— И что?
— Для других будущее кажется изменяемым, потому что оно недосягаемо. У них есть иллюзия того, что они могут сконструировать свое будущее, вырвать его из матрицы еще не родившегося времени. А то, что я воспринимаю, когда Я ВИЖУ, является «будущим» только в теперешней моей временной позиции на отрезке времени. На самом же деле, это также и «настоящее», неизменяемое непосредственное настоящее моего существования в другой точке этого времени. Или, возможно, в той же точке, но другого отрезка. О, у меня много умных теорий, мистер Николс, но они все ведут к одному выводу: то, чему я являюсь свидетелем, не является гипотетическим или условным будущим, предметом модификации через перераспределение предыдущих фактов, а является реальным неизменяемым событием, таким неизменным, как настоящее и прошлое, я так же не могу изменить его, как нельзя изменить действия, которые вы наблюдаете на киноэкране. Я очень давно пришел к пониманию этого. И принял это.
— Как давно вы обладаете способностью ВИДЕТЬ?
Передернувшись, Карваджал сказал:
— Кажется, всю жизнь. Правда, когда я был ребенком, я не мог этого оценить. Это был — как будто я впадал в горячку — сон наяву, бред. Я не понимал, что я переживаю, как бы это сказать… «взгляд в будущее». Но потом я обнаружил, что переживаю те события, которые уже видел в своих снах наяву. И такое состояние, мистер Николс, которое вы наверняка время от времени испытываете, у меня было каждый день. Наступали моменты, когда я чувствовал себя марионеткой, которую дергает за веревочки кукловод, находящийся где-то на небесах. Постепенно я понял, что больше никто не переживает этих видений будущего так же часто и сильно, как я. Я думаю, что мне было уже лет двадцать, когда я полностью осознал, что это такое, и к тридцати освоился с этим. Конечно, я никогда до сегодняшнего дня ни перед кем не раскрывался.
— Потому что вы никому не доверяли?
— Потому что этого не было в сценарии, — произнес он торжественно.
— Вы никогда не были женаты?
— Нет. Мне и не хотелось. Как я мог хотеть того, чего практически не хотел? Я никогда не ВИДЕЛ себя женатым.
— И поэтому, должно быть, никогда и не предполагалось, что у вас будет жена.
— Никогда не предполагалось? — Его глаза странно вспыхнули. — Мне не нравится это выражение, мистер Николс. Оно предполагает, что во вселенной существует какое-то разумное начало, автор великого сценария. Я не думаю, что он существует! Не нужно усложнять. Сценарий пишется сам собой, событие за событием. По сценарию я должен быть холост. Поэтому нельзя сказать, что предполагалось, что я буду холостым. Достаточно сказать, что я ВИДЕЛ себя холостым. Поэтому я и должен был быть холостым, поэтому я был и есть холост.
— В языке нет нужной временной категории для обозначения вашего случая,
— сказал я.
— Вы понимаете, о чем я говорю?
— Думаю, что да. Правильно ли будет сказать, что «будущее» и «настоящее» — просто различные названия одних и тех же событий, рассматриваемых с разных точек?
— Неплохое допущение, — сказал Карваджал, — я предпочитаю думать, что все события одновременны, а в движении находится наше восприятие их, движется точка сознания, а не сами события.
— Иногда кому-то удается воспринимать события с различных точек, так, что ли?
— У меня много теорий, — сказал он рассеянно, — возможно, одна из них правильная. Важно само по себе видение, а не объяснения. А видение у меня есть.
— Вы могли вы использовать это, чтобы сколотить миллионы, — сказал я, обводя взглядом убогое жилище.
— Я и использовал.
— Нет, я имею в виду по-настоящему гигантское состояние. Рокфеллер плюс Гетти плюс Крез… невиданная дотоле финансовая империя. Власть. Предельная роскошь. Наслаждение. Женщины. Контроль над целыми континентами.
— Этого не было в сценарии, — сказал Карваджал.
— И вы приняли сценарий.
— Сценарий нельзя не принимать. Я думал, вы поняли эту мысль.
— Итак, вы делали деньги, много денег, но ничего для себя, вам все было безразлично? Вы просто позволяли деньгам собираться в кучи вокруг вас, как осенние листья?
— Они мне были не нужны. Мои желания скромны, а вкусы просты. Я накапливал их, потому что я видел себя играющим на бирже и богатеющим. Я делал то, что видел.
— Следуя за сценарием. Не спрашивая, почему. Миллионы долларов. Что вы с ними делали?
— Я использовал их так, как видел. Часть я раздал на благотворительность, университетам, политикам.
— В соответствии с вашими предпочтениями, или по предопределению сценария, который вы видели?
— У меня нет предпочтений, — сказал он спокойно.
— А остальные деньги?
— Я хранил их. В банке. Что я должен был с ними делать? Они никогда не имели для меня никакого значения. Как вы сказали, безразличны. Миллион долларов, пять миллионов, десять миллионов — просто слова, — в его голос вкрались тоскливые нотки, — а что имеет значение? Что значит ЗНАЧЕНИЕ? Мы просто следуем сценарию, мистер Николс. Вам налить еще стакан воды?
— Пожалуйста, — сказал я и миллионер наполнил стакан.
Голова у меня кружилась. Я пришел за ответами и получил их, дюжины ответов, каждый из которых породил сотни новых вопросов. И он явно хотел на них отвечать, несмотря на то, что уже отвечал на них в своем видении этого дня. Разговаривая с Карваджалом, я чувствовал, что скольжу между прошлым и будущим, теряюсь в путанице грамматических времен и временных согласовании. А он был полностью спокоен, сидел почти неподвижно, его голос был ровен, иногда почти неслышим, кроме этого особого разрушенного взгляда. Разрушенный, да! Он, должно быть, был зомби, а может и робот. Живя жестко предопределенной, полностью запрограммированной жизнью, никогда не задавая вопросов о мотивах своих действий. Кукла, висящая на нитях своего рокового будущего, двигающаяся детерминированной экзистенциальной пассивностью, которая была мне чужда и сбивала с толку. На мгновение я почувствовал, что жалею его. Затем я подумал, уместна ли моя жалость. Я почувствовал соблазн этой экзистенциальной пассивности, и это было мощное притяжение. Как удобно должно быть жить, подумал я, в мире, свободном от всякой неопределенности.
Вдруг он сказал:
— Я думаю, что вам пора идти. Я не привык к долгим беседам и, кажется, наша утомила меня.
— Извините, я не собирался задерживаться так долго.
— Не нужно извиняться. Все случившееся, я видел, должно было быть таким. Так что все в порядке.
— Я благодарен, что вы захотели разговаривать со мной так открыто.
— Захотел? — сказал он, улыбнувшись. — Опять ЗАХОТЕЛ?
— В вашем активном словаре нет этого слова.
— Нет. И я собираюсь убрать его из вашего, — он повернулся к двери, отпуская меня. — Скоро мы снова поговорим.
— Мне бы хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59