церберы, меч или...
- Что за ерунда! - завопила ведьма. - Нет у него выхода. Вы слышали -
я его забираю.
Стоя перед Беккетом, она начала руками делать жесты, и из ее рта
полилась тарабарщина. При этом она приплясывала и пристукивала пятками.
- А теперь освободите его.
Корнуэлл на всякий случай попятился. Хол и Джиб освободили Беккета, и
тот, повернувшись, встал на четвереньки и стал ласкаться к ведьме.
- Как пес, - изумленно сказал Корнуэлл.
- Посмотрите, какой он милый, - обрадовано сказала ведьма, - и он
меня любит.
Она потрепала его по голове. Беккет в экстазе заизвивался.
- Идем, мой дорогой, - сказала ведьма.
Она повернулась и пошла к дому, а Беккет, по-прежнему на
четвереньках, побежал за ней.
После этого все занялись чаепитием. Ведьма, которой помогли множество
добровольцев, принесла чай и печенье. Все это поставили на столе рядом с
норой людоеда.
Корнуэлл осмотрелся, но ни неуклюжего гиганта, ни церберов, не было
видно. Совершенно неожиданно место приобрело счастливый и безмятежный вид.
Мягкое осеннее солнце клонилось к горизонту, снизу доносилось бормотание
ручья.
- Где лошади? - спросил Корнуэлл.
- Они ниже по ручью, - ответил Хол, - на маленьком лугу по колено в
траве и наслаждаются ею. За ними присматривает Снивли.
Прискакал на трех лапах Енот, сжимая в четвертой печенье. Хол
подобрал его, и Енот, удобно устроившись у него на коленях, начал жевать
печенье.
- Я думаю, все кончилось, - сказал Корнуэлл. - Присоединимся к
остальным.
- Интересно, как будут действовать церберы, когда поймут, что до
Беккета им не добраться? - сказал Джиб.
Людоед сунул в рот печенье и искоса взглянул на Корнуэлла.
- А кто эта "тряпка", что тебя сопровождает? - спросил он у Мери.
- Он не "тряпка", - ответила девушка, - и если вы не прекратите
говорить гадости, то на себе испытаете его силу.
Она сказала Корнуэллу:
- Он вовсе неплохой, просто так привык.
- Ну что ты стоишь? - проворчал людоед. - Садись рядом и бери чай. Я
бы предложил и печенье, но его уже нет. Никогда не видел таких прожорливых
гостей: набросились на печенье так, как будто умирают с голоду.
- После вчерашнего пира, - сказала Мери, - они не могут умирать с
голоду.
- Они прожорливы, - заявил людоед. - Такова их природа. Несмотря на
хорошие лица, они всего лишь утробы, прикрепленные к большим кишкам.
Корнуэлл сел рядом с людоедом, и одна из фей налила ему чай. Чашка
была полна наполовину: чаю тоже осталось мало.
- Людоед хочет рассказать мне о родителях, - сказала Мери. - Он как
будто хорошо их знал.
- Особенно твоего отца, - сказал людоед. - У нас с ним оказалось
очень много общих интересов. Мы часто по вечерам сидели здесь, где сидим
сейчас втроем, и разговаривали. Он был разумным и проницательным
человеком, и разговаривать с ним было приятно. Он был ученым и
джентльменом, уважал нашу землю и ее жителей и не боялся их, а это не
часто встретишь у людей. Хотя леди я видел меньше, мне она тоже очень
нравилась. А их девчонку я любил, как свою дочь. Я лежал в норе, когда она
в нее бросала камни и грязь, и представлял себе, как она дрожит в диком
ужасе, трясся от хохота.
- Трудно представить вас трясущимся от хохота, - сказал Корнуэлл.
- Мой дорогой сэр, это лишь потому, что вы меня не знаете. У меня
есть качества, которые не сразу обнаруживаются.
- Я со вчерашнего дня думаю: может, мои родители пришли из того же
мира, что и мистер Джоунз? - сказала Мери.
- Может быть, - ответил людоед. - В них было что-то общее с этим
вашим Джоунзом. Но это выражалось не в словах и поступках, а в том, как
они смотрели на мир, в какой-то их самоуверенности, которая временами
перерастала в высокомерие. Они не явились с теми магическими машинами,
которых так много у Джоунза, напротив, они пришли как скромные пилигримы,
с мешками за спиной. Я как раз сидел на солнышке, когда вы втроем
спустились по склону холма и перешли мост. Это было прекрасное зрелище,
лучше которого мои старые глаза ничего не видели. У них было с собой очень
мало вещей, только самое необходимое.
- И они вам нравились? - спросила Мери.
- Очень. Печален был тот день, когда они ушли на запад к Сожженной
равнине. Они собирались взять тебя с собой, но я отговорил их. Я знал, что
их самих бесполезно отговаривать идти. Я уже говорил, что в них не было
страха: они верили, что если идут с миром, то им позволят пройти. У них
была детская вера в доброту. Я думаю, что единственная причина, по которой
они оставили тебя, была в том, что они ни на минуту не сомневалась в своем
возвращении. Они успокаивали себя тем, что думали, что избавят тебя от
трудностей пути. Не от опасности, как они считали, так как им ничего не
грозит, а от трудностей.
- Значит, они ушли на запад, - сказал Корнуэлл. - Что они там искали?
- Не знаю, - ответил людоед. - Они ничего не говорили мне об этом.
Когда-то мне казалось, что я знаю, но теперь я не уверен. Они что-то
искали. У меня сложилось впечатление, что они хорошо знали, что ищут.
- Вы думаете, что теперь они мертвы? - спросила Мери.
- Вовсе нет. Я сижу здесь у входа в свою нору, год за годом, и смотрю
на холм. Честно говоря, я не жду их, но если бы они вернулись, я бы не
удивился. В них было, несмотря на свою внешнюю мягкость, что-то
несгибаемое. Они казались бессмертными, как будто смерть существовала не
для них. Я знаю, что все это звучит странно, и я, несомненно, ошибаюсь, но
временами испытываешь чувства, которые сильнее логики. Я смотрел, как они
уходили, до тех пор, пока они не скрылись из виду. Теперь я увижу, как
уходите вы. Ведь вы собираетесь идти за ними? Мери тоже пойдет с вами, и
ее, кажется, не остановить.
- Я хотел бы ее оставить, - сказал Корнуэлл.
- Это невозможно, - сказала Мери, - пока у меня есть надежда найти
их.
- Что я могу на это сказать? - констатировал Корнуэлл.
- Ничего не скажешь, - ответил людоед. - Надеюсь, что вы лучше
владеете мечем, чем кажется на первый взгляд. Вы, честно говоря, не похожи
на бойца. От вас пахнет книгами и чернилами.
- Вы правы, - сказал Корнуэлл. - Но я иду в хорошей компании. У меня
добрые товарищи, а меч у меня сделан из волшебного металла. Я бы только
хотел побольше потренироваться с мечом.
- Я думаю, - сказал людоед, - что с присоединением еще одного
спутника ваша компания станет сильнее.
- Вы имеете в виду Джоунза?
Людоед кивнул.
- Он объявляет себя трусом, но в его трусости великое достоинство.
Храбрость - это болезнь, часто смертельная. От нее нередко умирают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51