В общем, ничего такого, что могло бы навести на след.
Я продвинулся к разгадке в том смысле, что нашел виновного, но по-прежнему ничего не знаю о его первой жертве, равно как и о мотиве убийства.
В дверь стучит Ларут.
— Привет, комиссар, — говорит он. — Что новенького? Я начинаю беситься.
— Сейчас не время, старина, извините… Но от журналистов отделаться еще сложнее, чем от хронической экземы.
— Вы меня позвали из-за какой-то интересной фотографии…
— За этим идите во двор.
— Что происходит?
— Вам объяснят. Простите, но я больше не могу уделить вам ни секунды.
Он выходит разъяренным. Я снимаю трубку телефона.
— Приведите ко мне девку!
Смерть ее амбала меня озадачила. Блатные редко кончают жизнь самоубийством. Я знаю, что для него все было кончено, он должен был отправиться на гильотину и понимал, что это неизбежно, но я все-таки никак не могу понять глубинную причину его прыжка. Испугался оказаться выставленным на посмешище? Или был потрясен предательством своей подружки?
В кабинет опять вводят Мари-Жанну.
Увидев, что ее парня здесь больше нет, она немного приободряется.
Я делаю конвойным знак поднимать паруса и встаю перед ней.
— Слушай, девочка, у меня больше нет времени с тобой возиться. Вот как обстоят наши дела: твой дружок не захотел расколоться и от всего отпирается. Поскольку у меня нет против него формальных улик, а он малый хитрый, мне придется его выпустить. Ставлю штаны зуава против руки моей сестры, что после того, что произошло, Турок тебя пришьет.
Ты ж его знаешь: он парень нервный. А трепка, которую мы ему задали, еще больше ухудшила его настроение.
Я выбрал правильный тон. Она бледнеет, и ее глаза расширяются от страха.
— В общем, если хочешь сохранить свои кости в целости, тебе остается одно: расколоться на полную. Тогда мы прижмем Турка, и это пойдет на пользу твоему здоровью. Что ты об этом думаешь?
Она согласна на тысячу процентов.
— Да, да, — блеет она. — Но я ничего не знаю… Он дал мне вчера конверт и велел отнести его на почту. И все!
Эта дура даже не сечет, что и это тянет на хорошее обвинение!
— Оставим историю с конвертом. Меня больше интересует другое дело.
О нем ты что-нибудь можешь рассказать?
— Нет. Скрытнее моего мужика никого нет. Могила. Это она удачно выразилась: Турок теперь — могила. Я бы даже сказал — мавзолей!
Я немного размышляю, чтобы проветрить мозги.
— Ладно, подожди, подойдем к делу с другой стороны. Беру листок бумаги и карандаш.
— Где вы оба обретаетесь?
— В гостинице “Серебряный берег” на улице Милан.
— Номер комнаты?
— Четырнадцать.
— С кем он водит знакомство? Она пожимает плечами.
— Пфф… С ребятами с Монмартра…
— Мне нужны имена! Она размышляет:
— Боб Шалун… Греноблец… Маньен Улыбчивый… Их настоящих имен я не знаю.
— С этим я как-нибудь разберусь… Скажи, тебе в последнее время не казалось, что Турок провернул деликатное дельце?
— О! По нему никогда ничего не понять… Чтобы узнать, о чем он думает, надо встать очень рано!
— По ночам он работал?
— Да, изредка. Но он мне никогда ничего не говорил. Турок был прямо-таки герметичным субъектом. Не из тех лопухов, что доверяются бабам. Он прекрасно знал, что они мелют языком, как помелом! Вы делитесь с ними секретами, но не успели вы еще закончить, как они мысленно составляют список тех, кому можно пересказать эту историю.
— Это все, что тебе известно?
— Да, клянусь вам!
И она торжественно вытягивает руку.
— Ты чего делаешь? — смеюсь я. — Дождя нет. Обиженная, она опускает лапу.
— Со своими приятелями он встречался в “Баре Друзей”?
— Да.
Ай! Вот этого я и боялся. В данный момент господа блатные уже в курсе циркового представления, которое мы там устроили. В среде урок началось большое волнение. Спасайся кто может! Простившись со своими шлюшками и погладив напоследок их упругие груди, они ложатся на дно.
Даже если я сумею схватить дружков Турка, вовсе не обязательно, что они были его сообщниками.
Мне в голову приходит одна идея. И очень даже неплохая…
Я высовываюсь из окна. Ларут фотографирует мертвеца. Я его окликаю:
— Не уходите, не поговорив со мной, Ларут. Это крайне важно.
Затем я вызываю конвой Мари-Жанны и отдаю распоряжение:
— Слушайте внимательно, ребята. Сейчас два часа пополудни. Вы продержите эту девицу до восьми часов, потом привезете ее на машине на улицу Милан и высадите в пятидесяти метрах от гостиницы “Серебряный берег”. Понятно?
— Понятно, патрон.
Я обращаюсь к скромной труженице панели:
— Вернешься в гостиницу, как обычно, и поднимешься прямиком в свой номер, ясно? Она утвердительно кивает.
— Не говори ни слова, кроме “здрасте” хозяину гостиницы или горничной. Ни слова о том, что с тобой приключилось, ты меня понимаешь? Будь внимательна, даже стены имеют уши… Если не сделаешь все точно так, как я говорю, пеняй на себя.
Она подтверждает свое полное согласие с моими словами.
— А когда я приду в номер? — спрашивает она.
Я улыбаюсь.
— Не ломай себе голову. Продолжения программы не знаю даже я сам.
Это будет сюрприз… Я отвожу обоих агентов в сторону.
— Падовани только что покончил с собой, выбросившись из этого окна, — сообщаю я им тихим голосом.
— Мы знаем, — отвечают они.
Их скромность заслуживает всяческих похвал.
— Браво, мальчики! Раскладушке ни слова… Она не должна знать, что случилось, иначе весь мой план рухнет.
— Не беспокойтесь, патрон… Мы составим ей компанию до восьми вечера.
— Покормите ее, это ее как-то займет…
В эту секунду в мой кабинет врывается Ларут.
— Вот это да! — орет он. — Новость так новость!
Я подскакиваю к нему и, прижав палец к губам, даю понять, чтобы он замолчал.
Он закрывает рот, потом смотрит на Мари-Жанну.
— Кто эта особа?
— Наступит день, и я вам скажу. Может быть, — отвечаю я, стараясь говорить как можно более веселым тоном. Конвоиры уводят киску. Ларут и я остаемся вдвоем. Я вытираю лоб рукавом.
— Вы вогнали меня в дрожь, — признаюсь я ему. — Если бы вы сообщили этой девице о смерти ее дружка, мой план накрылся бы.
Я подталкиваю его к столу.
— Присядьте, Ларут. Я хочу попросить вас о новой отсрочке…
Он хмурит брови.
— Ах, вот оно что!
В его голосе звучат недобрые нотки.
— Не пишите о смерти Падовани до завтрашнего дня. Он встает, прохаживается по кабинету, затем кладет руки на лежащий на моем столе блокнот и наклоняется ко мне.
— Хрен вам, комиссар!
— Простите?
— Я сказал: хрен вам. Мне осточертели ваша трепотня, ваши отсрочки, ваши блестящие комбинации… Моя работа — информировать читателей раньше моих коллег. Вот уже два дня вы не даете мне опубликовать материал для первой полосы. Хватит!.. Мне очень жаль, но я буду делать свое дело.
Вид у него очень решительный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28