Она входит, включает свет, оборачивается и вскрикивает, узнав меня.
— Запри дверь на задвижку, Венера… Так нам будет удобнее…
Она подчиняется и подходит ко мне.
— Что вы здесь делаете?
— Жду тебя, как видишь! Внизу все прошло хорошо?
— Да…
— Тебе не задавали вопросов?
— Нет, а что?
— Просто так… В этой дыре читают “Франс суар”?
— Хозяйка, во всяком случае, нет. Разве что если забудет клиент…
Мне это нравится. Это уменьшает риск получить палки в колеса.
— Располагайся поудобнее, прекрасное дитя. Нам придется просидеть тут еще некоторое время.
Ее взгляд становится игривым (профессиональная деформация, полагаю): пребывание с мужиком в закрытой комнате, согласно ее представлениям об отношениях между полами, может проходить только в горизонтальном положении.
Чтобы вывести ее из заблуждения, сажусь верхом на стул, защищая таким образом мое достоинство и добродетель.
— Я должен тебе кое-что объяснить, Мари-Жанна. Поскольку твой парень не заговорил, я поставил ловушку, чтобы поймать его дружков.
Что-то мне подсказывает, что то дело он провернул не один. Видишь ли, красавица, блатные — они вроде пожарных или семинаристов: всегда работают компашкой.
— Что вы сделали? — с тревогой спрашивает она.
— Сообщил журналистам, что произошло недоразумение и Падовани отпустили из казенного дома с извинениями. Ставлю ручку от двери против золотой авторучки, что скоро по здешнему телефону раздадутся голоса его корешей… Старуха за стойкой им скажет, что Падо нет, а ты вернулась… Они спросят у тебя новости о Турке… Когда они назовутся, скажешь” что для них Турок здесь, но велел отвечать, что его нет, из-за журналистишек, которые хотят с ним поговорить, чтобы сбацать свои статейки. Потом ты передашь трубку мне и об остальном не беспокойся…
Она подтверждает, что поняла, качая головой, что идет вразрез с ее привычками.
После короткого раздумья она спрашивает:
— Вы думаете, мой парень замешан в таком деле?
— Почему ты меня об этом спрашиваешь? Ты что, считала его святым угодником?
— Нет, естественно, но я себе не представляю, чтобы Турок мог разрезать мужика на куски. Замочить — да, возможно. Он такой нервный… Но это разрезание на части не похоже на работу блатных! Это не в их стиле!
Я размышляю над тем, о чем она говорит, и это меня беспокоит…
Вот почему я уверен, что ее сутенер сработал не один, а в банде…
— Не надо напрягать серые клеточки, девочка, — шепчу я. — Достаточно просто подождать…
— И вы уверены, что ваша хитрость удастся? Я улыбаюсь. В общем-то она славная девчонка… Я вполне представляю ее замужем за каким-нибудь работягой… Она бы содержала в порядке квартиру, рожала мужу средних французиков и откладывала деньги на отпуск… Она была бы такой же женщиной, как и все… На ней была бы своего рода невидимая униформа “обычной жизни”, надетая на любого обывателя или обывательницу… Она бы имела право на страховку, на уважение, на карточку избирателя и на то, чтобы бросать монетки в церковную кружку.
Ну и дальше что?
— Почему вы мне не отвечаете7 — настаивает она. — О чем вы думаете?
Она изображает примерную девочку: глазки опущены, губки поджаты…
— Обо мне?
— Это долго объяснять… Ты откуда приехала? Из деревни, правда?
Устроилась в городе горничной. Хозяин тебя трахнул.., или ты встретила бойкого парня… А потом…
Она улыбается.
— Странный вы народ, мужики, что легавые, что нет! Как только начинаете разговаривать с веселой девицей, сразу пытаетесь узнать, что ее довело до этой жизни… Можно подумать, мы для вас полная тайна!
— Это правда, — подтверждаю я, — вы тайна… Огромная тайна!
— Почему?
— Это невозможно объяснить именно потому, что это тайна.
Она становится задумчивой.
— Да… Странно. Мои клиенты, как сговорившись, твердят одно и то же: “Ты давно занимаешься этим ремеслом? Почему ты им занимаешься? У тебя были неприятности?” Не было у меня никаких неприятностей. Я всегда была распутницей, вот и все… Скорее неприятности начались у меня сейчас…
Ее слова звучат совершенно искренне.
— Всегда одно и то же: они поднимаются со мной, чтобы ненадолго забыть о том, как погано им живется… Ты думаешь, у них это получается?
Заметив, что обратилась на “ты” к офицеру полиции, она извиняется:
— Ой, прошу прощения…
— Ничего страшного…
— После этого они еще грустнее, чем до… Они говорят, чтобы попытаться забыть обиды и огорчения; говорят о чем угодно: о своих женах, начальниках…
Она снова роется в воспоминаниях, но пронзительный голос старухи снизу зовет:
— Мадам Падо, к телефону! Я вздрагиваю.
— Ого! Даже раньше, чем я думал. Ну, ты все поняла?
— Не беспокойтесь.
И кричит старухе: “Иду!"
Она направляется к двери, я следом за ней.
— Вы впутываете меня в темное дело, — говорит мадам Падо.
— Пойми, девочка, это не ради моего удовольствия. Она пожимает плечами и спускается по лестнице. Я за ней. Хозяйка гостиницы удивлена, что видит нас вместе, но, должно быть зная профессию Мари-Жанны, быстро находит объяснение.
Аппарат стоит на столике в глубине холла. Мари-Жанна берет трубку.
— Слушаю…
Она хмурит брови, действительно слушает, потом бросает на меня заговорщицкий взгляд.
— Да, это я… Нет, он здесь… Он так велел говорить из-за этих писак, которые охотятся за ним… Погоди, я его позову…
Она кладет трубку на стол и подходит ко мне.
— Это Меме Греноблец.
— Как его зовет Падовани? Меме или Греноблец?
— Просто Греноблец…
— О'кей…
Сказать вам, что мое сердчишко не начало биться сильнее, значило бы соврать. Я прочищаю горло и беру трубку. Хотя у меня неплохие способности имитатора, а подделать акцент Падовани совсем не трудно, я все-таки опасаюсь, что не смогу сыграть свою роль безукоризненно.
— Алло, — говорю, — это ты, Греноблец? Звучит надтреснутый голос, который в Опере распугал бы всю публику:
— Что это за бардак, Турок?
— Какой-то сукин сын хотел устроить мне неприятности… К счастью, я чист, как снег. Эти господа чуть ли не извинялись передо мной…
Тот посмеивается:
— На них это непохоже…
— Ты видел, какой цирк был в “Баре Друзей”?
— Нет, но слышал…
— Они там чуток перестарались. Заметь, что у них даже ордера не было…
Греноблец выдает грязное ругательство, после чего в ясных выражениях сообщает, что думает о мусорах. Поскольку я все это слышал уже неоднократно, то почти не удивляюсь.
Высказав свое мнение, он спрашивает:
— Ну, так чего будем делать с клиентом?
В глубине моего существа звенит звонок тревоги.
Из осторожности я спрашиваю:
— А ты что предлагаешь?
— Его нельзя оставлять там надолго, а то стало слишком тепло…
— Вот именно!
— Так чего делать?
Думаю, еще никогда ни один вопрос не ставил меня в такое затруднительное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28