Лет ей было чуть больше двадцати, и она живо напомнила мне студенток старших курсов университета. Возможно, она была роботом, возможно — девушкой по вызовам, но вела себя иначе, как умная, интеллигентная, зрелая женщина, с удовольствием выполняющая порученное ей дело. Я не решился спросить, занимается она этим постоянно или периодически.
Из-за снегопада мы пообедали в ресторане моего отеля. Канделябры на столах, тяжелые гардины, официанты в смокнигах, меню в кожаных корочках — на нас так и дохнуло стариной. Меня это только порадовало. Надоело нажимать кнопки и получать заказ от бездушных машин. Куда приятнее просматривать меню, когда рядом стоит официант с занесенным над блокнотом карандашом, и неторопливо называть ему названия приглянувшихся блюд.
Ужинали мы за государственный счет, а потому ни в чем себе не отказывали. Икра, устрицы, черепаховый суп, жареное мясо. Наевшись до отвала, мы поднялись наверх. Вечер прошел идеально, если не считать неприятной сцены в вестибюле отеля, когда ко мне подскочило несколько газетчиков.
— Профессор Гарфилд.
— …правда ли…
— …ваша теория подтверждает…
— …Ворнан Девятнадцатый…
— Без комментариев! Без комментариев! Без комментариев! — повторял я, как заведенный, пока мы не укрылись от них в кабине лифта.
Но лишь в номере мы почувствовали себя в полной безопасности. Она кокетливо улыбнулась, и вскоре я выяснил, что никакой она не робот, хотя и нашел, где у нее розетка. В ее объятьях я смог забыть о человеке из 2999 года, тонущих апокалипсистах, о пыли, покрывавшей мой рабочий стол. И если существует рай для помощников президента, я бы обеими руками проголосовал за то, чтобы Сэнди Крейлик отправился туда, как только выйдет срок его пребывания на грешной Земле.
Утром мы позавтракали в номере, вместе приняли душ. Как новобрачные, постояли у окна, глядя на тающий снег. Она оделась. Ее черное вечернее платье плохо гармонировало с голубым утренним светом, но я все равно пожирал ее взглядом, понимая, что более мы не увидимся.
— Как-нибудь ты должен рассказать мне о путешествии в прошлое, Лео, — услышал я от нее на прощание.
— Я ничего об этом не знаю. Счастья тебе, Сидни.
— Марта.
— Для меня ты всегда будешь Сидни.
Я закрыл за ней дверь и связался с коммутатором отеля. Как я и ожидал, мне звонили несколько раз, но, следуя моим указаниям, телефонистки ни с кем меня не соединяли. Мистер Крейлик просил незамедлительно отзвониться ему.
Что я и сделал. И, едва на экране видеофона возникло лицо Крейлика, поблагодарил его за Сидни. Он, надо отметить, не очень удивился. И сразу взял быка за рога.
— Вы сможете прийти в два часа на первое заседание комитета? Проведем его здесь, в Белом доме. Вам надо поближе познакомиться друг с другом.
— Конечно, смогу. Какие вести из Гамбурга?
— Плохие. Ворнан стал зачинщиком погрома. Вошел в один из баров и произнес речь. Сказал, что Третий рейх — последнее историческое достижение немцев. Похоже, ничего другого он о Германии не знал, а потому начал хвалить Гитлера, спутав его с Чемберленом. Короче, власти едва успели увести его. Сгорело полквартала ночных клубов, прежде чем пожар сумели потушить. — Крейлик улыбнулся. — Может, мне не следовало говорить вам об этом. Вы еще можете отказаться.
Я тяжело вздохнул.
— Не волнуйтесь, Сэнди. Я в вашей команде. Это самое меньшее, что я могу сделать для вас… после Сидни.
— Тогда до встречи. Я зайду к вам около двух. В Белый дом мы пройдем по тоннелю. Я не хочу, чтобы журналисты разорвали вас на куски. Оставайтесь в номере до моего прихода.
— Хорошо. — Я разъединил связь, а затем вновь попросил телефонисток ни с кем меня не соединять.
Сэнди Крейлик пришел без четверти два, чтобы отвести меня в Белый дом по подземному тоннелю. Тоннелей этих под Вашингтоном прорва. Мне говорили, что по ним можно попасть куда угодно, если знать маршруты и пароли, чтобы пройти мимо автоматических часовых. Расположены тоннели на нескольких уровнях. Под Капитолием вроде бы есть секретный публичный дом, обслуживающий только конгрессменов.
В другом месте, но тоже глубоко под землей, находится лаборатория, в которой методами генной инженерии выращиваются жуткие чудовища. Я понимаю, что подобные слухи нельзя принимать на веру. О столице чего только не наговорят. Но с другой стороны, правда может оказаться в десятки раз отвратительней вымыслов. Ибо Вашингтон — жестокий город.
Крейлик привел меня в комнату под западным крылом Белого дома. Стены ее украшали панели из анодированной бронзы. Остальные четверо членов комитета пришли раньше нас. Троих я узнал. Известных ученых не так уж и много. Мы образуем своеобразную касту, и судьба часто сводит нас вместе, по тому или иному поводу. Узнал я Ллойда Колффа, Мортона Филдза и Эстер Миккелсен. Четвертый из присутствующих поднялся из-за стола.
— Кажется, мы еще не встречались, доктор Гарфилд. Эф. Ричард Хейман.
— Да, конечно. «Спенсер, Фрейд и Марко» — ваша книга, не так ли? Помнится, с удовольствием прочитал ее.
Я пожал его руку. Кончики пальцев Хеймана были влажны от пота, как, вероятно, и ладонь, но соприкоснулись мы лишь пальцами, а не ладонями, по последней моде, заимствованной из Центральной Европы, где недоверие соседу пропитало все, даже ритуал приветствия. Знакомство наше завершилось несколькими дежурными фразами, выражающими радость в связи с этим знаменательным событием.
Вы имеете полное право упрекнуть меня в неискренности. Мне совершенно не понравилась книга Эф. Ричарда Хеймана. Она показалась мне скучной и примитивной. Я без всякого интереса просматривал его пространные статьи в научных журналах, причем всякий раз оказывалось, что многие идеи и выводы позаимствованы им у коллег. Мне не понравилась его манера пожимать руку. Не понравилось даже его имя. Как я должен был его называть? Эф. Ричард? Или просто Эф? А может, Дик? Или он предпочитал «мой дорогой Хейман»? Небольшого росточка, круглая, похожая на чугунное ядро, голова, венчик рыжих волос вокруг обширной лысины, густая окладистая рыжая борода (я нисколько не сомневался, что подбородок у него такой же круглый, как и череп), тонкогубый, акулий ротик, едва просматривающийся сквозь растительность, водянистые глаза, короче, пренеприятнейшая личность.
К другим членам комитета враждебности я не испытывал. Близких отношений ни с кем из них не поддерживал, хотя и знал, что в избранном ими роде деятельности они по праву числятся в лучших специалистах. При наших редких встречах на различных научных форумах трений между нами не возникало. Мортон Филдз, психолог из Чикагского университета, принадлежал к новой, так называемой космической школе, которую я воспринимал как разновидность нецерковного буддизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63