Своей быстрой и полной победой я надеюсь снискать к себе одобрение и расположение вашего высочествам.
Однако исход маркиза Теодоро из Верчелли меньше всего напоминал бегство. Вместе с собой он тащил обоз с большим количеством припасов, амуниции и осадных орудий, сильно замедлявший его движение по раскисшей после ноябрьских дождей дороге, так что только после обеда он смог добраться до деревни Вилланова, где разведчики сообщили ему, что значительная армия под командованием, предположительно, принца Вальсассины, обходит их с севера.
Такого поворота маркиз Теодоро никак не ожидал. Он был уверен, что Белларион закроется за крепкими стенами Касале, и только поэтому захватил с собой столь обременительный обоз.
Но в этой неожиданности заключалось, как всегда, главное преимущество Беллариона. Теперь Теодоро был вынужден действовать в спешке, не зная, в какой момент и откуда на него могут напасть, и не имея возможности как следует обдумать диспозицию своих войск; однако он немедленно велел поднять своих людей, которые уже начали разбивать лагерь для ночлега, и вывести их из деревни, чтобы они не оказались окруженными в ней.
Теодоро рассчитывал достичь тянущегося от деревни Корно до Пополо узкого участка твердой почвы, где топи по обеим сторонам обезопасят его фланги и вынудят противника атаковать по очень ограниченному фронту. Что делать дальше, он еще не успел решить, но знал, что таким маневром ему удастся вывести свою армию из-под удара противника, а его солдаты смогут отдохнуть ночью в расположенных на болотах деревушках.
Но он не успел удалиться и на милю от Виллановы, как Белларион атаковал его левый фланг. Несмотря на внезапность нападения, Теодоро успел расположить свои войска полумесяцем, с очевидным намерением дать арьергардный бой и позволить своим главным силам успеть отойти к намеченной позиции.
То, как Теодоро попытался использовать свою пехоту, заслужило бы полное одобрение Беллариона, если бы не прискорбное обстоятельство, что его копийщики были совершенно не обучены такой тактике. Некоторое количество лошадей напоролись на копья, но почти каждая такая потеря оборачивалась брешью в рядах пехотинцев, и тяжело вооруженные всадники Джазоне Тротты прорывались сквозь них, сея вокруг себя смерть своими грозными булавами.
Арьергардный бой грозил быстро превратиться в генеральное сражение, а для этого Теодоро трудно было бы оказаться в худшей позиции, чем теперь, когда его левый фланг был развернут на хлюпающей низине возле Далмаццо, имея в тылу широкую реку По. Он попытался еще сильнее изогнуть линию своих войск, так, чтобы в его тылу оказался тот самый участок твердой земли между Корно и Пополо, и только когда ему удалось завершить свой искусный маневр, он начал медленно, с боем, отступать. Теперь с каждым сделанным назад шагом фронт должен был становиться все уже и уже, топи слева и справа вскоре начнут серьезно мешать противнику, продвижение вперед которого станет возможным только ценой больших усилий и неоправданных потерь, и с приближением темноты Беллариону придется волей-неволей прекратить сражение и отвести свои войска. Теодоро готов был поздравить себя с тем, как ловко ему удалось выпутаться из столь затруднительного положения и выиграть необходимое время для передислокации своих войск, как вдруг с расстояния не более четверти мили по направлению к Корно, куда они медленно отступали, донесся тяжелый топот копыт, и, прежде чем Теодоро успел принять какие-либо меры, конница Уголино да Тенды ударила ему в тыл.
Уголино точно выполнил распоряжения Беллариона: к полудню этого дня его кондотта переместилась сначала в Бальцолу, деревушку, расположенную чуть дальше Корно, а затем стала медленно и осторожно подкрадываться к отступавшей армии Теодоро, выбирая путь вдоль края болота, чтобы стуком копыт случайно не привлечь внимания неприятеля.
Выбрав удобный момент, он быстро перестроил свою конницу в атакующие порядки и своими решительными действиями определил, по сути, исход всей битвы, поскольку находившиеся в передовых линиях солдаты, устрашенные внезапным нападением с тыла, смешали свои ряды и дрогнули перед непрестанными атаками с фронта.
Сражение длилось не более трех часов, и, за исключением немногих беглецов, которым удалось прорваться в сторону Трино, все, кто уцелел из армии Теодоро, сдались в плен. У них отобрали оружие и лошадей и отпустили на все четыре стороны, — при условии, что они не задержатся в Монферрато, — а раненых и искалеченных отнесли в деревни Вилланова, Терранова и Грасси.
С наступлением темноты победоносная армия вернулась в Касале, и ноябрьская ночь озарилась светом вспыхнувших костров и огласилась радостным звоном соборных колоколов: восторженное население города высыпало на улицы приветствовать Беллариона, принца Вальсассину, избавившего их от тягот осады и мести маркиза Теодоро.
Сам Теодоро, бледный, с гордо поднятой головой, шел во главе небольшой группы пленных, задержанных ради получения от них выкупа, нимало не смущаясь сыпавшимися на него со всех сторон насмешками. Он знал, что, окажись он хозяином положения, те же самые люди прославляли бы его сейчас столь же горячо, как и Беллариона.
Словно преступника, без оружия, с непокрытой головой, Уголино да Тенда и Джазоне Тротта привели бывшего регента во дворец, откуда он много лет правил Монферрато, и там его уже ожидали племянница и племянник, расположившийся в том же самом кресле, в котором он восседал, творя суд и расправу над своими подданными.
— Я думаю, вам известна ваша вина, синьор, — с холодным достоинством приветствовал его Джанджакомо, и он с трудом узнал мальчика, которого когда-то пытался погубить и душой, и телом. — Вы прекрасно знаете, что злоупотребили доверием моего отца, которого Господь призвал к себе. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Он раскрыл рот, чтобы ответить ему, но слова сорвались с его губ не раньше, чем ему удалось справиться со своими чувствами.
— В час своего поражения я могу просить только о пощаде.
— Вы считаете, что мы должны проявить к вам снисхождение и забыть, по какой причине вам довелось испытать горечь поражения?
— Вовсе нет. Я в ваших руках, плененный и беззащитный. Я не требую снисхождения — вполне возможно, вы решите, что я не заслуживаю его, — я надеюсь на снисхождение. Это все.
Брат и сестра внимательно смотрели на своего дядю и, пожалуй, впервые их взорам предстал не могущественный правитель, а всего лишь пожилой, сломленный несчастьем человек.
— Я не намерен судить вас, — после короткой паузы сказал Джанджакомо, — и рад, что такая ответственность не ляжет на мои плечи. Возможно, вы успели забыть, что мы родственники, но я это прекрасно помню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Однако исход маркиза Теодоро из Верчелли меньше всего напоминал бегство. Вместе с собой он тащил обоз с большим количеством припасов, амуниции и осадных орудий, сильно замедлявший его движение по раскисшей после ноябрьских дождей дороге, так что только после обеда он смог добраться до деревни Вилланова, где разведчики сообщили ему, что значительная армия под командованием, предположительно, принца Вальсассины, обходит их с севера.
Такого поворота маркиз Теодоро никак не ожидал. Он был уверен, что Белларион закроется за крепкими стенами Касале, и только поэтому захватил с собой столь обременительный обоз.
Но в этой неожиданности заключалось, как всегда, главное преимущество Беллариона. Теперь Теодоро был вынужден действовать в спешке, не зная, в какой момент и откуда на него могут напасть, и не имея возможности как следует обдумать диспозицию своих войск; однако он немедленно велел поднять своих людей, которые уже начали разбивать лагерь для ночлега, и вывести их из деревни, чтобы они не оказались окруженными в ней.
Теодоро рассчитывал достичь тянущегося от деревни Корно до Пополо узкого участка твердой почвы, где топи по обеим сторонам обезопасят его фланги и вынудят противника атаковать по очень ограниченному фронту. Что делать дальше, он еще не успел решить, но знал, что таким маневром ему удастся вывести свою армию из-под удара противника, а его солдаты смогут отдохнуть ночью в расположенных на болотах деревушках.
Но он не успел удалиться и на милю от Виллановы, как Белларион атаковал его левый фланг. Несмотря на внезапность нападения, Теодоро успел расположить свои войска полумесяцем, с очевидным намерением дать арьергардный бой и позволить своим главным силам успеть отойти к намеченной позиции.
То, как Теодоро попытался использовать свою пехоту, заслужило бы полное одобрение Беллариона, если бы не прискорбное обстоятельство, что его копийщики были совершенно не обучены такой тактике. Некоторое количество лошадей напоролись на копья, но почти каждая такая потеря оборачивалась брешью в рядах пехотинцев, и тяжело вооруженные всадники Джазоне Тротты прорывались сквозь них, сея вокруг себя смерть своими грозными булавами.
Арьергардный бой грозил быстро превратиться в генеральное сражение, а для этого Теодоро трудно было бы оказаться в худшей позиции, чем теперь, когда его левый фланг был развернут на хлюпающей низине возле Далмаццо, имея в тылу широкую реку По. Он попытался еще сильнее изогнуть линию своих войск, так, чтобы в его тылу оказался тот самый участок твердой земли между Корно и Пополо, и только когда ему удалось завершить свой искусный маневр, он начал медленно, с боем, отступать. Теперь с каждым сделанным назад шагом фронт должен был становиться все уже и уже, топи слева и справа вскоре начнут серьезно мешать противнику, продвижение вперед которого станет возможным только ценой больших усилий и неоправданных потерь, и с приближением темноты Беллариону придется волей-неволей прекратить сражение и отвести свои войска. Теодоро готов был поздравить себя с тем, как ловко ему удалось выпутаться из столь затруднительного положения и выиграть необходимое время для передислокации своих войск, как вдруг с расстояния не более четверти мили по направлению к Корно, куда они медленно отступали, донесся тяжелый топот копыт, и, прежде чем Теодоро успел принять какие-либо меры, конница Уголино да Тенды ударила ему в тыл.
Уголино точно выполнил распоряжения Беллариона: к полудню этого дня его кондотта переместилась сначала в Бальцолу, деревушку, расположенную чуть дальше Корно, а затем стала медленно и осторожно подкрадываться к отступавшей армии Теодоро, выбирая путь вдоль края болота, чтобы стуком копыт случайно не привлечь внимания неприятеля.
Выбрав удобный момент, он быстро перестроил свою конницу в атакующие порядки и своими решительными действиями определил, по сути, исход всей битвы, поскольку находившиеся в передовых линиях солдаты, устрашенные внезапным нападением с тыла, смешали свои ряды и дрогнули перед непрестанными атаками с фронта.
Сражение длилось не более трех часов, и, за исключением немногих беглецов, которым удалось прорваться в сторону Трино, все, кто уцелел из армии Теодоро, сдались в плен. У них отобрали оружие и лошадей и отпустили на все четыре стороны, — при условии, что они не задержатся в Монферрато, — а раненых и искалеченных отнесли в деревни Вилланова, Терранова и Грасси.
С наступлением темноты победоносная армия вернулась в Касале, и ноябрьская ночь озарилась светом вспыхнувших костров и огласилась радостным звоном соборных колоколов: восторженное население города высыпало на улицы приветствовать Беллариона, принца Вальсассину, избавившего их от тягот осады и мести маркиза Теодоро.
Сам Теодоро, бледный, с гордо поднятой головой, шел во главе небольшой группы пленных, задержанных ради получения от них выкупа, нимало не смущаясь сыпавшимися на него со всех сторон насмешками. Он знал, что, окажись он хозяином положения, те же самые люди прославляли бы его сейчас столь же горячо, как и Беллариона.
Словно преступника, без оружия, с непокрытой головой, Уголино да Тенда и Джазоне Тротта привели бывшего регента во дворец, откуда он много лет правил Монферрато, и там его уже ожидали племянница и племянник, расположившийся в том же самом кресле, в котором он восседал, творя суд и расправу над своими подданными.
— Я думаю, вам известна ваша вина, синьор, — с холодным достоинством приветствовал его Джанджакомо, и он с трудом узнал мальчика, которого когда-то пытался погубить и душой, и телом. — Вы прекрасно знаете, что злоупотребили доверием моего отца, которого Господь призвал к себе. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Он раскрыл рот, чтобы ответить ему, но слова сорвались с его губ не раньше, чем ему удалось справиться со своими чувствами.
— В час своего поражения я могу просить только о пощаде.
— Вы считаете, что мы должны проявить к вам снисхождение и забыть, по какой причине вам довелось испытать горечь поражения?
— Вовсе нет. Я в ваших руках, плененный и беззащитный. Я не требую снисхождения — вполне возможно, вы решите, что я не заслуживаю его, — я надеюсь на снисхождение. Это все.
Брат и сестра внимательно смотрели на своего дядю и, пожалуй, впервые их взорам предстал не могущественный правитель, а всего лишь пожилой, сломленный несчастьем человек.
— Я не намерен судить вас, — после короткой паузы сказал Джанджакомо, — и рад, что такая ответственность не ляжет на мои плечи. Возможно, вы успели забыть, что мы родственники, но я это прекрасно помню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101