на полном ходу Лерой вскочил на плечи Дауда и, как лихой наездник, поскакал, держась за его огромный воротник.
– Но, лошадка! – гаркнул Лерой, и они помчались к «Юнион Джек». Из проулка, маршируя строем, вышел небольшой отряд морских пехотинцев. Деревенского вида белобрысый паренек с простодушной физиономией шепелявя отсчитывал шаг. Проходя мимо Клайда и Джонни, он на секунду остановился и спросил:
– Шо там за шум?
– Драка, – ответил Джонни. – В «Юнион Джек».
– Ух ты. – Вернувшись к отряду, паренек скомандовал «налево», и его подчиненные послушно взяли курс на «Юнион Джек».
– Неужели мы пропустим такое представление? – взвыл Клайд.
– Папаша важнее.
Они вошли в «Метро». Папаша сидел за столиком с официанткой, которая была похожа на Паолу, только на порядок толще и старше. Жалкое зрелище. Папаша как раз проделывал свой чикагский номер. Клайд и Джонни подождали, пока он закончит. Официантка возмущенно вскочила и вперевалку удалилась. Папаша вытер носовым платком вспотевшее лицо.
– Двадцать пять танцев, – сообщил он подошедшим приятелям. – Я побил свой собственный рекорд.
– В «Юнион Джек» намечается классная драчка, – закинул удочку Клайд. – Не хочешь пойти посмотреть, Папаша?
– Или пойдем в бордель, который нам расхваливал стармех с «Хэнка», когда мы стояли в Барселоне. Можем прямо сейчас поискать этот притон.
Папаша кивнул:
– Вот что я вам скажу, ребята: именно туда я и хотел пойти.
Так началось их всенощное бдение. Посопротивлявшись для вида, Клайд и Джонни уселись на стулья по обе стороны от Папаши и начали пить, не отставая от него, но оставаясь трезвее.
Бар «Метро» чем-то походил на аристократический pied-a-terre , только предназначенный для низменных целей. К танцевальной площадке и стойке вела широкая, изогнутая полукругом мраморная лестница со статуями в нишах. Казалось, эти статуи – рыцари, прекрасные дамы и турки – вот-вот оживут; они словно ждали, когда наступит глухая ночь, уйдут последние моряки и погаснет электрический свет, чтобы очнуться от оцепенения, сойти с пьедесталов и величаво прошествовать в зал в ореоле собственного свечения, сродни фосфоресценции моря. И там они разобьются на пары и будут танцевать до утра в полной тишине, без музыки, с легким шорохом скользя по паркету.
Вдоль стен стояли огромные каменные горшки с пальмами и цезальпиниями. На покрытом красным ковром возвышении в конце зала расположился небольшой джазовый оркестр: скрипка, тромбон, саксофон, труба, гитара, фортепиано и ударные. На скрипке играла немолодая и довольно полная дама. В данный момент музыканты исполняли пьесу для тромбона «C'est Magnifique» , и десантник ростом в шесть с половиной футов отплясывал джиттербаг с двумя официантками одновременно, а его стоявшие рядом приятели подбадривали их, хлопая в ладоши. Но отнюдь нс пример Дика Пауэлла в роли американского морпеха, поющего «Салли и Сью, не надо грустить» , вдохновлял десантника – скорее, приверженность традициям, которая (надо полагать) латентно присутствует в зародышевой плазме каждого англичанина: еще одна шальная хромосома наряду с генами пятичасового чаепития и уважения к короне. В том, что янки воспринимали как диковинную причуду, как повод для музыкальной комедии, англичане видели историю, в которой Салли и Сью были не более чем случайными персонажами.
Ранним утром в белесом свете фонарей на пирсе для некоторых из этих зеленых беретов прозвучит команда «отдать швартовы». И потому ночь накануне отплытия предназначалась для сантиментов, шутливого флирта с разбитными официантками, для нескольких последних кружек пива и пары сигарет в этом зале, как будто специально созданном для прощальной вечеринки – солдатской версии знаменитого бала в субботнюю ночь перед Ватерлоо. Не составляло труда угадать, кто из десантников отплывал поутру: они уходили, не оглядываясь.
Папаша напился как свинья, вдрызг, и затащил обоих стражей в свое личное прошлое, копаться в котором им не хотелось. Однако пришлось выслушать подробный рассказ о его недолгом браке: о том, что он ей дарил, куда они ходили, как она готовила и какой была ласковой. Вскоре половина из того, что он говорил, превратилась в лепет, бессвязное бормотание. Но друзья не требовали ясности, не задавали вопросов – и не потому, что у них заплетались языки, просто от услышанного комок стоял в горле. Такими впечатлительными были Толстяк Клайд и Джонни Контанго.
Это мальтийское увольнение, подобно балу Золушки, неумолимо близилось к концу; время для пьяного хоть и замедляется, но все-таки не останавливается окончательно.
– Пошли, – в конце концов сказал Клайд, с трудом поднимаясь на ноги. – Пожалуй, пора сваливать.
Папаша печально улыбнулся и рухнул со стула.
– Пойдем поймаем такси, – предложил Джон. – Отвезем его на тачке.
– Черт, время-то уже позднее. – Кроме них, американцев в «Метро» не осталось. Англичане тихо и сосредоточенно прощались по крайней мере с этим уголком Валлетты. С уходом личного состава «Эшафота» все стало более прозаичным и обыденным.
Клайд и Джонни подхватили Папашу под руки, спустились по лестнице мимо укоризненно взирающих на них рыцарей и вышли на улицу.
– Эй, такси! – закричал Клайд.
– Нет такси, – сказал Джонни Контанго. – Кончились. Господи, какие громадные звезды.
Клайд начал препираться.
– Давай я все-таки его отведу, – предложил он. – Ты офицер, и тебе не обязательно возвращаться на ночь на корабль.
– Кто сказал, что я офицер? Я простой матрос. Твой браток, брат Папаши. Сторож брату моему.
– Такси, такси, такси.
– И лаймы мне как братья, и все люди братья. Кто сделал меня офицером? Конгресс. Офицер и джентльмен решением Конгресса. Да эти парни в Конгрессе ни хера не сделают, чтобы помочь англичанам в Суэце. Туг они не правы, и насчет меня они не правы.
– Паола, – простонал Папаша и подался вперед. Но друзья успели его удержать. Его бескозырка давно исчезла.
Голова бессильно свесилась, волосы упали на лоб, прикрыв глаза.
– А Папаша, оказывается, лысеет, – сказал Клайд. – Ни разу не замечал.
– Пока не выпьешь, ни черта не заметишь.
Пошатываясь, они побрели по Кишке, время от времени криками призывая такси. Такси нс отзывались. Улица казалась тихой и пустынной, но это впечатление было обманчивым: чуть впереди, там, где начинался подъем к Королевской дороге, раздалось несколько резких взрывов, а из-за угла донесся гул огромной толпы.
– Что это? – спросил Джонни. – Революция?
Хуже – там шло побоище между двумя сотнями королевских десантников и тремя десятками моряков с «Эшафота».
Клайд и Джонни дотащили Папашу до угла поближе к своим.
– О-го-го, – сказал Джонни.
От шума Папаша очнулся и принялся звать жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
– Но, лошадка! – гаркнул Лерой, и они помчались к «Юнион Джек». Из проулка, маршируя строем, вышел небольшой отряд морских пехотинцев. Деревенского вида белобрысый паренек с простодушной физиономией шепелявя отсчитывал шаг. Проходя мимо Клайда и Джонни, он на секунду остановился и спросил:
– Шо там за шум?
– Драка, – ответил Джонни. – В «Юнион Джек».
– Ух ты. – Вернувшись к отряду, паренек скомандовал «налево», и его подчиненные послушно взяли курс на «Юнион Джек».
– Неужели мы пропустим такое представление? – взвыл Клайд.
– Папаша важнее.
Они вошли в «Метро». Папаша сидел за столиком с официанткой, которая была похожа на Паолу, только на порядок толще и старше. Жалкое зрелище. Папаша как раз проделывал свой чикагский номер. Клайд и Джонни подождали, пока он закончит. Официантка возмущенно вскочила и вперевалку удалилась. Папаша вытер носовым платком вспотевшее лицо.
– Двадцать пять танцев, – сообщил он подошедшим приятелям. – Я побил свой собственный рекорд.
– В «Юнион Джек» намечается классная драчка, – закинул удочку Клайд. – Не хочешь пойти посмотреть, Папаша?
– Или пойдем в бордель, который нам расхваливал стармех с «Хэнка», когда мы стояли в Барселоне. Можем прямо сейчас поискать этот притон.
Папаша кивнул:
– Вот что я вам скажу, ребята: именно туда я и хотел пойти.
Так началось их всенощное бдение. Посопротивлявшись для вида, Клайд и Джонни уселись на стулья по обе стороны от Папаши и начали пить, не отставая от него, но оставаясь трезвее.
Бар «Метро» чем-то походил на аристократический pied-a-terre , только предназначенный для низменных целей. К танцевальной площадке и стойке вела широкая, изогнутая полукругом мраморная лестница со статуями в нишах. Казалось, эти статуи – рыцари, прекрасные дамы и турки – вот-вот оживут; они словно ждали, когда наступит глухая ночь, уйдут последние моряки и погаснет электрический свет, чтобы очнуться от оцепенения, сойти с пьедесталов и величаво прошествовать в зал в ореоле собственного свечения, сродни фосфоресценции моря. И там они разобьются на пары и будут танцевать до утра в полной тишине, без музыки, с легким шорохом скользя по паркету.
Вдоль стен стояли огромные каменные горшки с пальмами и цезальпиниями. На покрытом красным ковром возвышении в конце зала расположился небольшой джазовый оркестр: скрипка, тромбон, саксофон, труба, гитара, фортепиано и ударные. На скрипке играла немолодая и довольно полная дама. В данный момент музыканты исполняли пьесу для тромбона «C'est Magnifique» , и десантник ростом в шесть с половиной футов отплясывал джиттербаг с двумя официантками одновременно, а его стоявшие рядом приятели подбадривали их, хлопая в ладоши. Но отнюдь нс пример Дика Пауэлла в роли американского морпеха, поющего «Салли и Сью, не надо грустить» , вдохновлял десантника – скорее, приверженность традициям, которая (надо полагать) латентно присутствует в зародышевой плазме каждого англичанина: еще одна шальная хромосома наряду с генами пятичасового чаепития и уважения к короне. В том, что янки воспринимали как диковинную причуду, как повод для музыкальной комедии, англичане видели историю, в которой Салли и Сью были не более чем случайными персонажами.
Ранним утром в белесом свете фонарей на пирсе для некоторых из этих зеленых беретов прозвучит команда «отдать швартовы». И потому ночь накануне отплытия предназначалась для сантиментов, шутливого флирта с разбитными официантками, для нескольких последних кружек пива и пары сигарет в этом зале, как будто специально созданном для прощальной вечеринки – солдатской версии знаменитого бала в субботнюю ночь перед Ватерлоо. Не составляло труда угадать, кто из десантников отплывал поутру: они уходили, не оглядываясь.
Папаша напился как свинья, вдрызг, и затащил обоих стражей в свое личное прошлое, копаться в котором им не хотелось. Однако пришлось выслушать подробный рассказ о его недолгом браке: о том, что он ей дарил, куда они ходили, как она готовила и какой была ласковой. Вскоре половина из того, что он говорил, превратилась в лепет, бессвязное бормотание. Но друзья не требовали ясности, не задавали вопросов – и не потому, что у них заплетались языки, просто от услышанного комок стоял в горле. Такими впечатлительными были Толстяк Клайд и Джонни Контанго.
Это мальтийское увольнение, подобно балу Золушки, неумолимо близилось к концу; время для пьяного хоть и замедляется, но все-таки не останавливается окончательно.
– Пошли, – в конце концов сказал Клайд, с трудом поднимаясь на ноги. – Пожалуй, пора сваливать.
Папаша печально улыбнулся и рухнул со стула.
– Пойдем поймаем такси, – предложил Джон. – Отвезем его на тачке.
– Черт, время-то уже позднее. – Кроме них, американцев в «Метро» не осталось. Англичане тихо и сосредоточенно прощались по крайней мере с этим уголком Валлетты. С уходом личного состава «Эшафота» все стало более прозаичным и обыденным.
Клайд и Джонни подхватили Папашу под руки, спустились по лестнице мимо укоризненно взирающих на них рыцарей и вышли на улицу.
– Эй, такси! – закричал Клайд.
– Нет такси, – сказал Джонни Контанго. – Кончились. Господи, какие громадные звезды.
Клайд начал препираться.
– Давай я все-таки его отведу, – предложил он. – Ты офицер, и тебе не обязательно возвращаться на ночь на корабль.
– Кто сказал, что я офицер? Я простой матрос. Твой браток, брат Папаши. Сторож брату моему.
– Такси, такси, такси.
– И лаймы мне как братья, и все люди братья. Кто сделал меня офицером? Конгресс. Офицер и джентльмен решением Конгресса. Да эти парни в Конгрессе ни хера не сделают, чтобы помочь англичанам в Суэце. Туг они не правы, и насчет меня они не правы.
– Паола, – простонал Папаша и подался вперед. Но друзья успели его удержать. Его бескозырка давно исчезла.
Голова бессильно свесилась, волосы упали на лоб, прикрыв глаза.
– А Папаша, оказывается, лысеет, – сказал Клайд. – Ни разу не замечал.
– Пока не выпьешь, ни черта не заметишь.
Пошатываясь, они побрели по Кишке, время от времени криками призывая такси. Такси нс отзывались. Улица казалась тихой и пустынной, но это впечатление было обманчивым: чуть впереди, там, где начинался подъем к Королевской дороге, раздалось несколько резких взрывов, а из-за угла донесся гул огромной толпы.
– Что это? – спросил Джонни. – Революция?
Хуже – там шло побоище между двумя сотнями королевских десантников и тремя десятками моряков с «Эшафота».
Клайд и Джонни дотащили Папашу до угла поближе к своим.
– О-го-го, – сказал Джонни.
От шума Папаша очнулся и принялся звать жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163