я
знал, что он увидел бы отражение моих волнений на всей моей нервной сети
точно так же, как другие видят их на лице. Кроме того, я никак не мог
примириться с мыслью, что и моя невеста находится под нескромным,
пронизывающим взором его "научных" глаз.
Следствием всего этого являлось то, что я все чаще и чаще искал
случая остаться с глазу на глаз с Фанни и, кроме того, усиленно подвергал
Жана Лебри целому ряду всевозможных опытов, ради которых ему приходилось
проводить значительное количество времени у меня в доме. Наука, благодаря
этому, обогатилась многими наблюдениями касательно переменных токов,
индукции и расположения интеллектуальных центров. Кстати сказать, Жан
Лебри с большой неохотой предавался этим научным занятиям, которые так
часто лишали его общества Фанни. Но, когда он начинал протестовать
особенно энергично, я взывал к его альтруизму и старался доказать ему, что
все наши достижения являются бесконечно ценными для всего человечества. Он
постепенно сдавался и нехотя соглашался приступить к работе, но занятия
наши становились все менее продолжительными. Им мешало ухудшение состояния
больного.
К концу сентября Жан стал внушать мне серьезные опасения. Приходилось
делать все большие и большие перерывы между нашими опытами, тем более, что
они сами по себе становились утомительными, так как тонкость и острота
приобретенного Жаном шестого чувства непрестанно возрастали. С другой
стороны, еще раз тщательно осмотрев и выслушав его, я пришел к заключению,
что необходимо подвергнуть Жана радиографическому исследованию.
До сих пор Жан Лебри упорно от этого отказывался, несмотря на все мои
увещевания. Он был глубоко убежден, что я настаиваю на этом исключительно
ради того, чтобы иметь возможность исследовать его глаза-электроскопы. "Я
прекрасно понимаю, к чему вы клоните! - говаривал он мне. - Но все ваши
хитрости шиты белыми нитками. Разве вы забыли, что вы мне обещали? Если я
хоть один раз дамся вам в руки, вы после первого сеанса будете настаивать
на втором, и я опять превращусь в лабораторное животное".
На этот раз я стал энергично доказывать ему, что я не имею
нравственного права останавливаться перед капризами больного и что ему
придется подвергнуться радиографическому исследованию. Иначе, при
дальнейшем откладывании, могут возникнуть самые серьезные последствия. Но
я дал ему честное слово, что в своих доводах и уговариваниях я руковожусь
исключительно лишь его личными интересами, но отнюдь не желанием
удовлетворить мою научную любознательность. Я обещал исполнить все его
требования, как бы мелочны и неосновательны они ни были. Я, наконец,
поклялся ему, что ограничусь одним лишь исследованием легких, если только
сам он не выразит желания, чтобы я осмотрел его глаза, и что буду
настаивать на повторении сеанса только в случае действительной
необходимости.
- Дело касается вашей жизни, - добавил я.
Жан возразил:
- Дело касается, в лучшем случае, нескольких лишних недель. Не
думайте, пожалуйста, что жизнь мне настолько в тягость, что я отношусь
безразлично к вопросу о ее продлении. Жизнь очень хороша, и она никогда не
казалась мне так прекрасна, как сейчас.
Он продолжал говорить задумчиво, точно во сне:
- С некоторых пор для меня жизнь стала настоящим праздником.
- Ну, и что же? - спросил я, стараясь совладать с голосом и с
нервами.
Он положил мне руку на плечо:
- Но дело в том, что я не имею права на это счастье, понимаете? Я не
имею права мешать людям и стоять на их пути. Сейчас я позволю себе
безумную роскошь - надеюсь, что мне это простят - но это не должно
тянуться слишком долго... Дайте мне умереть, Бар, тогда, когда мне
положено умереть! Стараться отдалить от себя этот час было бы с моей
стороны большой неделикатностью и злоупотреблением, я бы даже сказал -
почти преступлением.
- Я вас не понимаю, - сказал я глухим голосом. - Я не знаю никого,
кто бы искренно, страстно не желал вашего выздоровления. И я, я умоляю вас
от имени всех тех, кто вам дорог, позволить себя радиографировать.
Он покачал головой.
- Нет! - сказал он. - Не будем об этом говорить.
Чутье подсказало мне, что влияние только одного человека могло бы
оказаться достаточно сильным, чтобы парализовать его упорство. В тот же
день я встретился с Фанни Грив на теннисе у Бриссо и сообщил ей о
положении вещей.
- Он, конечно, будет на меня в претензии за то, что я прибегнул к
вашей помощи, чтобы повлиять на него. Но сейчас самое главное - заставить
его во что бы то ни стало согласиться, потому что, по-моему, он очень
плох.
Я изложил ей почти дословно все то, на чем Жан Лебри основывал свой
отказ, конечно, умолчав о том, что касалось его глаз-электроскопов.
Мне показалось, что она слегка побледнела.
Я зашел к Бриссо только для того, чтобы встретиться с ней и
поговорить. Мы гуляли взад и вперед по тенистой аллее парка, скрытые от
посторонних взглядов.
- Фанни! - воскликнул я, увидев, что она побледнела.
Я смотрел на нее с беспокойством, терзаемый слепой, оскорбительной
ревностью.
Не поднимая головы, она исподлобья задумчиво посмотрела на меня
своими серыми, лучистыми глазами. Грустная, слегка насмешливая улыбка
скользнула по ее лицу и озарила его мягким светом. Но я прочел в ее глазах
выражение снисходительной жалости и легкого упрека.
Охваченный смущением и отчаянием, я бормотал страстные извинения. Мои
руки умоляюще протянулись к ней...
Я сохранил листок орешника, который коснулся моего виска в минуту
нашего первого поцелуя. Вот он лежит сейчас передо мной на столе, еще
зеленый, но уже высохший.
На следующий день Жан Лебри сдался без боя. Мы условились, когда я
приступлю к его осмотру при помощи рентгеновских лучей. Во время войны
городская больница в Бельвю была обращена в военный лазарет, и ее
оборудование было пополнено множеством различных аппаратов и
приспособлений. Некоторые из них потом так и остались в руках у
гражданского больничного персонала. Между прочим, при больнице в отдельном
павильоне был устроен и прекрасный рентгеновский кабинет, отвечавший
последним требованиям науки и техники. Этим кабинетом у нас пользовались
очень редко и всегда под моим руководством.
Днем я зашел в больницу, чтобы проверить рентгеновский аппарат и
убедиться, исправно ли он работает. Все шло отлично. Я предупредил своего
помощника, что на завтрашнем сеансе я не нуждаюсь в его услугах, но прошу
его особенно тщательно все приготовить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
знал, что он увидел бы отражение моих волнений на всей моей нервной сети
точно так же, как другие видят их на лице. Кроме того, я никак не мог
примириться с мыслью, что и моя невеста находится под нескромным,
пронизывающим взором его "научных" глаз.
Следствием всего этого являлось то, что я все чаще и чаще искал
случая остаться с глазу на глаз с Фанни и, кроме того, усиленно подвергал
Жана Лебри целому ряду всевозможных опытов, ради которых ему приходилось
проводить значительное количество времени у меня в доме. Наука, благодаря
этому, обогатилась многими наблюдениями касательно переменных токов,
индукции и расположения интеллектуальных центров. Кстати сказать, Жан
Лебри с большой неохотой предавался этим научным занятиям, которые так
часто лишали его общества Фанни. Но, когда он начинал протестовать
особенно энергично, я взывал к его альтруизму и старался доказать ему, что
все наши достижения являются бесконечно ценными для всего человечества. Он
постепенно сдавался и нехотя соглашался приступить к работе, но занятия
наши становились все менее продолжительными. Им мешало ухудшение состояния
больного.
К концу сентября Жан стал внушать мне серьезные опасения. Приходилось
делать все большие и большие перерывы между нашими опытами, тем более, что
они сами по себе становились утомительными, так как тонкость и острота
приобретенного Жаном шестого чувства непрестанно возрастали. С другой
стороны, еще раз тщательно осмотрев и выслушав его, я пришел к заключению,
что необходимо подвергнуть Жана радиографическому исследованию.
До сих пор Жан Лебри упорно от этого отказывался, несмотря на все мои
увещевания. Он был глубоко убежден, что я настаиваю на этом исключительно
ради того, чтобы иметь возможность исследовать его глаза-электроскопы. "Я
прекрасно понимаю, к чему вы клоните! - говаривал он мне. - Но все ваши
хитрости шиты белыми нитками. Разве вы забыли, что вы мне обещали? Если я
хоть один раз дамся вам в руки, вы после первого сеанса будете настаивать
на втором, и я опять превращусь в лабораторное животное".
На этот раз я стал энергично доказывать ему, что я не имею
нравственного права останавливаться перед капризами больного и что ему
придется подвергнуться радиографическому исследованию. Иначе, при
дальнейшем откладывании, могут возникнуть самые серьезные последствия. Но
я дал ему честное слово, что в своих доводах и уговариваниях я руковожусь
исключительно лишь его личными интересами, но отнюдь не желанием
удовлетворить мою научную любознательность. Я обещал исполнить все его
требования, как бы мелочны и неосновательны они ни были. Я, наконец,
поклялся ему, что ограничусь одним лишь исследованием легких, если только
сам он не выразит желания, чтобы я осмотрел его глаза, и что буду
настаивать на повторении сеанса только в случае действительной
необходимости.
- Дело касается вашей жизни, - добавил я.
Жан возразил:
- Дело касается, в лучшем случае, нескольких лишних недель. Не
думайте, пожалуйста, что жизнь мне настолько в тягость, что я отношусь
безразлично к вопросу о ее продлении. Жизнь очень хороша, и она никогда не
казалась мне так прекрасна, как сейчас.
Он продолжал говорить задумчиво, точно во сне:
- С некоторых пор для меня жизнь стала настоящим праздником.
- Ну, и что же? - спросил я, стараясь совладать с голосом и с
нервами.
Он положил мне руку на плечо:
- Но дело в том, что я не имею права на это счастье, понимаете? Я не
имею права мешать людям и стоять на их пути. Сейчас я позволю себе
безумную роскошь - надеюсь, что мне это простят - но это не должно
тянуться слишком долго... Дайте мне умереть, Бар, тогда, когда мне
положено умереть! Стараться отдалить от себя этот час было бы с моей
стороны большой неделикатностью и злоупотреблением, я бы даже сказал -
почти преступлением.
- Я вас не понимаю, - сказал я глухим голосом. - Я не знаю никого,
кто бы искренно, страстно не желал вашего выздоровления. И я, я умоляю вас
от имени всех тех, кто вам дорог, позволить себя радиографировать.
Он покачал головой.
- Нет! - сказал он. - Не будем об этом говорить.
Чутье подсказало мне, что влияние только одного человека могло бы
оказаться достаточно сильным, чтобы парализовать его упорство. В тот же
день я встретился с Фанни Грив на теннисе у Бриссо и сообщил ей о
положении вещей.
- Он, конечно, будет на меня в претензии за то, что я прибегнул к
вашей помощи, чтобы повлиять на него. Но сейчас самое главное - заставить
его во что бы то ни стало согласиться, потому что, по-моему, он очень
плох.
Я изложил ей почти дословно все то, на чем Жан Лебри основывал свой
отказ, конечно, умолчав о том, что касалось его глаз-электроскопов.
Мне показалось, что она слегка побледнела.
Я зашел к Бриссо только для того, чтобы встретиться с ней и
поговорить. Мы гуляли взад и вперед по тенистой аллее парка, скрытые от
посторонних взглядов.
- Фанни! - воскликнул я, увидев, что она побледнела.
Я смотрел на нее с беспокойством, терзаемый слепой, оскорбительной
ревностью.
Не поднимая головы, она исподлобья задумчиво посмотрела на меня
своими серыми, лучистыми глазами. Грустная, слегка насмешливая улыбка
скользнула по ее лицу и озарила его мягким светом. Но я прочел в ее глазах
выражение снисходительной жалости и легкого упрека.
Охваченный смущением и отчаянием, я бормотал страстные извинения. Мои
руки умоляюще протянулись к ней...
Я сохранил листок орешника, который коснулся моего виска в минуту
нашего первого поцелуя. Вот он лежит сейчас передо мной на столе, еще
зеленый, но уже высохший.
На следующий день Жан Лебри сдался без боя. Мы условились, когда я
приступлю к его осмотру при помощи рентгеновских лучей. Во время войны
городская больница в Бельвю была обращена в военный лазарет, и ее
оборудование было пополнено множеством различных аппаратов и
приспособлений. Некоторые из них потом так и остались в руках у
гражданского больничного персонала. Между прочим, при больнице в отдельном
павильоне был устроен и прекрасный рентгеновский кабинет, отвечавший
последним требованиям науки и техники. Этим кабинетом у нас пользовались
очень редко и всегда под моим руководством.
Днем я зашел в больницу, чтобы проверить рентгеновский аппарат и
убедиться, исправно ли он работает. Все шло отлично. Я предупредил своего
помощника, что на завтрашнем сеансе я не нуждаюсь в его услугах, но прошу
его особенно тщательно все приготовить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28