За нейтральным «лобовым» тузом шел валет. Такая же карта была на руках у меня. Я «засветил» карту и объявил:
— От пятисот тысяч!
На старика было жалко смотреть. Открыв колоду, он заведомо вошел в игру, и не имел теперь права отказаться даже при такой немыслимой ставке. Я его еще пощадил, так как верхних пределов у ставки не существовало.
— Я в доле! Все слышали? — срывающимся голосом прокричал Крах.
Присутствовавшие сгрудились вокруг стола.
— Тридцать процентов твои, Жорик, — бросил я, не отрывая глаз от старика, который начал монотонно покачиваться и внезапно… легким движением большого пальца отделил туза от прилипшей к нему сзади бубновой семерки. И валет пошел на нечетный счет!!!
В голове у меня как будто что-то со звоном лопнуло, перед глазами поплыли фиолетовые круги. Получилось, что я проиграл триста пятьдесят тысяч, не считая Жоркиных ста пятидесяти (вот и напросился в долю!).
Крах взорвался:
— Ах ты, тварь! Снюхался с заезжими!
— Заглохни, Жора, на мне втрое больше лежит.
Посторонние не знали, что проигранные деньги делились на троих — так решил Давид.
— Я свои долги плачу до копейки и отсрочки сроду не просил, — медленно произнес Крах, бледнея. — Но вы сейчас разыграли полмиллиона. Я кажется имею дело с солидными людьми. Ставка реальна? Тогда предъявите наличные.
Давид глянул на Жору в упор своими черными, слегка навыкате, глазами:
— Рахим мой старый товарищ, за его платежеспособность я ручаюсь. Достаточно?
— Вполне. Но ты не можешь ручаться за наличие денег у обеих сторон. Здесь — явный сговор. Будем собирать третейский суд, разбираться. Пусть Дима покажет разыгранные им с такой легкостью пятьсот тысяч, тогда я выкладываю свой проигрыш и ухожу.
— Не пятьсот, а триста пятьдесят. Остальные — твоя забота.
— Нет, Дима должен старику пятьсот, свою часть я сам отдам.
— Ладно, Давид, отвези меня.
— Нет! Давид найдет деньги, но дело-то именно в тебе, мой маленький вонючий друг. Можешь взять мою машину, но деньги привези. Давай, чего кота за хвост тянуть?!
Этим он окончательно вывел Давида из себя.
— Не командуй, не мент! Ты за Диму не переживай, ему каждый поможет. Телефон у меня работает, кому надо — позвоню. Бери, Дима, мою машину и постарайся собрать деньги, раз так получилось.
— Ты возьми кого-нибудь с собой, пригодится, — подал голос из угла Бритва.
Он единственный помалкивал, не влезая в эту историю.
— Алика цепляй и поехали, — продолжал Давид. — А то меня Жорик боится отпускать.
Да, с таким, как Алик, только за деньгами ехать. За такую сумму он мать родную удавит, не поморщится. Заметив мои колебания, Рахим вставил:
— И Серика возьми. Надежная будет охрана.
— Верно! — согласился Давид. — Держи ключ от калитки. Закроешь, когда уедете, и сам же отопрешь. Мы никому открывать не будем, пока ты не вернешься.
На том и порешили. «Девятку» Давида я повел сам, хотя мозги мои были набекрень настолько, что Серик, сидевший рядом, дважды перехватывал руль. Дома, сколько я ни пересчитывал, кроме, спрятанных двадцати трех тысяч, ничего не было. Ира добавила еще тридцать. И на том спасибо. Мы помчались по городу. Блатные давали деньги легко, но суть дела я сообщил только Очкарику, отдавшему свои последние пять тысяч.
Побывав на четырех «мельницах» из пяти намеченных, я возвратился в Малаховку с нужной суммой в портфеле. В кармане лежал сложенный вчетверо список кредиторов. В среднем давали тысяч по десять, но предварительно звонили Давиду.
…Вот и нужный дом. Лай волкодавов звучал, как небесная музыка. Как и договаривались, оба моих провожатых остались на улице, проводив меня через открытую калитку взглядами до самого дома. Я чувствовал эти взгляды спиной. Боятся за меня — значит, уважают. Я вошел в прихожую. Портфель в руке вдруг показался нестерпимо тяжелым: лишь теперь я реально ощутил размеры покоящейся в нем суммы. А если б перекачать в доллары — да за границу!
Слева, с двери туалета, укоризненно смотрел на меня пластмассовый писающий карлик с головой кретина. Именно здесь я отчетливо осознал, что эта история положила конец моей беззаботной столичной жизни — Крах не простит. О чем же думал Давид? Его стаж «черной» жизни побольше.
Но все они выживут — тертые ребята. У Давида — опыт, у Краха — карточный талант, у Ирки — тело, у Бритвы — удача. У одного меня черт по грядкам копытами намесил…
И вот — позади Алик с Сериком, впереди эти волки. Я нехотя сделал шаг к двери, за которой поджидала меня вея компания. Я ничего не чувствовал — только тяжесть, да сухость во рту. И полное равнодушие ко всему, даже к собственной судьбе.
РАХИМ
Да… Рассобачились они тут в столице. Как Давид с ними дело имеет? У нас бы давно язык отрезали за такие словечки. Дешевые фраера. Если правда то, что каждый из них о своих приятелях говорит, как же можно этим людям сидеть за одним столом? Недаром москвичей в зоне не любят — никчемный народ. Вон, Валера подгавкивает, Дима дескать «швырнул» Алика, Так оно или не так — не разевай рот.
А этот, Бритва, чего из угла зыркает? Э, да ты парень себе на уме! За тобой и приглядеть надо, пока не выберусь с деньгами из этой шакальей стаи. Резвые, надо сказать, зверушки. Но, кажется, на них и одного Серика хватит с его пушкой. Из-за нее пришлось парню двое суток в поезде болтаться — не пронесешь в самолет.
Партию разыграли как по нотам. Теперь надо бы деньги в карман — и по домам. Давид не поскупился — тут тебе и коньяк с икоркой, и балычок с лимоном. А чего ему скупиться — имеет в доле пятьдесят тысяч верных — и со всеми в прекрасных отношениях. Сделал Димку козлом отпущения. Надо присмотреться к этому пацану, если ему тут кислород перекроют, заберу к себе. Деньги сейчас стремятся в Азию: там тепло, анаша, чай. И верных людей можно натаскать из таких, как Димка. Голова у него на месте, а здешние корни — отрезать. Если уж из Серика человек вышел…
Давид односложно отвечал на телефонные звонки:
— Да, парень свой… Не подведет… Ну, конечно…
Про угощение забыли… Задымили пахучие папироски с планом. Давид поскучнел, уставясь в черную маску с электрическими глазами. Правый глаз маски подмигнул, мол, такие вот дела, дружище. С кресла поднялся Крах и, прихрамывая на затекшую ногу, подался к выходу.
— Ты куда? — вскинулся Давид. — Куда линяешь?!
— Что, уже и поссать нельзя, или может парашу поставишь в хате?!
— Ты закрой поддувало, — Давид шарахнул по стене так, что маска испуганно заморгала. — Иди, если приперло.
Крах вернулся неожиданно быстро, морда у него была вытянутая. За ним спешили ошарашенные Алик с Сериком. Я сразу понял — Димка слинял.
Так и есть. Крах произнес срывающимся голосом:
— Нету Димы, пропал!
— Ты, сука, что говоришь, — Давид сорвался с кресла, сжимая кулаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— От пятисот тысяч!
На старика было жалко смотреть. Открыв колоду, он заведомо вошел в игру, и не имел теперь права отказаться даже при такой немыслимой ставке. Я его еще пощадил, так как верхних пределов у ставки не существовало.
— Я в доле! Все слышали? — срывающимся голосом прокричал Крах.
Присутствовавшие сгрудились вокруг стола.
— Тридцать процентов твои, Жорик, — бросил я, не отрывая глаз от старика, который начал монотонно покачиваться и внезапно… легким движением большого пальца отделил туза от прилипшей к нему сзади бубновой семерки. И валет пошел на нечетный счет!!!
В голове у меня как будто что-то со звоном лопнуло, перед глазами поплыли фиолетовые круги. Получилось, что я проиграл триста пятьдесят тысяч, не считая Жоркиных ста пятидесяти (вот и напросился в долю!).
Крах взорвался:
— Ах ты, тварь! Снюхался с заезжими!
— Заглохни, Жора, на мне втрое больше лежит.
Посторонние не знали, что проигранные деньги делились на троих — так решил Давид.
— Я свои долги плачу до копейки и отсрочки сроду не просил, — медленно произнес Крах, бледнея. — Но вы сейчас разыграли полмиллиона. Я кажется имею дело с солидными людьми. Ставка реальна? Тогда предъявите наличные.
Давид глянул на Жору в упор своими черными, слегка навыкате, глазами:
— Рахим мой старый товарищ, за его платежеспособность я ручаюсь. Достаточно?
— Вполне. Но ты не можешь ручаться за наличие денег у обеих сторон. Здесь — явный сговор. Будем собирать третейский суд, разбираться. Пусть Дима покажет разыгранные им с такой легкостью пятьсот тысяч, тогда я выкладываю свой проигрыш и ухожу.
— Не пятьсот, а триста пятьдесят. Остальные — твоя забота.
— Нет, Дима должен старику пятьсот, свою часть я сам отдам.
— Ладно, Давид, отвези меня.
— Нет! Давид найдет деньги, но дело-то именно в тебе, мой маленький вонючий друг. Можешь взять мою машину, но деньги привези. Давай, чего кота за хвост тянуть?!
Этим он окончательно вывел Давида из себя.
— Не командуй, не мент! Ты за Диму не переживай, ему каждый поможет. Телефон у меня работает, кому надо — позвоню. Бери, Дима, мою машину и постарайся собрать деньги, раз так получилось.
— Ты возьми кого-нибудь с собой, пригодится, — подал голос из угла Бритва.
Он единственный помалкивал, не влезая в эту историю.
— Алика цепляй и поехали, — продолжал Давид. — А то меня Жорик боится отпускать.
Да, с таким, как Алик, только за деньгами ехать. За такую сумму он мать родную удавит, не поморщится. Заметив мои колебания, Рахим вставил:
— И Серика возьми. Надежная будет охрана.
— Верно! — согласился Давид. — Держи ключ от калитки. Закроешь, когда уедете, и сам же отопрешь. Мы никому открывать не будем, пока ты не вернешься.
На том и порешили. «Девятку» Давида я повел сам, хотя мозги мои были набекрень настолько, что Серик, сидевший рядом, дважды перехватывал руль. Дома, сколько я ни пересчитывал, кроме, спрятанных двадцати трех тысяч, ничего не было. Ира добавила еще тридцать. И на том спасибо. Мы помчались по городу. Блатные давали деньги легко, но суть дела я сообщил только Очкарику, отдавшему свои последние пять тысяч.
Побывав на четырех «мельницах» из пяти намеченных, я возвратился в Малаховку с нужной суммой в портфеле. В кармане лежал сложенный вчетверо список кредиторов. В среднем давали тысяч по десять, но предварительно звонили Давиду.
…Вот и нужный дом. Лай волкодавов звучал, как небесная музыка. Как и договаривались, оба моих провожатых остались на улице, проводив меня через открытую калитку взглядами до самого дома. Я чувствовал эти взгляды спиной. Боятся за меня — значит, уважают. Я вошел в прихожую. Портфель в руке вдруг показался нестерпимо тяжелым: лишь теперь я реально ощутил размеры покоящейся в нем суммы. А если б перекачать в доллары — да за границу!
Слева, с двери туалета, укоризненно смотрел на меня пластмассовый писающий карлик с головой кретина. Именно здесь я отчетливо осознал, что эта история положила конец моей беззаботной столичной жизни — Крах не простит. О чем же думал Давид? Его стаж «черной» жизни побольше.
Но все они выживут — тертые ребята. У Давида — опыт, у Краха — карточный талант, у Ирки — тело, у Бритвы — удача. У одного меня черт по грядкам копытами намесил…
И вот — позади Алик с Сериком, впереди эти волки. Я нехотя сделал шаг к двери, за которой поджидала меня вея компания. Я ничего не чувствовал — только тяжесть, да сухость во рту. И полное равнодушие ко всему, даже к собственной судьбе.
РАХИМ
Да… Рассобачились они тут в столице. Как Давид с ними дело имеет? У нас бы давно язык отрезали за такие словечки. Дешевые фраера. Если правда то, что каждый из них о своих приятелях говорит, как же можно этим людям сидеть за одним столом? Недаром москвичей в зоне не любят — никчемный народ. Вон, Валера подгавкивает, Дима дескать «швырнул» Алика, Так оно или не так — не разевай рот.
А этот, Бритва, чего из угла зыркает? Э, да ты парень себе на уме! За тобой и приглядеть надо, пока не выберусь с деньгами из этой шакальей стаи. Резвые, надо сказать, зверушки. Но, кажется, на них и одного Серика хватит с его пушкой. Из-за нее пришлось парню двое суток в поезде болтаться — не пронесешь в самолет.
Партию разыграли как по нотам. Теперь надо бы деньги в карман — и по домам. Давид не поскупился — тут тебе и коньяк с икоркой, и балычок с лимоном. А чего ему скупиться — имеет в доле пятьдесят тысяч верных — и со всеми в прекрасных отношениях. Сделал Димку козлом отпущения. Надо присмотреться к этому пацану, если ему тут кислород перекроют, заберу к себе. Деньги сейчас стремятся в Азию: там тепло, анаша, чай. И верных людей можно натаскать из таких, как Димка. Голова у него на месте, а здешние корни — отрезать. Если уж из Серика человек вышел…
Давид односложно отвечал на телефонные звонки:
— Да, парень свой… Не подведет… Ну, конечно…
Про угощение забыли… Задымили пахучие папироски с планом. Давид поскучнел, уставясь в черную маску с электрическими глазами. Правый глаз маски подмигнул, мол, такие вот дела, дружище. С кресла поднялся Крах и, прихрамывая на затекшую ногу, подался к выходу.
— Ты куда? — вскинулся Давид. — Куда линяешь?!
— Что, уже и поссать нельзя, или может парашу поставишь в хате?!
— Ты закрой поддувало, — Давид шарахнул по стене так, что маска испуганно заморгала. — Иди, если приперло.
Крах вернулся неожиданно быстро, морда у него была вытянутая. За ним спешили ошарашенные Алик с Сериком. Я сразу понял — Димка слинял.
Так и есть. Крах произнес срывающимся голосом:
— Нету Димы, пропал!
— Ты, сука, что говоришь, — Давид сорвался с кресла, сжимая кулаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39