…
- Вопрос о принятии плана товарища Березина, - бесцветным голосом согласился Дробышев. - Кто за?
Березин поднял руку первым, почти одновременно с ним - еще трое, сидевшие рядом друг с другом (включая «Шарикова»). Еще две руки поднялись с другой стороны стола. Тут, однако, возникла некоторая пауза; некоторые, уже готовые было поднять руку, замешкались под тяжелым дробышевским взглядом. Березин удивленно приподнял брови, отчего его лицо обрело вдруг комично-обиженное выражение.
И в этот момент руку медленно поднял Кузьма Емельяныч.
Дробышев, заметив это краем глаза, повернулся к нему. «И ты, Брут!» - говорил взгляд первого секретаря. Но дело было сделано. Остальные, убедившись, на чьей стороне перевес, поспешно поднимали руки.
Сергей смотрел на совершающийся на его глазах переворот и думал, что, в принципе, отсюда он мог бы их всех перестрелять. Если бы, конечно, в обойме было не три патрона. Тремя он мог бы уложить Березина, Дробышева и Зверева (если, конечно, попадет, что не факт), но остальные вряд ли дадут ему уйти. А героически жертвовать собой он не собирался.
И в этот момент, когда в полной тишине поднимались последние руки, и Дробышев уже открывал рот, чтобы обреченно задать формальный вопрос «кто против?» - часы Сергея издали короткий электронный писк, возвещая о наступлении полуночи.
- Что это? - насторожился Березин.
- Может, мыши, - ответил похожий на Шарикова. - Проклятые твари! - добавил он с ненавистью, глядя на свою правую руку, на которой не хватало двух пальцев.
- Какие, на хер, мыши, - подал голос Кузьма Емельяныч, тяжело поднимаясь с места. Голос его звучал глухо, как из могилы.
Сергей замер, ни жив, ни мертв. Все, что он мог сделать - приподняться на локтях, отстраняя лицо от решетки; если бы он попытался уползти, его бы услышали. Того же мнения был и Петька, строивший ему страшные глаза.
Зверев сделал несколько шагов в направлении вентиляционной решетки, глядя вверх. Еще двое тоже поднялись со своих мест и принялись рассматривать потолок.
- Зажгите полный свет! - велел Березин.
Кто-то шагнул в сторону, пропадая из сузившегося поля зрения Сергея, и затем ярко вспыхнула люстра. И в этом ярком свете Коржухин, наконец, отчетливо увидел их лица.
Некоторые из них выглядели вполне обычно, так же, как днем. Но лица других явно не были лицами живых людей. Бледная, без кровинки, какого-то даже синеватого оттенка кожа, сиреневые губы, заострившиеся скулы… На лицах некоторых явственно проступали трупные пятна; особенно хорошо таковые были заметны на лбу и щеках Кузьмы Емельяныча, кожу которого, вдобавок, покрывал тонкий налет плесени. И поверх этого ужаса у многих сохранялись полосы нормальной розовой кожи.
«Это не кожа, - понял Сергей, - это остатки грима. Днем они гримируются. А здесь все свои, и стесняться нечего. Хотя, наверное, они все же не зря обычно заседают в полумраке - все-таки их представления об эстетике сформировались тогда, когда они были живыми среди живых…»
Кузьма Емельяныч сделал еще несколько шагов, поднимая к вентиляции свое жуткое лицо несвежего трупа. Сергею казалось, будто этот… это… смотрит ему прямо в глаза. Словно подтверждая его догадку, Зверев подмигнул ему.
Но в следующий момент Сергей, сердце которого колотилось уже с какой-то ультразвуковой частотой, понял, что монстр не видит его. Это было вовсе не подмигивание;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56