Нужно крепко
ухватиться там за что-нибудь и держаться изо всех сил. Чтобы
никакой ураган тебя не отодрал. Ухватиться за твердое, за
то, за что имеет смысл хвататься, за самое
достойное..." Халдей был мудр. Певкест, Антиген и
прочие не понимают этого, потому-то их метает от одного желания
к другому, они обречены всю жизнь бояться и ненавидеть. Антигон
тоже не знает, но, по крайней мере, в его стремлениях есть
определенность. А Эвмен выбрал память об Александре, верность
его семье и его державе. Он прав, даже если это приведет к
беде...
Иероним горько качал головой, а Калхас видел, что в его глазах
скапливается влага.
ГЛАВА 4
- Фригиец прислал вызов! Он хочет сражения!
Калхас был свидетелем того, как Эвмен принимал посланца. Молодой
македонянин, старавшийся держаться надменно-сурово, не
поддаваться естественному любопытству, без движения стоял перед
стратегом, пока тот читал послание Антигона. Сатрапы, окружившие
Эвмена, были не менее надменны. Но аркадянин видел, что,
несмотря на всю свою судорожную чинность, они пытаются заглянуть
через плечо стратега.
- Замечательно,- удовлетворенно сказал тот, закончив
чтение.- Я принимаю вызов. Передай хозяину: завтра.
Он сложил послание Фригийца и отдал Иерониму. Сатрапы
заговорили - возбужденно и все разом, так что разобрать
отдельные фразы в их гаме было просто невозможно.
- А к чему тянуть? - пожал плечами стратег.
Суета, поднявшаяся в лагере, заглушила в нем боль вчерашней
ночи. Стратег был бледен, но решителен. Сатрапам же оказалось
некогда раздумывать над причиной его бледности. Биться
предстояло по всем правилам - коли уж Фригиец пошел на открытый
вызов, он бросит в бой последнего солдата.
Но Калхасу от этой суеты не стало легче. Он, прорицатель, не
участвовал в ней, а наблюдение за приготовлениями к событию,
которое могло решить его судьбу, только усугубляло тревогу
аркадянина. Тщательность стратега, внимание к мелочам казались
абсурдными в ситуации, когда удача наряду с неудачей сулила
гибель.
Калхас уединялся в палатке, пытался, подобно Дотиму, беседовать
со своим оружием, но оно молчало - как молчал стеклянный шарик
на груди.
Весь лагерь был страшно занят, люди спешили, молили торопливое
зимнее солнце подольше задержаться на небосклоне, а аркадянин
уже после полудня стал ждать ночи и сна. Принимая неожиданный
вызов Эвмен был прав: развязку оттягивать нельзя, промедление
уничтожает волю вернее любого оружия.
* * *
Рассвет получился скучным, будничным, но, поднимаясь над
горизонтом, солнце постепенно добавляло красок, и боевые одеяния
солдат воинственно разгорались под его лучами. Калхас чувствовал
себя невыспавшимся, раздраженным. Силы возвращались к нему столь
же медленно, как начинался день. Вчера вечером аркадянин долго
провалялся без сна. А когда Морфей смежил-таки его веки, пришел
Иероним и будил прорицателя, пока тот не пришел в себя. Спустя
некоторое время они, схоронив под полами одежд кожаные мешочки с
золотыми монетами, выехали из лагеря. Эвмен решил припрятать
часть своих денег на случай, если ему или его друзьям придется
скрываться.
Они направили лошадей на север. Перебравшись через высохшую реку
и убедившись, что вокруг нет никого, Иероним выбрал длинный,
причудливо изогнутый можжевеловый куст и отмерил от него десять
шагов в сторону лагеря.
Затем он достал из седельной сумки миниатюрные лопатки. Калхас
восхитился тонкой работой, но выразил сомнение, что они пригодны
для копания ямы.
- Ничего, должны выдержать,- буркнул историк.
Словно желая подбодрить спутника, Иероним принялся долбить
холодную, мерзлую землю. Спустя короткое время его руки,
непривычные к такому занятию, оказались натертыми. Тогда
аркадянин отодвинул историка в сторону.
- Кровавые волдыри на твоих ладонях вызовут завтра
излишние вопросы.
Калхас в одиночку закончил яму. Они побросали туда мешочки,
завалили землей и долго утаптывали грунт, чтобы он не отличался
от окружающих участков. После этого стряхнули с одежды пыль и
вернулись в беспокойно спящий лагерь.
Сейчас это ночное путешествие казалось сном. Особенно нереальной
была тишина, окружавшая их ночью. Вокруг Калхаса громогласно
трубили слоны, скакала конница, мерно ударяла ногами о землю
пехота и раздавались команды на множестве разных языков. А
лагерь порождал все новые отряды, широкой лентой направлявшиеся
к месту грядущей битвы.
Иеронима рядом с Калхасом не было. Стратег все-таки заставил
того остаться в лагере, дав под его начало половину
телохранителей Тиридата и приказав не подпускать никого к своей
семье. Историк повиновался, но выглядел расстроенным. Его
большое, круглое лицо вытянулось, под глазами лежала печать
невеселых мыслей.
- С ними ничего не случится,- обещал он стратегу.- Но
я не хотел бы отсиживаться за спинами у солдат.
- А, оставь! - ободряюще улыбнулся Эвмен.- Ты делаешь
большое дело. Уже по той причине хотя бы, что теперь я могу
сражаться не думая о тех, кто за моей спиной.
Иероним понимающе кивнул, потом сам изобразил бодрую улыбку и
поднял руку, прощаясь со всеми.
Калхас махнул ему рукой в ответ с тяжелым сердцем - словно
перед долгим расставанием. Эвмен же выехал из лагеря уверенным и
даже радостным. Иным он и не мог быть - на него смотрели
солдаты, от него они заряжались энергией. Мрачный, скучный
военачальник - предвестник проигрыша сражения. Веселый,
беззаботный - гарантия отчаянной храбрости его войска.
Однако бодрость стратега была не показной. Ожидание битвы
разгорячило его, и в облике Эвмена не осталось ничего от
недавней нерешительности. Он прямо, ровно сидел на лошади, без
усилий разбираясь во внешне беспорядочных, пересекающихся
движениях колонн, выходивших из лагеря. Войска с воодушевлением
приветствовали его - и глаза Эвмена горели не меньшим
воодушевлением.
Постепенно фронт армии становился все шире. Передовые отряды
расходились в стороны, а промежутки между ними занимали те, кто
шел позади. Когда половина пути между лагерями была пройдена,
беспорядок отдельных колонн превратился в порядок ровного,
продуманного строя. Армия остановилась; она была готова к битве.
Место здесь было совершенно ровное, только за правым крылом
Место здесь было совершенно ровное, только за правым крылом
Эвмена находился холм с длинными пологими склонами.
Скучно-одинаковая, гипсового цвета земля простиралась вплоть до
горизонта. Когда ноги солдат, или лошадиные копыта ударяли по
ней, поднимались маленькие облачка белесой пыли. Армия Антигона
начала движение позже, ее колонны, окутанные той же пылью, еще
только приближались к полю битвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
ухватиться там за что-нибудь и держаться изо всех сил. Чтобы
никакой ураган тебя не отодрал. Ухватиться за твердое, за
то, за что имеет смысл хвататься, за самое
достойное..." Халдей был мудр. Певкест, Антиген и
прочие не понимают этого, потому-то их метает от одного желания
к другому, они обречены всю жизнь бояться и ненавидеть. Антигон
тоже не знает, но, по крайней мере, в его стремлениях есть
определенность. А Эвмен выбрал память об Александре, верность
его семье и его державе. Он прав, даже если это приведет к
беде...
Иероним горько качал головой, а Калхас видел, что в его глазах
скапливается влага.
ГЛАВА 4
- Фригиец прислал вызов! Он хочет сражения!
Калхас был свидетелем того, как Эвмен принимал посланца. Молодой
македонянин, старавшийся держаться надменно-сурово, не
поддаваться естественному любопытству, без движения стоял перед
стратегом, пока тот читал послание Антигона. Сатрапы, окружившие
Эвмена, были не менее надменны. Но аркадянин видел, что,
несмотря на всю свою судорожную чинность, они пытаются заглянуть
через плечо стратега.
- Замечательно,- удовлетворенно сказал тот, закончив
чтение.- Я принимаю вызов. Передай хозяину: завтра.
Он сложил послание Фригийца и отдал Иерониму. Сатрапы
заговорили - возбужденно и все разом, так что разобрать
отдельные фразы в их гаме было просто невозможно.
- А к чему тянуть? - пожал плечами стратег.
Суета, поднявшаяся в лагере, заглушила в нем боль вчерашней
ночи. Стратег был бледен, но решителен. Сатрапам же оказалось
некогда раздумывать над причиной его бледности. Биться
предстояло по всем правилам - коли уж Фригиец пошел на открытый
вызов, он бросит в бой последнего солдата.
Но Калхасу от этой суеты не стало легче. Он, прорицатель, не
участвовал в ней, а наблюдение за приготовлениями к событию,
которое могло решить его судьбу, только усугубляло тревогу
аркадянина. Тщательность стратега, внимание к мелочам казались
абсурдными в ситуации, когда удача наряду с неудачей сулила
гибель.
Калхас уединялся в палатке, пытался, подобно Дотиму, беседовать
со своим оружием, но оно молчало - как молчал стеклянный шарик
на груди.
Весь лагерь был страшно занят, люди спешили, молили торопливое
зимнее солнце подольше задержаться на небосклоне, а аркадянин
уже после полудня стал ждать ночи и сна. Принимая неожиданный
вызов Эвмен был прав: развязку оттягивать нельзя, промедление
уничтожает волю вернее любого оружия.
* * *
Рассвет получился скучным, будничным, но, поднимаясь над
горизонтом, солнце постепенно добавляло красок, и боевые одеяния
солдат воинственно разгорались под его лучами. Калхас чувствовал
себя невыспавшимся, раздраженным. Силы возвращались к нему столь
же медленно, как начинался день. Вчера вечером аркадянин долго
провалялся без сна. А когда Морфей смежил-таки его веки, пришел
Иероним и будил прорицателя, пока тот не пришел в себя. Спустя
некоторое время они, схоронив под полами одежд кожаные мешочки с
золотыми монетами, выехали из лагеря. Эвмен решил припрятать
часть своих денег на случай, если ему или его друзьям придется
скрываться.
Они направили лошадей на север. Перебравшись через высохшую реку
и убедившись, что вокруг нет никого, Иероним выбрал длинный,
причудливо изогнутый можжевеловый куст и отмерил от него десять
шагов в сторону лагеря.
Затем он достал из седельной сумки миниатюрные лопатки. Калхас
восхитился тонкой работой, но выразил сомнение, что они пригодны
для копания ямы.
- Ничего, должны выдержать,- буркнул историк.
Словно желая подбодрить спутника, Иероним принялся долбить
холодную, мерзлую землю. Спустя короткое время его руки,
непривычные к такому занятию, оказались натертыми. Тогда
аркадянин отодвинул историка в сторону.
- Кровавые волдыри на твоих ладонях вызовут завтра
излишние вопросы.
Калхас в одиночку закончил яму. Они побросали туда мешочки,
завалили землей и долго утаптывали грунт, чтобы он не отличался
от окружающих участков. После этого стряхнули с одежды пыль и
вернулись в беспокойно спящий лагерь.
Сейчас это ночное путешествие казалось сном. Особенно нереальной
была тишина, окружавшая их ночью. Вокруг Калхаса громогласно
трубили слоны, скакала конница, мерно ударяла ногами о землю
пехота и раздавались команды на множестве разных языков. А
лагерь порождал все новые отряды, широкой лентой направлявшиеся
к месту грядущей битвы.
Иеронима рядом с Калхасом не было. Стратег все-таки заставил
того остаться в лагере, дав под его начало половину
телохранителей Тиридата и приказав не подпускать никого к своей
семье. Историк повиновался, но выглядел расстроенным. Его
большое, круглое лицо вытянулось, под глазами лежала печать
невеселых мыслей.
- С ними ничего не случится,- обещал он стратегу.- Но
я не хотел бы отсиживаться за спинами у солдат.
- А, оставь! - ободряюще улыбнулся Эвмен.- Ты делаешь
большое дело. Уже по той причине хотя бы, что теперь я могу
сражаться не думая о тех, кто за моей спиной.
Иероним понимающе кивнул, потом сам изобразил бодрую улыбку и
поднял руку, прощаясь со всеми.
Калхас махнул ему рукой в ответ с тяжелым сердцем - словно
перед долгим расставанием. Эвмен же выехал из лагеря уверенным и
даже радостным. Иным он и не мог быть - на него смотрели
солдаты, от него они заряжались энергией. Мрачный, скучный
военачальник - предвестник проигрыша сражения. Веселый,
беззаботный - гарантия отчаянной храбрости его войска.
Однако бодрость стратега была не показной. Ожидание битвы
разгорячило его, и в облике Эвмена не осталось ничего от
недавней нерешительности. Он прямо, ровно сидел на лошади, без
усилий разбираясь во внешне беспорядочных, пересекающихся
движениях колонн, выходивших из лагеря. Войска с воодушевлением
приветствовали его - и глаза Эвмена горели не меньшим
воодушевлением.
Постепенно фронт армии становился все шире. Передовые отряды
расходились в стороны, а промежутки между ними занимали те, кто
шел позади. Когда половина пути между лагерями была пройдена,
беспорядок отдельных колонн превратился в порядок ровного,
продуманного строя. Армия остановилась; она была готова к битве.
Место здесь было совершенно ровное, только за правым крылом
Место здесь было совершенно ровное, только за правым крылом
Эвмена находился холм с длинными пологими склонами.
Скучно-одинаковая, гипсового цвета земля простиралась вплоть до
горизонта. Когда ноги солдат, или лошадиные копыта ударяли по
ней, поднимались маленькие облачка белесой пыли. Армия Антигона
начала движение позже, ее колонны, окутанные той же пылью, еще
только приближались к полю битвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42