Во дворе натыкаюсь на какого-то типа, и тут подскакивают оба Кальсона. Крик, гам, одним словом, скандал. Тут милиция подоспела, и нас набрали. Я тише воды, ниже травы: простите, извините, не виноват. Рассказал, как было. А Кальсоны в крик, дежурного офицера обругали, сержанта за ремень хватают. Орут, что их арестовали по политическим мотивам, что в Союзе антисемиты жить не дают, дайте, мол, уехать на Запад. И доорались. Уедут, конечно, только на север. Сегодня последний день суда. «Хулиганка», двести шестая, часть вторая, до пяти лет. Думаю, получат под завязку. Вот тебе и проводы в армию.
Вместе с Жорой мы зашагали в сторону суда. Место в зале нашлось. При моем появлении Кацманы оживились, заулыбались. Видно, не особенно они переживали, В последнем слове Покаянно плакались, оба пухлые, рыжие, смахивающие на бескрылых купидонов-переростков. И совершенно непонятно, почему Лене дали четыре, а Аркадию пять лет усиленного режима. Больше я с братьями не встречался. Потом о них заговорила пресса, западная — окружив ореолом мучеников за идею, наша — известно как. По освобождении они сразу же уехали.
Итак, жизнь поворачивалась ко мне разными сторонами, надо было искать свою дорогу. Одноклассники рассеялись по приемным комиссиям институтов и техникумов. Меня же по-прежнему влекли деньги. Однако какую-то профессию надо было выбирать, и в надлежащий срок мои документы лежали в приемной комиссии экономического факультета одного из институтов.
Первый экзамен — математика. Ее я боялся больше всего. Если провалюсь, решил я, то хоть сразу. Каково же было мое изумление, смешанное с надеждой, когда в одном из экзаменаторов я узнал свою школьную учительницу, с которой, невзирая на вечные нелады с точными науками, я был всегда в хороших отношениях. Отвечать я пошел к ней, и первой в экзаменационном листе закрасовалась пятерка, определившая отношение других экзаменаторов, а значит, и итог испытаний. В институт я поступил, и даже какое-то время получал стипендию. Разумеется, сорока рублей не хватало на коктейли, джинсы и прочие мелкие радости…
Положив в карман студенческую «получку», я вышел из института на площадь. Денежки, хоть и небольшие, а греют. Где же Жорик? Ведь договаривались в двенадцать, у памятника. Не в манере Цеханского опаздывать. А, вот и он: как всегда — в модном костюмчике, аккуратно причесан. Ему не надо думать о стипендии. Торговлю давно бросил, успешно освоил карты.
— Получил подачку? Смотри, чтобы карман не оттянула, — Жорик, дразня, достает тонкую пачку лиловых четвертных, распушивает ее веером и снова прячет.
— И я неплохо вчера заработал. Грузинчик из Сочей привез цветочки, да и проиграл мне дневную выручку. Думает сегодня отмазаться. Идем, может, в долю возьму.
— А если проиграем?
— Попадем — соскочим, — бросает на ходу не со всем вразумительно Цеханский.
Двигаемся к базару, благо ходьбы до него не больше получаса. На рынке находим нужного грузина. На удивление рыжий, носатый, круглолицый, с вишневым румянцем. Смеется весело, заразительно. О проигранных деньгах не вспоминает — широкая натура. Пересчитывает выручку. Тут же рядом его машина. Мы отъезжаем от рынка, я сажусь сзади. Потом останавливаем машину, раскладываем сидения. Карты сданы. Правила игры в «терц» несложны. Краем глаза я вижу карты Гизо. Он их беспечно держит на виду. Ну и игрок! С него причитается уже сотня.
— Чтобы вас не огорчить, разрешите пол учить, — с подчеркнутой вежливостью бросает Жорик.
Гизо небрежно вытаскивает коричневую, хрустящую, как новая кожа, бумажку.
— Для моей коллекции, — Цеханский прячет сто рублевку в карман.
— Жорик, возьми в долю, — шепчу я.
— Ладно, клейся.
Ставки подняты, но удача, вдруг поворачивается к нам спиной. Гизо играет, что называется, ва-банк, ему идет карта — и он выигрывает.
— Везет же, — невольно вырывается у меня.
— Вчера играл — проиграл, сегодня — выиграл.
Мы уже в минусах на пятьсот рублей, я заглядываю в карты грузина и вижу, что если сейчас Жорик сделает неверный ход — уплывет еще сотня. Игра пока идет на карандаш, а что, если кацо потребует деньги? Я пытаюсь сигнализировать Цеханскому, но Гизо бросает:
— Прекрати, будь мужчиной. Последняя партия.
И эту сотню мы проиграли. На требование рассчитаться, Жорик вытащил свою половину долга и выжидательно уставился на меня. Но я-то пустой!
Гизо настроен решительно.
— Будем платить?! — он помахал кулаком. — Без шуток!
— Ты, Дима, не того. Проиграл — плати. Брось дуру нал ять.
Сроку мне дали неделю. Ситуация чревата непредсказуемыми последствиями.
Город наш — порядочная дыра. В самом центре можно встретить такие трущобы, что оторопь берет. Вниз от одной из главных площадей сбегает щербатая булыжная мостовая кривой неприметной улочки. Здесь перед овощным магазином-стекляшкой стоит обшарпанная двухэтажная постройка, где вдвоем с отцом живет мой школьный приятель Олег Колыванов. Отца почти всегда нет дома. Олег парень неглупый, смелый и очень развит физически: долго занимался боксом и каратэ в каких-то полуподпольных секциях. В школе и на улице с ним было лучше не конфликтовать. Жесткий, дерзкий — он шел напролом. С пятого класса Олег встречался с тихой девчонкой — полной своей противоположностью, но в последнее время у них что-то разладилось.
На кухне под свист чайника Колыванов отжимался от спинки стула. Под кожей катались упругие шары мускулов. Днем Олег вел здоровый образ жизни. Вечера же посвящал вину и девочкам. Но бывало, что и чередовал все это в умопомрачительных сочетаниях.
— Что голову повесил? — Олег покосился в мою сторону, не прерывая упражнений.
Я рассказал про свои карточные страсти.
— Век живи, век учись. Этот Гизо, я уверен, из такого же Сочи, как и ты. Раздел тебя Жорка лихо. Где будешь брать деньги? Эти ребята шутить не любят.
План где достать деньги, у меня был. Уговаривать Олега долго не пришлось: он положился на мою уверенность в исходе операции, суть которой заключалась в Том, что марки, в сущности, — те же деньги. Пусть за них дадут половину цены — все равно выгодно.
Двадцать три ноль-ноль, как было отмечено потом в милицейском протоколе. Темно, но люди еще снуют через двор, поглощенные своими заботами. Оно и к лучшему — от райотдела до магазина с километр, движение может задержать патрульную машину, нам же нужны секунды. Одна из витрин выходит во двор. За ней — три ящика с марками, теми, что продаются только членам общества филателистов по специальным абонементам. Их сбыть наверняка легче. Мы дружно растираем подошвами пачку махорки — презент розыскным собакам. Олег наклеивает газету на угол витрины и мягко, но мощно бьет по ней в двух местах. Держу мешок перед дырой, куда юркнул Колыванов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Вместе с Жорой мы зашагали в сторону суда. Место в зале нашлось. При моем появлении Кацманы оживились, заулыбались. Видно, не особенно они переживали, В последнем слове Покаянно плакались, оба пухлые, рыжие, смахивающие на бескрылых купидонов-переростков. И совершенно непонятно, почему Лене дали четыре, а Аркадию пять лет усиленного режима. Больше я с братьями не встречался. Потом о них заговорила пресса, западная — окружив ореолом мучеников за идею, наша — известно как. По освобождении они сразу же уехали.
Итак, жизнь поворачивалась ко мне разными сторонами, надо было искать свою дорогу. Одноклассники рассеялись по приемным комиссиям институтов и техникумов. Меня же по-прежнему влекли деньги. Однако какую-то профессию надо было выбирать, и в надлежащий срок мои документы лежали в приемной комиссии экономического факультета одного из институтов.
Первый экзамен — математика. Ее я боялся больше всего. Если провалюсь, решил я, то хоть сразу. Каково же было мое изумление, смешанное с надеждой, когда в одном из экзаменаторов я узнал свою школьную учительницу, с которой, невзирая на вечные нелады с точными науками, я был всегда в хороших отношениях. Отвечать я пошел к ней, и первой в экзаменационном листе закрасовалась пятерка, определившая отношение других экзаменаторов, а значит, и итог испытаний. В институт я поступил, и даже какое-то время получал стипендию. Разумеется, сорока рублей не хватало на коктейли, джинсы и прочие мелкие радости…
Положив в карман студенческую «получку», я вышел из института на площадь. Денежки, хоть и небольшие, а греют. Где же Жорик? Ведь договаривались в двенадцать, у памятника. Не в манере Цеханского опаздывать. А, вот и он: как всегда — в модном костюмчике, аккуратно причесан. Ему не надо думать о стипендии. Торговлю давно бросил, успешно освоил карты.
— Получил подачку? Смотри, чтобы карман не оттянула, — Жорик, дразня, достает тонкую пачку лиловых четвертных, распушивает ее веером и снова прячет.
— И я неплохо вчера заработал. Грузинчик из Сочей привез цветочки, да и проиграл мне дневную выручку. Думает сегодня отмазаться. Идем, может, в долю возьму.
— А если проиграем?
— Попадем — соскочим, — бросает на ходу не со всем вразумительно Цеханский.
Двигаемся к базару, благо ходьбы до него не больше получаса. На рынке находим нужного грузина. На удивление рыжий, носатый, круглолицый, с вишневым румянцем. Смеется весело, заразительно. О проигранных деньгах не вспоминает — широкая натура. Пересчитывает выручку. Тут же рядом его машина. Мы отъезжаем от рынка, я сажусь сзади. Потом останавливаем машину, раскладываем сидения. Карты сданы. Правила игры в «терц» несложны. Краем глаза я вижу карты Гизо. Он их беспечно держит на виду. Ну и игрок! С него причитается уже сотня.
— Чтобы вас не огорчить, разрешите пол учить, — с подчеркнутой вежливостью бросает Жорик.
Гизо небрежно вытаскивает коричневую, хрустящую, как новая кожа, бумажку.
— Для моей коллекции, — Цеханский прячет сто рублевку в карман.
— Жорик, возьми в долю, — шепчу я.
— Ладно, клейся.
Ставки подняты, но удача, вдруг поворачивается к нам спиной. Гизо играет, что называется, ва-банк, ему идет карта — и он выигрывает.
— Везет же, — невольно вырывается у меня.
— Вчера играл — проиграл, сегодня — выиграл.
Мы уже в минусах на пятьсот рублей, я заглядываю в карты грузина и вижу, что если сейчас Жорик сделает неверный ход — уплывет еще сотня. Игра пока идет на карандаш, а что, если кацо потребует деньги? Я пытаюсь сигнализировать Цеханскому, но Гизо бросает:
— Прекрати, будь мужчиной. Последняя партия.
И эту сотню мы проиграли. На требование рассчитаться, Жорик вытащил свою половину долга и выжидательно уставился на меня. Но я-то пустой!
Гизо настроен решительно.
— Будем платить?! — он помахал кулаком. — Без шуток!
— Ты, Дима, не того. Проиграл — плати. Брось дуру нал ять.
Сроку мне дали неделю. Ситуация чревата непредсказуемыми последствиями.
Город наш — порядочная дыра. В самом центре можно встретить такие трущобы, что оторопь берет. Вниз от одной из главных площадей сбегает щербатая булыжная мостовая кривой неприметной улочки. Здесь перед овощным магазином-стекляшкой стоит обшарпанная двухэтажная постройка, где вдвоем с отцом живет мой школьный приятель Олег Колыванов. Отца почти всегда нет дома. Олег парень неглупый, смелый и очень развит физически: долго занимался боксом и каратэ в каких-то полуподпольных секциях. В школе и на улице с ним было лучше не конфликтовать. Жесткий, дерзкий — он шел напролом. С пятого класса Олег встречался с тихой девчонкой — полной своей противоположностью, но в последнее время у них что-то разладилось.
На кухне под свист чайника Колыванов отжимался от спинки стула. Под кожей катались упругие шары мускулов. Днем Олег вел здоровый образ жизни. Вечера же посвящал вину и девочкам. Но бывало, что и чередовал все это в умопомрачительных сочетаниях.
— Что голову повесил? — Олег покосился в мою сторону, не прерывая упражнений.
Я рассказал про свои карточные страсти.
— Век живи, век учись. Этот Гизо, я уверен, из такого же Сочи, как и ты. Раздел тебя Жорка лихо. Где будешь брать деньги? Эти ребята шутить не любят.
План где достать деньги, у меня был. Уговаривать Олега долго не пришлось: он положился на мою уверенность в исходе операции, суть которой заключалась в Том, что марки, в сущности, — те же деньги. Пусть за них дадут половину цены — все равно выгодно.
Двадцать три ноль-ноль, как было отмечено потом в милицейском протоколе. Темно, но люди еще снуют через двор, поглощенные своими заботами. Оно и к лучшему — от райотдела до магазина с километр, движение может задержать патрульную машину, нам же нужны секунды. Одна из витрин выходит во двор. За ней — три ящика с марками, теми, что продаются только членам общества филателистов по специальным абонементам. Их сбыть наверняка легче. Мы дружно растираем подошвами пачку махорки — презент розыскным собакам. Олег наклеивает газету на угол витрины и мягко, но мощно бьет по ней в двух местах. Держу мешок перед дырой, куда юркнул Колыванов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39