«объект» устранили красные, видимо, смогли проследить его; не зря Лайджест дважды повторил во время последнего инструктажа, уже после совещания у ЗДРО, что у военных, в конторе Уолтера-младшего, возможна утечка информации; маменькин сынок, прощелыга, из-за него потеряли такого человека! Ну, разгильдяи!
До Чек Пойнт Чарли ехали молча, не произнося ни слова; Уолтер-младший предупредил, чтобы не вступали в объяснения, если машину задержат пограничники ГДР: «Вы не знаете здешней обстановки, говорить буду один я, молчите».
Офицер вышел из будки, козырнул, попросил предъявить документы тех, что в штатском.
— Они тоже офицеры, — улыбнулся пограничнику Уолтер-младший. — Устаешь от постоянного ношения формы…
— Я понимаю, — ответил офицер вполне дружелюбно. — В выходные дни я тоже переодеваюсь в штатское.
Он зашел в будку; Уолтер-младший обернулся; Ник бросил под язык эвкалиптовый леденец, пососал его мгновение, а потом разгрыз; «старший» спросил разрешения закурить — на этот раз у Лилиан; выпускник Гарварда, играющий в свинопаса, снова подумал Уолтер-младший. Люди, лишенные собственного «я», живут по легенде, которая придумана для них невидимками, раскассированными по научным центрам, издательствам, специализирующимся на выпуске детективной литературы, и конторам, которые приобретают права на сценарии боевиков для Голливуда.
— Эта процедура всегда длится здесь так долго? — тихо, одними губами, спросил Ник.
— Когда как, — ответила Лилиан, нервно сжимая руль маленькими, словно у девочки, пальцами. — Не хотите угостить меня вашим эвкалиптом?
«Старший» не сдержался, хмыкнул:
— Двусмысленная просьба.
Лилиан — сама наивность, личико кукольное — обернулась:
— Почему? Я действительно люблю эвкалиптовые леденцы…
И в это время из будки вышел полицейский; документы он держал в руке; козырнув, спросил:
— Откуда следуете?
— Из столицы Германской Демократической Республики, — ответил Уолтер-младший, — откуда же еще?
— Вы, случаем, не ехали по Любекштрассе?
— А в чем дело? — Уолтер-младший облизнул пересохшие губы. — Что-нибудь случилось?
— Там только что убили человека… Может быть, видели что-то такое, что может помочь расследованию…
— Убили человека?! — Уолтер-младший неловко сыграл крайнюю степень изумления, обернулся к «старшему» и Нику, перевел им на английский, хотя оба прекрасно поняли пограничника.
— Действительно, нас обогнала полиция, — сказала Лилиан. — Мы ехали довольно медленно, неужели там убили кого-то?! Кто?!
Пограничник внимательно посмотрел на спутников Уолтера, а потом перевел тяжелый взгляд на него.
— Вы не откажетесь в случае необходимости ответить на вопросы криминальной полиции?
— Пожалуйста, обратитесь к моему командованию, — сказал Уолтер-младший. — Я обещаю вам доложить руководству о случившемся… Без санкции командования мне нечего сказать вашей криминальной полиции…
— А вашим спутникам? Им тоже нечего сказать?
Уолтер-младший снова перевел и без того понятный всем вопрос; Ник, «старший» и Лилиан ответили, что они не заметили чего-либо подозрительного…
Когда «додж» уже был в американской зоне, «старший» процедил:
— Ставлю тысячу против одного, что тех немцев, которые имели право доступа в ваш гараж, где стояла эта машина, уже нет в городе…
Уолтер-младший обернулся так, словно тело его было составлено из гуттаперчевых шарниров:
— Хотите сказать, что это я виноват в трагедии?!
— А кто же еще? — Лицо Ника свело гримасой гнева. — Кто еще мог знать обо всем?! Кроме него, — он ткнул пальцем в «старшего», — меня и вас?!
6
Зинеджо спускался по лестнице по-кошачьи, очень мягко, чуть приседая, сторожко , но при этом стремительно; Шааби бежал следом за ним на цыпочках, потому что каблуки его туфель были огромны; видимо, страдал из-за своего роста — хотел казаться высоким; Зинеджо дважды обернулся, лицо перекосило гримасой, прошептал:
— Тише ты!
Возле парадной двери Зинеджо замер, осторожно выглянул в окно; сейчас должна притормозить машина: «вольво», марки «ДЛ-244», стэйшэн вагэн; заднюю дверь откроют; посмотрел на часы; еще десять секунд, все идет как надо, по плану; только бы выбраться из этого проклятого города; полгода отдыха гарантировано, скорее к морю, окунуться в тяжелую, соленую воду, растянуться на горячей гальке, чувствуя, какое сильное и большое у тебя тело, как оно вбирает сладостное тепло земли; машина плавно затормозила; человек в очках, сидевший на заднем сиденье, открыл дверцу; итальянец обернулся к Щааби:
— Порядок, наши здесь.
Он вышел из подъезда, согнувшись, словно перебегал поле, простреливаемое снайперами; такое ощущение он испытал в Африке, когда подрядился провести пару операций в Мозамбике; вернувшись в Кейптаун, пил неделю, стараясь забыть этот безнадежный, холодящий изнутри ужас.
Шааби шел следом, не в силах сдержать улыбку счастья.
7
…Зинеджо убили, когда он занес ногу в автомобиль; Шааби сначала ничего не понял, распрямился, словно наткнувшись на невидимую преграду; три пули из бесшумного пистолета размозжили ему лицо и разорвали грудь; «вольво» резко взяла с места, пронеслась по пустынной улице, свернула за угол; притормозила возле машины, за рулем которой сидел Бинальти, он же Бинетти, выскочили из «вольво», пересели к нему и погнали в центр.
8
Прошке включил «воки-токи» и спросил:
— Ты еще видишь их?
Его помощник Франц, сидевший за рулем маленького «фольксвагена», ответил:
— Да.
— Сфотографировал, когда они пересаживались в другую машину?
— Да.
— Веди их. Они поедут в аэропорт. Если нет, я на связи, контакт в условленном месте. Понял?
— Все понял. До встречи.
«Если немец честен, он до конца честен»
Герберт Граузе работал в криминальной полиции последний год — в декабре можно выйти на пенсию, ни дня он не проведет здесь более; когда телевидение начинало показ очередного таторта, он, если жена и дочь уезжали в гости, выключал ящик , а когда они были дома, поднимался к себе на второй этаж (переделал чердак под столярную мастерскую, здесь и спал; запах свежеструганого дерева прекрасен, отдыхал, работая за маленьким станком; сам сделал мебель, баварский стиль, под деревенскую старину).
Граузе просто-напросто не мог смотреть ту некомпетентную ложь, которую лепили на телевидении: поговорит мудрый сыщик с тремя свидетелями, походит маленько за подозреваемым, который окажется честным человеком — он неминуемо подскажет, в каком направлении надо искать гангстера; чушь собачья!
Однажды после одного из таких татортов новый помощник, Курт, только-только начавший работать с ним, сказал:
— Лихо закрутили, а?! Улицы были пустые, все сидели у ящиков, такой передачи давно уже не было…
Граузе водрузил маленькие очки на свой мясистый нос, похожий фактурой на белую пемзу, недоуменно взглянул на парня, словно бы увидел его впервые, и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
До Чек Пойнт Чарли ехали молча, не произнося ни слова; Уолтер-младший предупредил, чтобы не вступали в объяснения, если машину задержат пограничники ГДР: «Вы не знаете здешней обстановки, говорить буду один я, молчите».
Офицер вышел из будки, козырнул, попросил предъявить документы тех, что в штатском.
— Они тоже офицеры, — улыбнулся пограничнику Уолтер-младший. — Устаешь от постоянного ношения формы…
— Я понимаю, — ответил офицер вполне дружелюбно. — В выходные дни я тоже переодеваюсь в штатское.
Он зашел в будку; Уолтер-младший обернулся; Ник бросил под язык эвкалиптовый леденец, пососал его мгновение, а потом разгрыз; «старший» спросил разрешения закурить — на этот раз у Лилиан; выпускник Гарварда, играющий в свинопаса, снова подумал Уолтер-младший. Люди, лишенные собственного «я», живут по легенде, которая придумана для них невидимками, раскассированными по научным центрам, издательствам, специализирующимся на выпуске детективной литературы, и конторам, которые приобретают права на сценарии боевиков для Голливуда.
— Эта процедура всегда длится здесь так долго? — тихо, одними губами, спросил Ник.
— Когда как, — ответила Лилиан, нервно сжимая руль маленькими, словно у девочки, пальцами. — Не хотите угостить меня вашим эвкалиптом?
«Старший» не сдержался, хмыкнул:
— Двусмысленная просьба.
Лилиан — сама наивность, личико кукольное — обернулась:
— Почему? Я действительно люблю эвкалиптовые леденцы…
И в это время из будки вышел полицейский; документы он держал в руке; козырнув, спросил:
— Откуда следуете?
— Из столицы Германской Демократической Республики, — ответил Уолтер-младший, — откуда же еще?
— Вы, случаем, не ехали по Любекштрассе?
— А в чем дело? — Уолтер-младший облизнул пересохшие губы. — Что-нибудь случилось?
— Там только что убили человека… Может быть, видели что-то такое, что может помочь расследованию…
— Убили человека?! — Уолтер-младший неловко сыграл крайнюю степень изумления, обернулся к «старшему» и Нику, перевел им на английский, хотя оба прекрасно поняли пограничника.
— Действительно, нас обогнала полиция, — сказала Лилиан. — Мы ехали довольно медленно, неужели там убили кого-то?! Кто?!
Пограничник внимательно посмотрел на спутников Уолтера, а потом перевел тяжелый взгляд на него.
— Вы не откажетесь в случае необходимости ответить на вопросы криминальной полиции?
— Пожалуйста, обратитесь к моему командованию, — сказал Уолтер-младший. — Я обещаю вам доложить руководству о случившемся… Без санкции командования мне нечего сказать вашей криминальной полиции…
— А вашим спутникам? Им тоже нечего сказать?
Уолтер-младший снова перевел и без того понятный всем вопрос; Ник, «старший» и Лилиан ответили, что они не заметили чего-либо подозрительного…
Когда «додж» уже был в американской зоне, «старший» процедил:
— Ставлю тысячу против одного, что тех немцев, которые имели право доступа в ваш гараж, где стояла эта машина, уже нет в городе…
Уолтер-младший обернулся так, словно тело его было составлено из гуттаперчевых шарниров:
— Хотите сказать, что это я виноват в трагедии?!
— А кто же еще? — Лицо Ника свело гримасой гнева. — Кто еще мог знать обо всем?! Кроме него, — он ткнул пальцем в «старшего», — меня и вас?!
6
Зинеджо спускался по лестнице по-кошачьи, очень мягко, чуть приседая, сторожко , но при этом стремительно; Шааби бежал следом за ним на цыпочках, потому что каблуки его туфель были огромны; видимо, страдал из-за своего роста — хотел казаться высоким; Зинеджо дважды обернулся, лицо перекосило гримасой, прошептал:
— Тише ты!
Возле парадной двери Зинеджо замер, осторожно выглянул в окно; сейчас должна притормозить машина: «вольво», марки «ДЛ-244», стэйшэн вагэн; заднюю дверь откроют; посмотрел на часы; еще десять секунд, все идет как надо, по плану; только бы выбраться из этого проклятого города; полгода отдыха гарантировано, скорее к морю, окунуться в тяжелую, соленую воду, растянуться на горячей гальке, чувствуя, какое сильное и большое у тебя тело, как оно вбирает сладостное тепло земли; машина плавно затормозила; человек в очках, сидевший на заднем сиденье, открыл дверцу; итальянец обернулся к Щааби:
— Порядок, наши здесь.
Он вышел из подъезда, согнувшись, словно перебегал поле, простреливаемое снайперами; такое ощущение он испытал в Африке, когда подрядился провести пару операций в Мозамбике; вернувшись в Кейптаун, пил неделю, стараясь забыть этот безнадежный, холодящий изнутри ужас.
Шааби шел следом, не в силах сдержать улыбку счастья.
7
…Зинеджо убили, когда он занес ногу в автомобиль; Шааби сначала ничего не понял, распрямился, словно наткнувшись на невидимую преграду; три пули из бесшумного пистолета размозжили ему лицо и разорвали грудь; «вольво» резко взяла с места, пронеслась по пустынной улице, свернула за угол; притормозила возле машины, за рулем которой сидел Бинальти, он же Бинетти, выскочили из «вольво», пересели к нему и погнали в центр.
8
Прошке включил «воки-токи» и спросил:
— Ты еще видишь их?
Его помощник Франц, сидевший за рулем маленького «фольксвагена», ответил:
— Да.
— Сфотографировал, когда они пересаживались в другую машину?
— Да.
— Веди их. Они поедут в аэропорт. Если нет, я на связи, контакт в условленном месте. Понял?
— Все понял. До встречи.
«Если немец честен, он до конца честен»
Герберт Граузе работал в криминальной полиции последний год — в декабре можно выйти на пенсию, ни дня он не проведет здесь более; когда телевидение начинало показ очередного таторта, он, если жена и дочь уезжали в гости, выключал ящик , а когда они были дома, поднимался к себе на второй этаж (переделал чердак под столярную мастерскую, здесь и спал; запах свежеструганого дерева прекрасен, отдыхал, работая за маленьким станком; сам сделал мебель, баварский стиль, под деревенскую старину).
Граузе просто-напросто не мог смотреть ту некомпетентную ложь, которую лепили на телевидении: поговорит мудрый сыщик с тремя свидетелями, походит маленько за подозреваемым, который окажется честным человеком — он неминуемо подскажет, в каком направлении надо искать гангстера; чушь собачья!
Однажды после одного из таких татортов новый помощник, Курт, только-только начавший работать с ним, сказал:
— Лихо закрутили, а?! Улицы были пустые, все сидели у ящиков, такой передачи давно уже не было…
Граузе водрузил маленькие очки на свой мясистый нос, похожий фактурой на белую пемзу, недоуменно взглянул на парня, словно бы увидел его впервые, и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95