Наливая
воду, обратил внимание на газету, что лежала рядом. Что-то заинтересовало
его в ней, еще не знал, что именно, но встревожился и чуть не пролил воду
из стакана. Сделал глоток, ища те слова в газете, и нашел сразу - прочитал
только первые строчки и закрыл глаза: так, с закрытыми глазами, допил
воду, не мог поверить, хотя знал, что это не галлюцинация...
Прочитал еще раз - как хорошо, что инспектор вышел из комнаты. Гюнтер
наверняка выдал бы себя. Развернул газету, так и есть - загенский листок,
его привез Каммхубель и вчера отдал Карлу. Почему же тот не сказал ему?
Это бы спасло жизнь Карлу и Аннет...
Прочитал еще раз:
"Вчера скоропостижно скончался известный житель нашего города, с
именем которого во многом связано процветание Загена, доктор Рудольф
Зикс..."
Гюнтер воровато посмотрел, не вернулся ли инспектор, торопливо сложил
газету и спрятал в карман, словно она могла выдать его. Не было сил
подняться с кресла, но это продолжалось всего несколько секунд. Увидев
инспектора в дверях, встал и вытащил ключ.
- Пожалуйста... это от моего номера.
Шел за полицейским, смотрел на его аккуратно подстриженный затылок -
не было никаких мыслей и желаний, машинально отвечал на вопросы
инспектора, когда тот осматривал номер.
Стоял на том же месте, что и утром, смотрел в окно - толпа уже
разошлась, полицейские убрали остатки "фольксвагена". Почистят и вымоют
асфальт, и завтра ничто не напомнит о сегодняшней трагедии: будет стоять
какой-нибудь "ситроен" или "опель", только он, Гюнтер, запомнит на всю
жизнь, потому что совесть будет мучать его.
Интересно, мелькнула внезапно мысль, а мучила бы, если б он все же
заполучил пять миллионов? Наверно, не так, ибо знал бы, ради чего
пожертвовал двумя жизнями, а так пусто, - все напрасно: и их поездки, и
волнения, и, наконец, его измена.
Завтра он вернется в Швейцарию, и начнется привычная жизнь - кофе по
вечерам в клубе, репетиции и спектакли, споры об искусстве... Среднее
существование полунищего от искусства. Но, подумал вдруг с испугом, он уже
не сможет примириться с такой жизнью, он уже почувствовал в руках деньги,
много денег, он сроднился с ними, и соответственно изменились его взгляды
и вкусы.Наверно, он напоминает сейчас обанкротившегося миллионера. Да,
обанкротившегося, поскольку денег у него еле хватит на билет до Берна.
Гюнтер вынул платок, вытер потный лоб. Ощупал газету, вынул из
кармана. Он один узнал о смерти Рудольфа Зикса, в конечном итоге, какое
это имеет значение, только он знает, что группенфюрер унес в могилу тайну
шифра - Шлихтинг и Пфердменгес не догадываются ни о чем, и будет
справедливо, если они финансируют его - скажем, по десять тысяч марок.
Больше вряд ли дадут, но и не дать не смогут: он объяснит, что эти деньги
нужны ему для подкупа одного человека, без помощи которого трудно будет
войти в доверие личности, знающего первые цифры шифра.
Улыбка смягчила заостренные черты лица Гюнтера: двадцать тысяч не так
уж плохо, конечно, не миллион и не пять, но все-таки какой-то трамплин для
человека с умом. Ведь чего-чего, а ума у него хватит. Ума, настойчивости и
деловой прыти.
Улыбнулся еще раз. Можно даже написать Шлихтингу и полковнику
расписки, но пусть только попробуют вернуть свои жалкие двадцать тысяч! Он
намекнет, что Гюнтеру Велленбергу - люмпен-интеллигенту, терять,
собственно говоря, нечего, а вот дорогим господам... Если левые газеты
начнут распутывать этот клубок...
Гюнтер засмеялся. Инспектор удивленно посмотрел на него, и парень
сразу сделал постное лицо.
Потом инспектор ушел. Гюнтер лег на диван - захотелось спать, сон
одолевал его...
Он лежал с подложенной под щеку ладонью и вдруг увидел темно-звездное
небо - такое темное небо и такие яркие звезды можно видеть только во сне.
Звезды мерцали, и Гюнтеру было тревожно, предчувствовал: сейчас что-то
случится, и не знал, что именно...
Но вдруг луч, белый и тонкий, как лезвие, прорезал звездное небо и
потерялся где-то в бесконечном просторе.
Почти одновременно в луче возникли две фигуры - они шли, взявшись за
руки, словно их мог кто-то разлучить, вначале нерешительно, будто учились
ходить по канату, но постепенно их шаги становились увереннее, они шли и
не обращали внимания ни на звезды, ни на луч, смотрели друг на друга, и в
этом безбрежном мире для них не существовало ничего, кроме них самих и их
любви.
Аннет улыбалась Карлу - белая роза на зеленом стебельке - и ямочка на
ее щеке двигалась, а глаза излучали синий свет...
Они шли, разговаривая о чем-то, молчали, смеялись, снова
разговаривали и снова молчали. И им было хорошо, потому что самое главное
- найти друг друга, зная, что всегда будут радостными и пожатие руки, и
улыбка, и поцелуй, и просто ненароком сказанное слово, а они знали, что
так будет вечно, поскольку луч вел их в вечность и дорога их не имела
конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
воду, обратил внимание на газету, что лежала рядом. Что-то заинтересовало
его в ней, еще не знал, что именно, но встревожился и чуть не пролил воду
из стакана. Сделал глоток, ища те слова в газете, и нашел сразу - прочитал
только первые строчки и закрыл глаза: так, с закрытыми глазами, допил
воду, не мог поверить, хотя знал, что это не галлюцинация...
Прочитал еще раз - как хорошо, что инспектор вышел из комнаты. Гюнтер
наверняка выдал бы себя. Развернул газету, так и есть - загенский листок,
его привез Каммхубель и вчера отдал Карлу. Почему же тот не сказал ему?
Это бы спасло жизнь Карлу и Аннет...
Прочитал еще раз:
"Вчера скоропостижно скончался известный житель нашего города, с
именем которого во многом связано процветание Загена, доктор Рудольф
Зикс..."
Гюнтер воровато посмотрел, не вернулся ли инспектор, торопливо сложил
газету и спрятал в карман, словно она могла выдать его. Не было сил
подняться с кресла, но это продолжалось всего несколько секунд. Увидев
инспектора в дверях, встал и вытащил ключ.
- Пожалуйста... это от моего номера.
Шел за полицейским, смотрел на его аккуратно подстриженный затылок -
не было никаких мыслей и желаний, машинально отвечал на вопросы
инспектора, когда тот осматривал номер.
Стоял на том же месте, что и утром, смотрел в окно - толпа уже
разошлась, полицейские убрали остатки "фольксвагена". Почистят и вымоют
асфальт, и завтра ничто не напомнит о сегодняшней трагедии: будет стоять
какой-нибудь "ситроен" или "опель", только он, Гюнтер, запомнит на всю
жизнь, потому что совесть будет мучать его.
Интересно, мелькнула внезапно мысль, а мучила бы, если б он все же
заполучил пять миллионов? Наверно, не так, ибо знал бы, ради чего
пожертвовал двумя жизнями, а так пусто, - все напрасно: и их поездки, и
волнения, и, наконец, его измена.
Завтра он вернется в Швейцарию, и начнется привычная жизнь - кофе по
вечерам в клубе, репетиции и спектакли, споры об искусстве... Среднее
существование полунищего от искусства. Но, подумал вдруг с испугом, он уже
не сможет примириться с такой жизнью, он уже почувствовал в руках деньги,
много денег, он сроднился с ними, и соответственно изменились его взгляды
и вкусы.Наверно, он напоминает сейчас обанкротившегося миллионера. Да,
обанкротившегося, поскольку денег у него еле хватит на билет до Берна.
Гюнтер вынул платок, вытер потный лоб. Ощупал газету, вынул из
кармана. Он один узнал о смерти Рудольфа Зикса, в конечном итоге, какое
это имеет значение, только он знает, что группенфюрер унес в могилу тайну
шифра - Шлихтинг и Пфердменгес не догадываются ни о чем, и будет
справедливо, если они финансируют его - скажем, по десять тысяч марок.
Больше вряд ли дадут, но и не дать не смогут: он объяснит, что эти деньги
нужны ему для подкупа одного человека, без помощи которого трудно будет
войти в доверие личности, знающего первые цифры шифра.
Улыбка смягчила заостренные черты лица Гюнтера: двадцать тысяч не так
уж плохо, конечно, не миллион и не пять, но все-таки какой-то трамплин для
человека с умом. Ведь чего-чего, а ума у него хватит. Ума, настойчивости и
деловой прыти.
Улыбнулся еще раз. Можно даже написать Шлихтингу и полковнику
расписки, но пусть только попробуют вернуть свои жалкие двадцать тысяч! Он
намекнет, что Гюнтеру Велленбергу - люмпен-интеллигенту, терять,
собственно говоря, нечего, а вот дорогим господам... Если левые газеты
начнут распутывать этот клубок...
Гюнтер засмеялся. Инспектор удивленно посмотрел на него, и парень
сразу сделал постное лицо.
Потом инспектор ушел. Гюнтер лег на диван - захотелось спать, сон
одолевал его...
Он лежал с подложенной под щеку ладонью и вдруг увидел темно-звездное
небо - такое темное небо и такие яркие звезды можно видеть только во сне.
Звезды мерцали, и Гюнтеру было тревожно, предчувствовал: сейчас что-то
случится, и не знал, что именно...
Но вдруг луч, белый и тонкий, как лезвие, прорезал звездное небо и
потерялся где-то в бесконечном просторе.
Почти одновременно в луче возникли две фигуры - они шли, взявшись за
руки, словно их мог кто-то разлучить, вначале нерешительно, будто учились
ходить по канату, но постепенно их шаги становились увереннее, они шли и
не обращали внимания ни на звезды, ни на луч, смотрели друг на друга, и в
этом безбрежном мире для них не существовало ничего, кроме них самих и их
любви.
Аннет улыбалась Карлу - белая роза на зеленом стебельке - и ямочка на
ее щеке двигалась, а глаза излучали синий свет...
Они шли, разговаривая о чем-то, молчали, смеялись, снова
разговаривали и снова молчали. И им было хорошо, потому что самое главное
- найти друг друга, зная, что всегда будут радостными и пожатие руки, и
улыбка, и поцелуй, и просто ненароком сказанное слово, а они знали, что
так будет вечно, поскольку луч вел их в вечность и дорога их не имела
конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28