Он еще сидел в купе напротив торговца зерном в тот час, когда Мегрэ допрашивал Жоссе на набережной Орфевр.
В то же самое время репортер одной из утренних газет примчался на улицу Коленкур и позвонил по телефону своему корреспонденту из Фонтенэ-ле-Конт.
Консьержка не сказала Мегрэ об этом посещении журналиста, которому она сообщила фамилию и адрес отца Аннет.
Эти мелкие факты переплетались между собой, и нужно было много времени и терпения, чтобы воссоздать из них более или менее логическую картину.
Когда после полудня поезд остановился на вокзале в Фонтенэ-ле-Конт, Мартен Дюше все еще ничего не знал. Жители Фонтенэ тоже ничего не знали, так как по радио еще не передавали фамилии их земляков, и только по наитию они могли бы установить какую-то связь между начальником отдела супрефектуры и драмой на улице Лопер.
Один лишь корреспондент газеты был в курсе дела. Он взял с собой фотографа. Оба они ждали на перроне, и когда Дюше вышел из вагона, он был поражен встретившей его фотовспышкой.
– Вы разрешите, мсье Дюше?
Тот моргал глазами, ошеломленный, растерянный.
– Вы, наверно, еще не слышали о событии?
Репортер утверждал с полной уверенностью: у начальника отдела был такой вид, как будто он совсем не понимал, что с ним происходит. С чемоданом в одной руке, с плащом, перекинутым через другую, он направился к выходу, протянул свой билет контролеру, который приветствовал его, приложив руку к козырьку фуражки. Фотограф сделал еще один снимок. Репортер не отставал от отца Аннет.
Оба они вышли на залитую солнцем Республиканскую улицу.
– Мадам Жоссе убита прошлой ночью…
…У журналиста, по фамилии Пекер, было кукольное личико, полные щеки и такие же выпуклые голубые глаза, как у Аннет. Рыжеволосый, небрежно одетый, он курил слишком толстую трубку, чтобы придать себе солидный вид.
Мегрэ допросил и его; это происходило в задней комнате «Почтового кафе», возле заброшенного бильярда.
– Как Дюше реагировал?
– Он остановился и пристально посмотрел мне в глаза, как будто подозревал, что я хочу поймать его в ловушку.
– Почему в ловушку?
– Никто в Фонтенэ еще не подозревал, что у его дочери есть любовник. Он, наверное, подумал, что я узнал об этом и хочу заставить его говорить.
– Что он сказал?
– Помолчал, а потом резко произнес: «Я не знаком с мадам Жоссе». Тогда я сообщил ему, что в нашей газете завтра напишут об этом деле с упоминанием всех подробностей. Я добавил и то, что узнал перед тем по телефону. В одной ежедневной вечерней газете уже говорилось о вашей встрече с дочерью и Адриеном Жоссе на улице Коленкур…
Мегрэ продолжал расспрашивать:
– Вы его хорошо знаете?
– Как и все в Фонтенэ… Видел его в префектуре и когда он проходил по улице…
– Ему случалось останавливаться на улице?
– Конечно, он иногда рассматривал витрины.
– Он был болен?
– Не знаю. Он жил один, не бывал в кафе и говорил мало.
– Значит, вы не получили от него интервью, как надеялись?
– Он продолжал шагать молча. Я задавал ему вопросы, которые приходили мне в голову: «Вы думаете, что Жоссе убил свою жену?», «Правда ли, что он собирался жениться на вашей дочери?» Он шел нахмурившись и не слушал меня. Два или три раза он проворчал: «Мне нечего сказать…» «Но ведь вы виделись с Адриеном Жоссе» «Мне нечего сказать…» Мы дошли до моста. Он повернул налево, на набережную, где живет в маленьком кирпичном доме, который содержит в порядке приходящая уборщица. Я сфотографировал этот дом, потому что газете всегда нужны фотоснимки.
– Уборщица ждала его?
– Нет. Она работала у него только по утрам.
– Кто готовил ему еду?
– В полдень он обычно завтракал в кафе «Трех голубей». А вечером сам готовил себе обед.
– Он никуда не ходил по вечерам?
– Редко. Только раз в неделю бывал в кино.
– Один?
– Всегда.
– Никто ничего не слышал в тот вечер или ночью?
– Нет. Только один человек проезжал на велосипеде в час ночи и заметил свет в окошке. Утром, когда пришла уборщица, лампа все еще горела.
Мартен Дюше не разделся, не стал ничего есть. В доме, по-видимому, все было в порядке.
Насколько возможно было установить последовательность фактов, дело произошло так: он пошел в столовую, достал из ящика буфета альбом с фотографиями. На первых страницах были приклеены пожелтевшие портреты его отца и матери и родителей его жены, он сам в форме артиллериста, фотография, снятая в день его свадьбы, Аннет, лежащая на медвежьей шкуре, когда ей было несколько месяцев, потом пятилетняя Аннет, десятилетняя, Аннет в белом платье, в день первого причастия, Аннет среди воспитанниц монастыря, где она училась.
Альбом, открытый на этой странице, лежал на круглом столике перед креслом.
Сколько времени Дюше сидел так, прежде чем принять решение? Ему пришлось подняться в спальню, на второй этаж, чтобы взять револьвер в ночном столике, ящик которого он оставил открытым.
Он снова сошел вниз, опять сел в кресло и выстрелил себе в голову.
Утром в газетах было объявлено жирным шрифтом:
«По делу Жоссе обнаружена еще одна жертва».
У читателей создалось такое представление, как будто Жоссе убил отца Аннет собственными руками.
Говорили о том, что начальник отдела был вдовцом, что он вел достойную и одинокую жизнь, о том, как он любил свою единственную дочь, и какой это был для него удар, когда он, придя в квартиру на улице Коленкур, узнал о связи Аннет с ее патроном.
Это означало, что Жоссе почти наверняка будет осужден. Сам Комелио, который должен был бы смотреть на факты с чисто профессиональной точки зрения, был очень возбужден, когда позвонил по телефону Мегрэ.
– Вы читали?
Это было утром в четверг. Комиссар, который только что пришел к себе в кабинет, уже успел прочесть газеты, пока ехал в автобусе.
– Надеюсь, Жоссе выбрал адвоката, потому что я хочу вызвать его к себе сегодня утром и быстро повести дело. Публика возмутится, если мы станем тянуть…
Мегрэ, следовательно, больше нечего было говорить.
Судебный следователь решил взять дело в свои руки, и теоретически комиссар мог отныне действовать только по его указаниям.
Может быть, он теперь и не увидит Жоссе до самого суда. А из его показаний на допросах он узнает только то, что следователь захочет ему сообщить.
В этот день он не поехал ни в Ниор, ни в Фонтенэ, потому что Комелио непременно узнал бы об этом и строго призвал бы его к порядку.
По правилам ему запрещалось даже самое невинное вмешательство в следствие за пределами Парижа.
Даже то, что он позвонил доктору Лиорану, который жил на улице Рабле в Фонтенэ-ле-Конт и которого он когда-то встречал в этом городе, было нарушением правил.
– Говорит Мегрэ. Вы меня помните, доктор? Ему ответили холодно, осторожно, и он сразу сильно встревожился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
В то же самое время репортер одной из утренних газет примчался на улицу Коленкур и позвонил по телефону своему корреспонденту из Фонтенэ-ле-Конт.
Консьержка не сказала Мегрэ об этом посещении журналиста, которому она сообщила фамилию и адрес отца Аннет.
Эти мелкие факты переплетались между собой, и нужно было много времени и терпения, чтобы воссоздать из них более или менее логическую картину.
Когда после полудня поезд остановился на вокзале в Фонтенэ-ле-Конт, Мартен Дюше все еще ничего не знал. Жители Фонтенэ тоже ничего не знали, так как по радио еще не передавали фамилии их земляков, и только по наитию они могли бы установить какую-то связь между начальником отдела супрефектуры и драмой на улице Лопер.
Один лишь корреспондент газеты был в курсе дела. Он взял с собой фотографа. Оба они ждали на перроне, и когда Дюше вышел из вагона, он был поражен встретившей его фотовспышкой.
– Вы разрешите, мсье Дюше?
Тот моргал глазами, ошеломленный, растерянный.
– Вы, наверно, еще не слышали о событии?
Репортер утверждал с полной уверенностью: у начальника отдела был такой вид, как будто он совсем не понимал, что с ним происходит. С чемоданом в одной руке, с плащом, перекинутым через другую, он направился к выходу, протянул свой билет контролеру, который приветствовал его, приложив руку к козырьку фуражки. Фотограф сделал еще один снимок. Репортер не отставал от отца Аннет.
Оба они вышли на залитую солнцем Республиканскую улицу.
– Мадам Жоссе убита прошлой ночью…
…У журналиста, по фамилии Пекер, было кукольное личико, полные щеки и такие же выпуклые голубые глаза, как у Аннет. Рыжеволосый, небрежно одетый, он курил слишком толстую трубку, чтобы придать себе солидный вид.
Мегрэ допросил и его; это происходило в задней комнате «Почтового кафе», возле заброшенного бильярда.
– Как Дюше реагировал?
– Он остановился и пристально посмотрел мне в глаза, как будто подозревал, что я хочу поймать его в ловушку.
– Почему в ловушку?
– Никто в Фонтенэ еще не подозревал, что у его дочери есть любовник. Он, наверное, подумал, что я узнал об этом и хочу заставить его говорить.
– Что он сказал?
– Помолчал, а потом резко произнес: «Я не знаком с мадам Жоссе». Тогда я сообщил ему, что в нашей газете завтра напишут об этом деле с упоминанием всех подробностей. Я добавил и то, что узнал перед тем по телефону. В одной ежедневной вечерней газете уже говорилось о вашей встрече с дочерью и Адриеном Жоссе на улице Коленкур…
Мегрэ продолжал расспрашивать:
– Вы его хорошо знаете?
– Как и все в Фонтенэ… Видел его в префектуре и когда он проходил по улице…
– Ему случалось останавливаться на улице?
– Конечно, он иногда рассматривал витрины.
– Он был болен?
– Не знаю. Он жил один, не бывал в кафе и говорил мало.
– Значит, вы не получили от него интервью, как надеялись?
– Он продолжал шагать молча. Я задавал ему вопросы, которые приходили мне в голову: «Вы думаете, что Жоссе убил свою жену?», «Правда ли, что он собирался жениться на вашей дочери?» Он шел нахмурившись и не слушал меня. Два или три раза он проворчал: «Мне нечего сказать…» «Но ведь вы виделись с Адриеном Жоссе» «Мне нечего сказать…» Мы дошли до моста. Он повернул налево, на набережную, где живет в маленьком кирпичном доме, который содержит в порядке приходящая уборщица. Я сфотографировал этот дом, потому что газете всегда нужны фотоснимки.
– Уборщица ждала его?
– Нет. Она работала у него только по утрам.
– Кто готовил ему еду?
– В полдень он обычно завтракал в кафе «Трех голубей». А вечером сам готовил себе обед.
– Он никуда не ходил по вечерам?
– Редко. Только раз в неделю бывал в кино.
– Один?
– Всегда.
– Никто ничего не слышал в тот вечер или ночью?
– Нет. Только один человек проезжал на велосипеде в час ночи и заметил свет в окошке. Утром, когда пришла уборщица, лампа все еще горела.
Мартен Дюше не разделся, не стал ничего есть. В доме, по-видимому, все было в порядке.
Насколько возможно было установить последовательность фактов, дело произошло так: он пошел в столовую, достал из ящика буфета альбом с фотографиями. На первых страницах были приклеены пожелтевшие портреты его отца и матери и родителей его жены, он сам в форме артиллериста, фотография, снятая в день его свадьбы, Аннет, лежащая на медвежьей шкуре, когда ей было несколько месяцев, потом пятилетняя Аннет, десятилетняя, Аннет в белом платье, в день первого причастия, Аннет среди воспитанниц монастыря, где она училась.
Альбом, открытый на этой странице, лежал на круглом столике перед креслом.
Сколько времени Дюше сидел так, прежде чем принять решение? Ему пришлось подняться в спальню, на второй этаж, чтобы взять револьвер в ночном столике, ящик которого он оставил открытым.
Он снова сошел вниз, опять сел в кресло и выстрелил себе в голову.
Утром в газетах было объявлено жирным шрифтом:
«По делу Жоссе обнаружена еще одна жертва».
У читателей создалось такое представление, как будто Жоссе убил отца Аннет собственными руками.
Говорили о том, что начальник отдела был вдовцом, что он вел достойную и одинокую жизнь, о том, как он любил свою единственную дочь, и какой это был для него удар, когда он, придя в квартиру на улице Коленкур, узнал о связи Аннет с ее патроном.
Это означало, что Жоссе почти наверняка будет осужден. Сам Комелио, который должен был бы смотреть на факты с чисто профессиональной точки зрения, был очень возбужден, когда позвонил по телефону Мегрэ.
– Вы читали?
Это было утром в четверг. Комиссар, который только что пришел к себе в кабинет, уже успел прочесть газеты, пока ехал в автобусе.
– Надеюсь, Жоссе выбрал адвоката, потому что я хочу вызвать его к себе сегодня утром и быстро повести дело. Публика возмутится, если мы станем тянуть…
Мегрэ, следовательно, больше нечего было говорить.
Судебный следователь решил взять дело в свои руки, и теоретически комиссар мог отныне действовать только по его указаниям.
Может быть, он теперь и не увидит Жоссе до самого суда. А из его показаний на допросах он узнает только то, что следователь захочет ему сообщить.
В этот день он не поехал ни в Ниор, ни в Фонтенэ, потому что Комелио непременно узнал бы об этом и строго призвал бы его к порядку.
По правилам ему запрещалось даже самое невинное вмешательство в следствие за пределами Парижа.
Даже то, что он позвонил доктору Лиорану, который жил на улице Рабле в Фонтенэ-ле-Конт и которого он когда-то встречал в этом городе, было нарушением правил.
– Говорит Мегрэ. Вы меня помните, доктор? Ему ответили холодно, осторожно, и он сразу сильно встревожился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30