Первый немецкий муж-
чина, которого она увидела, оказался полицейским-регулировщиком. Он но-
сил форму. Флоренс добралась до островка ожидания и подергала полицейс-
кого за рукав. Тот мигом согнулся перед милой американской старушкой.
Она подняла свою трость, трость 1927 года из Йеллоустона, и шарахнула
его по голове. Регулировщик упал, как подкошенный, прямо посреди улицы.
Потом Флоренс вместе со своей тростью поспешно поковыляла в торговый
центр и принялась уже там избивать людей, мужчин и женщин, без разбору,
пока ее не усмирили. "Формула Обращения". Можно вам спеть "Формулу Обра-
щения"? Флоренс сделала то, что сделала. Ни больше, ни меньше. Она вер-
нулась на родину под надзором, в военном самолете. "Почему у вас дети
убивают всч подряд?" "Потому что все уже давно убиты. Все абсолютно
мертвы. И вы, и я, и Вперед Христианин." "Вы не слишком-то жизнерадост-
ны." "Это правда." Начало писем к жене младшего графского отпрыска: Ма-
дам.... "Мы установили ванну на первом этаже, когда у нас гостила Ида.
Ида была сестрой мистера Грина и не могла скакать по лестницам." Как
насчет Касабланки? Санта Круз? Фунчала? Малаги? Валетты? Ираклиона? Са-
моса? Хайфы? Котор-Бей? Дубровника? "Я хочу сменить обстановку," - гово-
рит Флоренс. "Чтобы буквально все было по-другому." В творческом сочине-
нии, необходимом, но не достаточном для поступления в Школу Известных
Писателей, Баскервилль разродился "Впечатлениями об Акроне", начинавши-
мися: "Акрон! Акрон был заполнен людьми, шедшими по улицам Акрона, неся
маленькие транзисторные приемники, которые были включены."
У Флоренс есть Клуб. Клуб собирается по вечерам каждый вторник в ее
старом, огромном и плоском, напичканном ванными доме на Бульваре Индиа-
на. Клуб - это группа людей, которые, в данном случае, собираются, чтобы
декламировать и слушать стихи во славу Флоренс Грин. Для допуска нужно
что-нибудь сочинить. Что-нибудь, обычно начинающееся в духе: "Флоренс,
хоть ты и старушка, но такая веселушка..." Поэма Вперед Христианина на-
чиналась "Сквозь все мои звенящие мгновенья..." Флоренс носит поэмы об
себе в кошчлке, они скреплены в здоровенный мерзкий ком. Воистину, Фло-
ренс Грин - невероятно богатая, невероятно эгоцентричная чокнутая стару-
шенция! Шесть определений описывают ее таким образом, что сразу понима-
ешь: она - чокнутая. "Но вы не ухватили жизненной правды, сущности!" -
восклицает Гуссерль. И не желаю. Его экзаменатор (это был Д.Дж.Рэтк-
лифф?) сурово говорил иногда: "Баскервилль, вы палите по воробьям, дис-
курсивность не есть литература." "Цель литературы," - весомо ответство-
вал Баскервилль, - "созидание необычного объекта, покрытого мехом, кото-
рый разбивает вам сердце." Джоан говорит: "У меня двое детей." "Ради че-
го?" - спрашиваю. "Не знаю," - отвечает. Я поражен скромностью ее отве-
та. Памела Хэнсфорд Джонсон слушает, и его лицо видоизменяется в то, что
можно назвать гримасой брезгливости. "То, что вы говорите, - ужасно," -
произносит он. И он прав, прав, совершенно точен. То, что она сказала, -
Наипервейшая Гадость. Мы ценим друг друга по репликам, и силою этих реп-
лик и той про сестер Эндрюс любовь становится возможной. Я ношу у себя в
бумажнике восемь параграфов генеральского Приказа, зачитанных адъютантом
моей юной безупречной Армии для рядовых: "(1) Вы находитесь в этой Ар-
мии, потому что хотите. Так что делайте то, что говорит Генерал. Кто не
сделает так, как сказал Генерал, будет вышвырнут из Армии. (2) Задача
Армии - делать то, чего говорит Генерал. (3) Генерал говорит, чтобы ник-
то не стрелял, пока он не скажет. Это важно, потому что когда Армия отк-
рывает огонь по чему-нибудь, все делают это вместе. Это очень важно, и
тот, кто так не сделает, будет лишен оружия и вышвырнут из Армии. (4) Не
бойтесь шума, когда все стреляют. Больно не будет. (5) У всех хватит
патронов, чтобы сделать то, чего хочет сделать Генерал. Те, кто патроны
потерает, больше их не получат. (6) Разговаривать с теми, кто не в Ар-
мии, категорически запрещается. Другие люди Армии не понимают. (7) Это
серьезная Армия, и тот, кто смеется, будет лишен оружия и вышвырнут из
Армии. (8) А Генерал сейчас хочет вот чего - найти и уничтожить врага."
Я хочу поехать туда, где все иначе. Простая, совершенная мысль. Ста-
рушенция требует полной новизны - никак не меньше. Ужин закончился. Мы
прикладываем салфетки к губам. Кимой и Мацу остаются нам, вероятно -
временно; верхняя ванная протекает без ремонта; я чувствую, деньги уплы-
вают, уплывают от меня. Я молодой человек, но очень одаренный, очень
обаятельный. Я редактирую... Я уже все это объяснял. В тусклом фойе я
запускаю руки в вырез желтого платья Джоан. Это опасно, но так можно вы-
яснить все раз и навсегда. Потом возникает Вперед Христианин - забрать
свое новое желтое пальтишко. Никто не воспринимает Флоренс всерьез. Как
можно всерьез воспринимать человека с тремя сотнями миллионов долларов?
Но я знаю, что когда позвоню завтра, никто не ответит. Ираклион? Самос?
Хайфа? Котор-Бей? Ее ни в одном из этих мест не будет. Она будет где-то
еще. Там, где все иначе. На улице дождь. В моем дождливо-синем фольксва-
гене я еду по дождливо-черной улице, думая почему-то о "Реквиеме" Верди.
И начинаю закладывать на крохотном автомобильчике совершенно идиотские
виражи, и начинаю петь. Первую часть великой "Господи помилуй".
Дональд Бартельм
ПИАНИСТКА
Из книги "Возвращайтесь, доктор Калигари" (1964)
Перевел Алексей Михайлов
Пятилетняя Присцилла Хесс у него за окном, квадратная и приземистая,
словно почтовый ящик (красный свитер, мешковатые вельветовые штанишки),
оглядывалась с видом мученика: кто бы вытер ей переполненный нос. Точно
бабочка, запертая в тот самый почтовый ящик. Удастся ли ей вылететь на
волю? Или свойства ящика прилипли к ней навечно - как родители, как имя?
Лучистая синева небес. Зеленое филе из соплей втянулось в жирную Прис-
циллу Хесс, и он обернулся поздороваться с женой, которая на четверень-
ках вползла в дверной проем.
- Ну, - сказал он, - и что теперь?
- Я отвратительна, - сказала та, устраивая свою задницу на ляжках. -
Наши дети отвратительны.
- Глупости, - быстро ответил Брайан. - Они чудесны. Чудесны и пре-
лестны. Это у других дети отвратительны, а наши - нет. Поднимайся и да-
вай-ка в коптильню. Ты ведь собиралась подлечить окорок.
- Окорок скончался, - сказала она. - Я не смогла его спасти. Испробо-
вала буквально все. Ты меня больше не любишь. Пенициллин был ни к черту.
И я отвратительна, и дети. Он просил попрощаться с тобой.
- Он?
- Окорок. У нас есть ребенок по имени Амброзий или Амброзия?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
чина, которого она увидела, оказался полицейским-регулировщиком. Он но-
сил форму. Флоренс добралась до островка ожидания и подергала полицейс-
кого за рукав. Тот мигом согнулся перед милой американской старушкой.
Она подняла свою трость, трость 1927 года из Йеллоустона, и шарахнула
его по голове. Регулировщик упал, как подкошенный, прямо посреди улицы.
Потом Флоренс вместе со своей тростью поспешно поковыляла в торговый
центр и принялась уже там избивать людей, мужчин и женщин, без разбору,
пока ее не усмирили. "Формула Обращения". Можно вам спеть "Формулу Обра-
щения"? Флоренс сделала то, что сделала. Ни больше, ни меньше. Она вер-
нулась на родину под надзором, в военном самолете. "Почему у вас дети
убивают всч подряд?" "Потому что все уже давно убиты. Все абсолютно
мертвы. И вы, и я, и Вперед Христианин." "Вы не слишком-то жизнерадост-
ны." "Это правда." Начало писем к жене младшего графского отпрыска: Ма-
дам.... "Мы установили ванну на первом этаже, когда у нас гостила Ида.
Ида была сестрой мистера Грина и не могла скакать по лестницам." Как
насчет Касабланки? Санта Круз? Фунчала? Малаги? Валетты? Ираклиона? Са-
моса? Хайфы? Котор-Бей? Дубровника? "Я хочу сменить обстановку," - гово-
рит Флоренс. "Чтобы буквально все было по-другому." В творческом сочине-
нии, необходимом, но не достаточном для поступления в Школу Известных
Писателей, Баскервилль разродился "Впечатлениями об Акроне", начинавши-
мися: "Акрон! Акрон был заполнен людьми, шедшими по улицам Акрона, неся
маленькие транзисторные приемники, которые были включены."
У Флоренс есть Клуб. Клуб собирается по вечерам каждый вторник в ее
старом, огромном и плоском, напичканном ванными доме на Бульваре Индиа-
на. Клуб - это группа людей, которые, в данном случае, собираются, чтобы
декламировать и слушать стихи во славу Флоренс Грин. Для допуска нужно
что-нибудь сочинить. Что-нибудь, обычно начинающееся в духе: "Флоренс,
хоть ты и старушка, но такая веселушка..." Поэма Вперед Христианина на-
чиналась "Сквозь все мои звенящие мгновенья..." Флоренс носит поэмы об
себе в кошчлке, они скреплены в здоровенный мерзкий ком. Воистину, Фло-
ренс Грин - невероятно богатая, невероятно эгоцентричная чокнутая стару-
шенция! Шесть определений описывают ее таким образом, что сразу понима-
ешь: она - чокнутая. "Но вы не ухватили жизненной правды, сущности!" -
восклицает Гуссерль. И не желаю. Его экзаменатор (это был Д.Дж.Рэтк-
лифф?) сурово говорил иногда: "Баскервилль, вы палите по воробьям, дис-
курсивность не есть литература." "Цель литературы," - весомо ответство-
вал Баскервилль, - "созидание необычного объекта, покрытого мехом, кото-
рый разбивает вам сердце." Джоан говорит: "У меня двое детей." "Ради че-
го?" - спрашиваю. "Не знаю," - отвечает. Я поражен скромностью ее отве-
та. Памела Хэнсфорд Джонсон слушает, и его лицо видоизменяется в то, что
можно назвать гримасой брезгливости. "То, что вы говорите, - ужасно," -
произносит он. И он прав, прав, совершенно точен. То, что она сказала, -
Наипервейшая Гадость. Мы ценим друг друга по репликам, и силою этих реп-
лик и той про сестер Эндрюс любовь становится возможной. Я ношу у себя в
бумажнике восемь параграфов генеральского Приказа, зачитанных адъютантом
моей юной безупречной Армии для рядовых: "(1) Вы находитесь в этой Ар-
мии, потому что хотите. Так что делайте то, что говорит Генерал. Кто не
сделает так, как сказал Генерал, будет вышвырнут из Армии. (2) Задача
Армии - делать то, чего говорит Генерал. (3) Генерал говорит, чтобы ник-
то не стрелял, пока он не скажет. Это важно, потому что когда Армия отк-
рывает огонь по чему-нибудь, все делают это вместе. Это очень важно, и
тот, кто так не сделает, будет лишен оружия и вышвырнут из Армии. (4) Не
бойтесь шума, когда все стреляют. Больно не будет. (5) У всех хватит
патронов, чтобы сделать то, чего хочет сделать Генерал. Те, кто патроны
потерает, больше их не получат. (6) Разговаривать с теми, кто не в Ар-
мии, категорически запрещается. Другие люди Армии не понимают. (7) Это
серьезная Армия, и тот, кто смеется, будет лишен оружия и вышвырнут из
Армии. (8) А Генерал сейчас хочет вот чего - найти и уничтожить врага."
Я хочу поехать туда, где все иначе. Простая, совершенная мысль. Ста-
рушенция требует полной новизны - никак не меньше. Ужин закончился. Мы
прикладываем салфетки к губам. Кимой и Мацу остаются нам, вероятно -
временно; верхняя ванная протекает без ремонта; я чувствую, деньги уплы-
вают, уплывают от меня. Я молодой человек, но очень одаренный, очень
обаятельный. Я редактирую... Я уже все это объяснял. В тусклом фойе я
запускаю руки в вырез желтого платья Джоан. Это опасно, но так можно вы-
яснить все раз и навсегда. Потом возникает Вперед Христианин - забрать
свое новое желтое пальтишко. Никто не воспринимает Флоренс всерьез. Как
можно всерьез воспринимать человека с тремя сотнями миллионов долларов?
Но я знаю, что когда позвоню завтра, никто не ответит. Ираклион? Самос?
Хайфа? Котор-Бей? Ее ни в одном из этих мест не будет. Она будет где-то
еще. Там, где все иначе. На улице дождь. В моем дождливо-синем фольксва-
гене я еду по дождливо-черной улице, думая почему-то о "Реквиеме" Верди.
И начинаю закладывать на крохотном автомобильчике совершенно идиотские
виражи, и начинаю петь. Первую часть великой "Господи помилуй".
Дональд Бартельм
ПИАНИСТКА
Из книги "Возвращайтесь, доктор Калигари" (1964)
Перевел Алексей Михайлов
Пятилетняя Присцилла Хесс у него за окном, квадратная и приземистая,
словно почтовый ящик (красный свитер, мешковатые вельветовые штанишки),
оглядывалась с видом мученика: кто бы вытер ей переполненный нос. Точно
бабочка, запертая в тот самый почтовый ящик. Удастся ли ей вылететь на
волю? Или свойства ящика прилипли к ней навечно - как родители, как имя?
Лучистая синева небес. Зеленое филе из соплей втянулось в жирную Прис-
циллу Хесс, и он обернулся поздороваться с женой, которая на четверень-
ках вползла в дверной проем.
- Ну, - сказал он, - и что теперь?
- Я отвратительна, - сказала та, устраивая свою задницу на ляжках. -
Наши дети отвратительны.
- Глупости, - быстро ответил Брайан. - Они чудесны. Чудесны и пре-
лестны. Это у других дети отвратительны, а наши - нет. Поднимайся и да-
вай-ка в коптильню. Ты ведь собиралась подлечить окорок.
- Окорок скончался, - сказала она. - Я не смогла его спасти. Испробо-
вала буквально все. Ты меня больше не любишь. Пенициллин был ни к черту.
И я отвратительна, и дети. Он просил попрощаться с тобой.
- Он?
- Окорок. У нас есть ребенок по имени Амброзий или Амброзия?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20