Остальные двое с готовностью приняли его предложение, особенно тот, что придерживал дверь купе.
Он вежливо пропустил всех, чтобы сесть последним. Войдя в купе, он уже собрался это сделать, как вдруг ему в голову, очевидно, пришла новая мысль, заставившая изменить намерение.
– Ах, леди! – воскликнул он. – Надеюсь, вы извините меня, если я вас оставлю и пейейду в вагон для куйящих. Умиуаю от желания выкуйить сигауу.
Может быть, леди и сказали бы: «Курите здесь», но в купе находился незнакомец, поэтому они только ответили:
– Конечно, сэр.
И прежде чем они успели еще что-нибудь сказать, он исчез.
Прыгнул на платформу, как будто что-то его подгоняло.
Им это показалось странным – и немного невежливым.
– Мистер Свинтон – заядлый курильщик, – сказала старшая леди оправдывающим тоном.
Замечание было адресовано единственному оставшемуся с ними джентльмену.
– Да, я вижу это, – ответил тот слегка иронически.
Он разглядывал единственного пассажира, который, в шляпе и сюртуке, молча сидел в углу.
Несмотря на тусклый свет, он его узнал и был уверен, что Свинтон тоже узнал.
Потом взгляд его перешел на женщин; все они были раньше знакомы с этим пассажиром. Одна из них вздрогнула, узнав его.
Тем не менее все продолжали молчать, не было даже кивка в знак узнавания. Только мгновенное удивление, а за ним замешательство.
К счастью, лампа масляная, и в ее свете трудно было разглядеть выражение их лиц.
Так думала Джули Гирдвуд; так же считала и ее мать.
Корнелии было все равно. Ей ничего не нужно было скрывать.
Но Луису Лукасу молчание понравилось: теперь он отвечал за ситуацию.
Он сел напротив джентльмена, который стрелял в его ньюфаундленда!
Не очень приятное место: он сразу пересел на то, которое должен был занять Свинтон. Сделал он это под предлгом, что хочет быть поближе к миссис Гирдвуд.
Таким образом Мейнард остался без визави.
Мысли его тоже были странными. Да и как могло быть иначе? Рядом с ним, почти касаясь плечом, сидела женщина, которую он когда-то любил – или во всяком случае страстно ею восхищался.
Но это была однодневная страсть. Она прошла и теперь холодна и мертва. Было время, когда прикосновение этой округлой руки разгоняло кровь в его жилах. Теперь, когда она случайно касается его плеча, у него это вызывает не больше чувств, чем прикосновение к обломку статуи Праксителя!
Испытывает ли она то же самое?
Он не мог сказать, да ему и было все равно.
Если он и думал о ней, то с простой благодарностью. Он помнил свои догадки о том, кто послал ему в защиту звездно-полосатый флаг, – догадки, подкрепленные словами Бланш Вернон в разговоре в зарослях.
И только это заставило его мысленно сформулировать вопрос: «Должен ли я заговорить с ней?»
Он вспомнил все, что произошло между ними: ее холодное прощание на утесе, когда он спас их от прилива; почти презрительное обращение с ним на балу в Ньюпорте. Но он помнил и ее последние слова, когда она выходила из бального зала; и последний взгляд с балкона!
И слова и взгляд заставили его повторить вопрос: «Должен ли я заговорить с ней?»
Десять раз слова готовы были сорваться с его языка; и все время он сдерживался.
Было время, когда он заговорил бы, и завязался бы оживленный диалог. Хотя почтовый поезд со скоростью сорок миль в час достигенет Лондона через пятнадцать минут, Мейнарду казалось, что он никогда не придет на станцию.
Но наконец поезд остановился, и капитан Мейнард и его прежние знакомые не обменялись ни словом!
Казалось, все испытали облегчение, когда показалась платформа и появилась возможность избавиться от его общества.
Возможно, Джули была исключением. Она последней из своей группы выходила из купе; Мейнард, разумеется, еще оставался.
Она, казалось, задерживается в надежде , что он заговорит.
Ей хотелось сказать «жестокий»; но гордость остановила ее; и она, чтобы избежать унижения, быстро выпрыгнула из вагона.
Мейнард тоже едва не заговорил. И тоже сдержался из-за мысли – гордой, но не жестокой.
***
Он смотрел на платформу и видел, как они уходят. Видел, как к ним присоединились два джентльмена – один подошел украдкой, словно опасался, что его заметят.
Он знал, что это Свинтон; и понимал, почему тот избегает внимания.
Мейнарду было все равно; и он не завидовал его уверенности и обществу. Он только подумал:
– Странно, что в каждый неприятный момент моей жизни снова появляются эти люди из Ньюпорта– в Париже и теперь возле Лондона, когда я испытываю самое сильное горе!
Он продолжал раздумывать над этим совпадением, пока носильщик не усадил его вместе с багажом в кэб.
Не понимая причины его отвлеченности, этот служащий тем не менее был недоволен.
Сильно хлопнув дверцей, он напомнил пассажиру: тот не дал на чай!
Глава LXIII
«Это сладко – так сладко»
Сев в кэб, капитан Мейнард вместе со своим багажом благополучно прибыл на Портмен Сквер.
У него был с собой ключ, поэтому он зашел, не потревожив хозяйку.
Он снова оказался в своей квартире, постель приглашала лечь, но он не мог уснуть. Всю ночь метался он в постели и думал о Бланш Вернон.
Джули Гирдвуд заставила его отвлечься, но как только эта леди вышла из вагона, он перестал о ней думать.
Как только она исчезла на платформе, в воображении Мейнарда снова возникла дочь баронета, снова увидел он ее розовые щеки и золотые волосы.
Препятствия, возникшие между ними, неприятны, о них можно только сожалеть. Но, думая о них, Мейнард не чувствовал себя несчастным. Да и как могло быть иначе, если в ушах его еще звучала ее нежная речь; он снова достал листок и перечел при свете лампы, что на нем написано.
С болью прочел он: «Папа… никогда не разрешит мне снова с вами увидеться». Но это не мешает ему сохранить надежду.
Сейчас не средневековье; и Англия не страна монастырей, в которой все зависит от родительского согласия. Тем не менее власть отца может быть препятствием, и с ней следует считаться; да Мейнард и не думал иначе.
Между гордым баронетом и им самим препятствие, которое он, возможно, никогда не преодолеет, – социальная пропасть навсегда разделит их!
Есть ли способы преодолеть эту пропасть? Можно ли придумать такой способ?
Долгие часы эти мысли не давали ему уснуть; и он в конце концов уснул, так и не найдя выхода.
В то же самое время Бланш тоже не спала – и думала о том же.
Но были у нее и другие мысли и страхи. Ей еще предстояло встретиться с отцом!
Убежав к себе, она с того часа своего стыда не виделась с ним.
Но утром им придется встретиться – и, может быть, он потребует у нее признания.
Может показаться, что больше рассказывать не о чем. Но сама по себе необходимость успокаивать отца и повторять то, что уже было сказано, вызывала боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90