Построим дороги, автострады, паркинги и мосты. Кино будет бесплатным. Транспорт — тоже. Одним словом, PAF это спасение! PAF, белькомбежцы и белькомбежки, это единственное, за что вам следует держаться! Скоро PAF будет на всех устах и во всех сердцах! Да здравствует PAF! Да здравствует Белькомб! Вперед!
И он приканчивает вторую бутылку под неописуемый восторг публики.
Глава 14
Я чувствую необходимость поприветствовать Старика, потому что следует относиться с уважением к вышестоящему, а кроме того, я хочу подтвердить, что не утратил интерес к Берюрье.
Он задумчив. Он низко кланяется маме, затем говорит мне, вяло пожимая мою превосходную, снабженную пятью пальцами, всегда готовыми к действию, руку, которую я ему протягиваю:
— Совершенно очевидно, мой дорогой, что ваш Берюрье уволен со службы с сегодняшнего вечера!
Как бы вы ни были ко всему готовы, подобная новость не может не потрясти, не правда ли? Ощущение такое, будто я получил прямой удар в солнечное сплетение.
— Послушайте, господин директор…
Я гляжу на удрученное лицо Фелиции. Что-то бормочу. Мой Толстяк уволен из полиции! Нет, я не могу этого допустить! Без Берю эта собачья работа ничего не стоит. Он — это радость, улыбка и, следовательно, немного душа этой работы.
К директору неожиданно обращается мама.
— Господин директор, — четко говорит она тихим голосом, — вы можете мне сказать, что я вмешиваюсь не в свои дела, но мне кажется, что господин Берюрье поступил так для пользы дела. Если вы его дезавуируете, уволив с работы, то газеты ухватятся за это дело, раздуют его, и полиция от этого ничего не выиграет.
Большой босс удивленно поворачивается к маме. В те редкие случаи, когда они встречались, Фелиция не произнесла ни слова. По натуре она робкая женщина. Когда она покидает пределы нашего особнячка, она чувствует себя потерянной. Наверное, она в самом деле испытывает глубокую симпатию к Верзиле, чтобы осмелиться противопоставить свое мнение столь важному лицу.
— Не считаете ли вы, дорогая мадам, — с горечью говорит Старик, — что сегодня вечером он в достаточной мере выставил полицию в смешном виде?
Фелиция отрицательно качает головой.
— Берюрье человек простой, господин директор. Его выдвижение своей кандидатуры действительно напоминает фарс. Следовательно, те, кто смеется, на его стороне. Во время выступления я была поражена его обходительностью и присущим ему чувством юмора. Этот человек умеет нравиться людям, потому что у него чистая душа под — бог мой, как бы это сказать?.. — отталкивающей внешностью.
Старик поражен.
— Мадам, — говорит он, — вы мне кажетесь слишком снисходительной.
Он прочищает горло.
— Ладно, мой дорогой Сан-Антонио, давайте заключим договор: вы мне находите преступника в течение двух суток, а я забываю то, что сказал по поводу вашего старого сообщника.
Он кланяется, целует маме руку, отчего она краснеет, смутившись, и растворяется в ночи.
Я разыскиваю Его Величество. Он просто цветет! Он лучезарен и слегка навеселе.
— Классно получилось, приятель! — ликует он.
— Прекрасно, — соглашаюсь я. — Даже сам Пужад не смог бы выступить лучше!
— Думаю, дело в мешке, как говорят при английском дворе.
— Что в мешке, мой румяный малыш?
— Мое избрание в палату депутатов.
Я раскрываю от удивления рот.
— Ты что, в самом деле хочешь стать депутатом?
— Ну и хрен же ты собачий! — взрывается Ромовая баба. — Нет, ты слышишь, Пополь? — говорит он, обращаясь к Морбле. — Он еще сомневается, хочу ли я стать депутатом! Да если посмотреть да разобраться, как складываются мои дела сейчас, я, может быть, еще и министром буду. В политике — это не то, что в полиции, тут продвигаешься благодаря своей глотке. Я, конечно, не хочу хвастать, приятель, но что касается моей глотки, то она у меня — слава богу, разве нет? Если хочешь, уметь болтать — это особый дар!
— В ожидании депутатского кресла, — обрываю я его, — побереги свои перышки, Толстый. Не забывай, что убийца все еще разгуливает на свободе и подкарауливает тебя!
Он хохочет, потом своим согнутым указательным пальцем манит меня в сторону. Я повинуюсь.
— Послушай, Сан-А, — наклоняется он ко мне, дыша в лицо перегаром, который заставляет подумать о винодельческом кооперативе, — я не верю в историю о чокнутом. Мое глубокое убеждение, что все эти преступления являются нормальными. Но последнее — вовсе не преступление.
— Значит, это эскимо на палочке? — шучу я, поскольку шутить полезно.
— Несчастный случай, я тебе уже говорил об этом.
— А два первых?
— Согласен, похоже на это, как сказала бы Далила, но это не дело рук сумасшедшего. Если бы я поверил в сумасшедшего, надеюсь, ты понимаешь, что я бы не стал выставлять свою кандидатуру. У меня всего лишь одна шкура, и я за нее держусь, приятель! Ты можешь представить Берту без меня? Ей больше некому будет наставлять рога!
Я кладу руку на плечо Тучному — На твоем месте, Толстый, я бы все-таки предусмотрел и эту возможность. Представь, что ты ошибаешься?
Но он уже закусил удила. Дай бог, чтоб это были милосердные удила!
— Если ты беспокоишься о моем здоровье, можешь передохнуть, приятель я пью рыбий жир каждое утро!
После того как произошел обмен этими любезностями, мы все возвращаемся в Сен-Тюрлюрю, чтобы предаться целительному сну.
* * *
На следующее утро мы встаем рано. Я чувствую себя бодрым, хотя не могу объяснить причину этой бодрости. У меня складывается впечатление, что период маразма заканчивается. Мой персональный внутренний голос предсказывает ясную погоду и нашептывает мне добрые обещания Берю распевает во весь голос. Он появляется на лестничном повороте, выбритый, в свежей рубашке, с улыбкой победителя Аустерлицкой битвы на губах Мне отрадно видеть, что мы настроены на одну и ту же волну.
— Ты, кажется, в отличной форме, Толстый? — обращаюсь я к нему, дуя на обжигающий кофе.
— Да, — соглашается он. — Сегодня утром у меня пресс-конференция в кафе “Индустрия и Монумент — объединенным мертвецам”. И мне пришлось просмотреть основные направления моей программы, по поводу которой я держал речь вчера вечером.
Я ничего не отвечаю. Он мне начинает надоедать, этот Берю. Пока он поглощает свой завтрак, состоящий из сала, ветчины, яичницы-глазуньи, сыра и литра красного вина, я спускаюсь, чтобы вывести автомобиль после этого возвращаюсь, чтобы поцеловать Фелицию Когда я вновь вхожу в столовую, Тучный вытирает лезвие своего перочинного ножа изнанкой галстука, засовывает свой рабочий инструмент в карман и встает.
— Придется утром купить другую шляпу, — решает он, снимая свой фетровый ореол с вешалки.
— Да, — поощряю я его, — придется.
Мы занимаем места в моей машине — и погоняй, водитель! Направление — Белькомб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
И он приканчивает вторую бутылку под неописуемый восторг публики.
Глава 14
Я чувствую необходимость поприветствовать Старика, потому что следует относиться с уважением к вышестоящему, а кроме того, я хочу подтвердить, что не утратил интерес к Берюрье.
Он задумчив. Он низко кланяется маме, затем говорит мне, вяло пожимая мою превосходную, снабженную пятью пальцами, всегда готовыми к действию, руку, которую я ему протягиваю:
— Совершенно очевидно, мой дорогой, что ваш Берюрье уволен со службы с сегодняшнего вечера!
Как бы вы ни были ко всему готовы, подобная новость не может не потрясти, не правда ли? Ощущение такое, будто я получил прямой удар в солнечное сплетение.
— Послушайте, господин директор…
Я гляжу на удрученное лицо Фелиции. Что-то бормочу. Мой Толстяк уволен из полиции! Нет, я не могу этого допустить! Без Берю эта собачья работа ничего не стоит. Он — это радость, улыбка и, следовательно, немного душа этой работы.
К директору неожиданно обращается мама.
— Господин директор, — четко говорит она тихим голосом, — вы можете мне сказать, что я вмешиваюсь не в свои дела, но мне кажется, что господин Берюрье поступил так для пользы дела. Если вы его дезавуируете, уволив с работы, то газеты ухватятся за это дело, раздуют его, и полиция от этого ничего не выиграет.
Большой босс удивленно поворачивается к маме. В те редкие случаи, когда они встречались, Фелиция не произнесла ни слова. По натуре она робкая женщина. Когда она покидает пределы нашего особнячка, она чувствует себя потерянной. Наверное, она в самом деле испытывает глубокую симпатию к Верзиле, чтобы осмелиться противопоставить свое мнение столь важному лицу.
— Не считаете ли вы, дорогая мадам, — с горечью говорит Старик, — что сегодня вечером он в достаточной мере выставил полицию в смешном виде?
Фелиция отрицательно качает головой.
— Берюрье человек простой, господин директор. Его выдвижение своей кандидатуры действительно напоминает фарс. Следовательно, те, кто смеется, на его стороне. Во время выступления я была поражена его обходительностью и присущим ему чувством юмора. Этот человек умеет нравиться людям, потому что у него чистая душа под — бог мой, как бы это сказать?.. — отталкивающей внешностью.
Старик поражен.
— Мадам, — говорит он, — вы мне кажетесь слишком снисходительной.
Он прочищает горло.
— Ладно, мой дорогой Сан-Антонио, давайте заключим договор: вы мне находите преступника в течение двух суток, а я забываю то, что сказал по поводу вашего старого сообщника.
Он кланяется, целует маме руку, отчего она краснеет, смутившись, и растворяется в ночи.
Я разыскиваю Его Величество. Он просто цветет! Он лучезарен и слегка навеселе.
— Классно получилось, приятель! — ликует он.
— Прекрасно, — соглашаюсь я. — Даже сам Пужад не смог бы выступить лучше!
— Думаю, дело в мешке, как говорят при английском дворе.
— Что в мешке, мой румяный малыш?
— Мое избрание в палату депутатов.
Я раскрываю от удивления рот.
— Ты что, в самом деле хочешь стать депутатом?
— Ну и хрен же ты собачий! — взрывается Ромовая баба. — Нет, ты слышишь, Пополь? — говорит он, обращаясь к Морбле. — Он еще сомневается, хочу ли я стать депутатом! Да если посмотреть да разобраться, как складываются мои дела сейчас, я, может быть, еще и министром буду. В политике — это не то, что в полиции, тут продвигаешься благодаря своей глотке. Я, конечно, не хочу хвастать, приятель, но что касается моей глотки, то она у меня — слава богу, разве нет? Если хочешь, уметь болтать — это особый дар!
— В ожидании депутатского кресла, — обрываю я его, — побереги свои перышки, Толстый. Не забывай, что убийца все еще разгуливает на свободе и подкарауливает тебя!
Он хохочет, потом своим согнутым указательным пальцем манит меня в сторону. Я повинуюсь.
— Послушай, Сан-А, — наклоняется он ко мне, дыша в лицо перегаром, который заставляет подумать о винодельческом кооперативе, — я не верю в историю о чокнутом. Мое глубокое убеждение, что все эти преступления являются нормальными. Но последнее — вовсе не преступление.
— Значит, это эскимо на палочке? — шучу я, поскольку шутить полезно.
— Несчастный случай, я тебе уже говорил об этом.
— А два первых?
— Согласен, похоже на это, как сказала бы Далила, но это не дело рук сумасшедшего. Если бы я поверил в сумасшедшего, надеюсь, ты понимаешь, что я бы не стал выставлять свою кандидатуру. У меня всего лишь одна шкура, и я за нее держусь, приятель! Ты можешь представить Берту без меня? Ей больше некому будет наставлять рога!
Я кладу руку на плечо Тучному — На твоем месте, Толстый, я бы все-таки предусмотрел и эту возможность. Представь, что ты ошибаешься?
Но он уже закусил удила. Дай бог, чтоб это были милосердные удила!
— Если ты беспокоишься о моем здоровье, можешь передохнуть, приятель я пью рыбий жир каждое утро!
После того как произошел обмен этими любезностями, мы все возвращаемся в Сен-Тюрлюрю, чтобы предаться целительному сну.
* * *
На следующее утро мы встаем рано. Я чувствую себя бодрым, хотя не могу объяснить причину этой бодрости. У меня складывается впечатление, что период маразма заканчивается. Мой персональный внутренний голос предсказывает ясную погоду и нашептывает мне добрые обещания Берю распевает во весь голос. Он появляется на лестничном повороте, выбритый, в свежей рубашке, с улыбкой победителя Аустерлицкой битвы на губах Мне отрадно видеть, что мы настроены на одну и ту же волну.
— Ты, кажется, в отличной форме, Толстый? — обращаюсь я к нему, дуя на обжигающий кофе.
— Да, — соглашается он. — Сегодня утром у меня пресс-конференция в кафе “Индустрия и Монумент — объединенным мертвецам”. И мне пришлось просмотреть основные направления моей программы, по поводу которой я держал речь вчера вечером.
Я ничего не отвечаю. Он мне начинает надоедать, этот Берю. Пока он поглощает свой завтрак, состоящий из сала, ветчины, яичницы-глазуньи, сыра и литра красного вина, я спускаюсь, чтобы вывести автомобиль после этого возвращаюсь, чтобы поцеловать Фелицию Когда я вновь вхожу в столовую, Тучный вытирает лезвие своего перочинного ножа изнанкой галстука, засовывает свой рабочий инструмент в карман и встает.
— Придется утром купить другую шляпу, — решает он, снимая свой фетровый ореол с вешалки.
— Да, — поощряю я его, — придется.
Мы занимаем места в моей машине — и погоняй, водитель! Направление — Белькомб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36