Перепела кричат на берегах, в сумерки прилетают дикие голуби и гуляют в прибрежных зарослях. По отлогим откосам семенят еноты, охотясь за лягушками. Словом, у этой реки есть все, что полагается иметь рекам.
На пятой миле в долине река проточила ложе под высокой скалой, с которой в воду свешивались плети дикого винограда и папоротников. В тени скалы спряталась заводь, зеленая и очень глубокая, и тут же небольшая песчаная отмель манила путника отдохнуть, развести костер и сварить на нем пищу.
Мак с ребятами расположились на этой отмели и были на верху блаженства: лучшего места на земле поискать! Если где и водится множество лягушек, то, конечно, здесь. Всю дорогу сюда им сопутствовала удача. Кроме большого рыжего петуха, они разжились еще мешком моркови, упавшим с встречного грузовика, и полдюжиной луковиц, которые попали им в руки несколько иным путем. У Мака в кармане оказался пакет кофе. В фордике нашлась жестяная пятигаллонная банка с отрезанным верхом. Коктейля Эдди осталось еще почти полкувшина. Соль и перец захватили с собой. Мак с ребятами считали – очень глупо не брать в дорогу соль, перец и кофе.
Без лишних споров и суетни притащили четыре камня и сложили из них очаг. Рыжий петух, который еще утром заливисто приветствовал зарю, теперь лежал вымытый и расчлененный в пятигаллонной жестянке, а вокруг плавали в воде белые луковки; под банкой среди камней потрескивал маленький костер из ивового сушняка, совсем маленький. Только круглые дураки разводят большие костры. Сварить такого петуха – дело не одного часа, да ведь и не в один же день достиг он таких размеров и столь мощной мускулатуры. Вода наконец закипела, и от петуха сразу пошел такой аппетитный дух, что у всех потекли слюнки.
– Самое лучшее время для ловли лягушек – ночь, – порадовал ребят Мак и добавил: – Так что пока можно и соснуть.
Скала давала уютную тень; ребята один за другим повалились на песок и незаметно для себя заснули.
Мак был прав. Днем лягушки не очень выдавали себя; прятались в чаще папоротников, лишь изредка выглядывая из расщелин. Ловят лягушек ночью, при свете электрических фонариков, и ребята сладко спали в предчувствии бурных событий. Бодрствовал только Элен – поддерживал огонь под банкой с петухом.
Солнечному полдню места под скалой не было. В два часа солнце совсем зашло за скалу и кругом воцарились шелестящие тени. Полуденный ветер играл с листьями платанов. Маленькие водяные змейки заползали на камни, мягко скользили в воду и плавали в заводи, выставив головки как крошечные перископы и разводя мелкую волну. Выпрыгнула из воды большая форель. Боящиеся солнца комары и москиты слетелись в тень и громко звенели над водой. А светолюбивые жуки, мухи, стрекозы, осы, шершни – все попрятались по своим домикам. Только что тень коснулась берега, закричали первые перепела, Мак с ребятами проснулись. Запах от куриного рагу шел умопомрачительный. Элен сорвал с куста свежий лавровый листок и бросил в банку. Морковь уже была там. В другой банке кипел кофе. Мак открыл глаза, встряхнулся, потянулся, проковылял к воде, вымыл лицо, сложив ладони ковшиком, хакнул, сплюнул, прополоскал рот, пустил ветры, затянул пояс, почесал ноги, разгладил пальцами мокрые волосы, отпил из кувшина, икнул и сел у огня.
– Клянусь небом, пахнет недурно, – сказал он.
Все мужчины в мире проснувшись ведут себя одинаково. И дружки Мака, продрав глаза, почти точно повторили описанный выше порядок действий. Скоро все расселись у костра и каждый произнес в адрес Элена похвальное слово. Элен попробовал петуха перочинным ножом.
– Эту курятину нежной не назовешь, – сказал он. – Две недели надо варить, тогда она будет таять во рту. Как по-твоему. Мак, сколько было лет этому петуху?
– Петуху? Мне сейчас сорок восемь. Но, надеюсь, я еще не такой жесткий.
– Интересно, до скольких лет живут петухи? – сказал Эдди, – если умирают своей смертью?
– Этого, я думаю, никто не знает, – ответил Джонс.
Лучшего времяпрепровождения не придумать. Кувшин ходил по кругу, и в теле разливалось приятное тепло.
– Ты, Эдди, только не обижайся, – вдруг сказал Джонс. – А что если тебе под стойку поставить три кувшина и сливать в один виски, в другой вино, а в третий пиво…
Потрясенные приятели потеряли дар речи.
– Я не хотел сказать ничего плохого, – поспешил поправиться Джонс, – вообще-то мне и так очень нравится…
Он почувствовал, что ляпнул глупость, и смешавшись сыпал словами без остановки.
– Мне почему нравится? Пьешь и понятия не имеешь, это такое выкинешь. Вот, например, виски, – частил он, – выпьешь и более-менее знаешь, что произойдет. У кого кулаки чешутся – подерется. У кого глаза на мокром месте – заплачет. А тут… – сказал он, и в голосе у него зазвучали похвальные нотки, – неизвестно: то ли на сосну полезешь, то ли захочется плыть в Санта-Крус. Так оно гораздо интереснее получается…
– Кстати о плавании, – прервал его Мак, стараясь замять неловкость. – Интересно, что стало с Мак-Кинли Мораном, ныряльщиком. Помните такого парня?
– Как же, помню, – отозвался Хьюги, – мы с ним одно время вместе болтались. Работы у него было мало, и он начал пить. А ныряльщикам пить нельзя, опасно. Он стал бояться воды, взял и продал шлем, костюм и насос. Затем и сам куда-то уехал. С ним ведь что случилось? Одного итальяшку с «Двенадцати братьев» утянуло за борт якорной цепью. Мак-Кинли нырнул за ним без всего. Барабанные перепонки у него и лопнули. После этого все пошло кувырком. А итальяшка и сейчас жив-здоров.
Мак опять приложился к кувшину.
– Когда был сухой закон, – сказал он, – Мак-Кинли много заколачивал. Он тогда проверял, не спрятано ли где на дне спиртное. Надзор платил ему двадцать пять долларов в день. А Луи платил еще по три доллара за каждый ненайденный ящик со спиртным. Один ящик в день он все-таки находил, чтобы надзор был доволен. И Луи не возражал. Могли ведь другого ныряльщика нанять. Он тогда имел хорошие деньги.
– Да, это верно, – кивнул головой Хьюги. – Заработал много и решил жениться, как все. Три раза женился, пока были деньги. Вижу, раз купил он белую лисью шубу – ну так и знай, женится. Я это сразу понял.
– Что все-таки могло случиться с Гаем? – вдруг спросил Эдди, упомянув имя Гая первый раз за все время.
– А то же самое, – ответил Мак, – вернулся к жене. Женатым доверять нельзя. Как бы он ни ругал свою бабу, все равно к ней вернется. Начнет думать, вспоминать и не выдержит. Нет уж, раз женился – веры тебе нет, – про должал Мак. – Вот, пожалуйста, Гай. Баба поколотила его. А он, бьюсь об заклад, три дня не прошло, давай себя винить, раскаиваться. Ну и побежал домой просить прощения.
Ели петуха долго, с чувством. Выловят кусок, а с него так и капает, остудят немного и рвут зубами жесткие петушиные жилы с косточек;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
На пятой миле в долине река проточила ложе под высокой скалой, с которой в воду свешивались плети дикого винограда и папоротников. В тени скалы спряталась заводь, зеленая и очень глубокая, и тут же небольшая песчаная отмель манила путника отдохнуть, развести костер и сварить на нем пищу.
Мак с ребятами расположились на этой отмели и были на верху блаженства: лучшего места на земле поискать! Если где и водится множество лягушек, то, конечно, здесь. Всю дорогу сюда им сопутствовала удача. Кроме большого рыжего петуха, они разжились еще мешком моркови, упавшим с встречного грузовика, и полдюжиной луковиц, которые попали им в руки несколько иным путем. У Мака в кармане оказался пакет кофе. В фордике нашлась жестяная пятигаллонная банка с отрезанным верхом. Коктейля Эдди осталось еще почти полкувшина. Соль и перец захватили с собой. Мак с ребятами считали – очень глупо не брать в дорогу соль, перец и кофе.
Без лишних споров и суетни притащили четыре камня и сложили из них очаг. Рыжий петух, который еще утром заливисто приветствовал зарю, теперь лежал вымытый и расчлененный в пятигаллонной жестянке, а вокруг плавали в воде белые луковки; под банкой среди камней потрескивал маленький костер из ивового сушняка, совсем маленький. Только круглые дураки разводят большие костры. Сварить такого петуха – дело не одного часа, да ведь и не в один же день достиг он таких размеров и столь мощной мускулатуры. Вода наконец закипела, и от петуха сразу пошел такой аппетитный дух, что у всех потекли слюнки.
– Самое лучшее время для ловли лягушек – ночь, – порадовал ребят Мак и добавил: – Так что пока можно и соснуть.
Скала давала уютную тень; ребята один за другим повалились на песок и незаметно для себя заснули.
Мак был прав. Днем лягушки не очень выдавали себя; прятались в чаще папоротников, лишь изредка выглядывая из расщелин. Ловят лягушек ночью, при свете электрических фонариков, и ребята сладко спали в предчувствии бурных событий. Бодрствовал только Элен – поддерживал огонь под банкой с петухом.
Солнечному полдню места под скалой не было. В два часа солнце совсем зашло за скалу и кругом воцарились шелестящие тени. Полуденный ветер играл с листьями платанов. Маленькие водяные змейки заползали на камни, мягко скользили в воду и плавали в заводи, выставив головки как крошечные перископы и разводя мелкую волну. Выпрыгнула из воды большая форель. Боящиеся солнца комары и москиты слетелись в тень и громко звенели над водой. А светолюбивые жуки, мухи, стрекозы, осы, шершни – все попрятались по своим домикам. Только что тень коснулась берега, закричали первые перепела, Мак с ребятами проснулись. Запах от куриного рагу шел умопомрачительный. Элен сорвал с куста свежий лавровый листок и бросил в банку. Морковь уже была там. В другой банке кипел кофе. Мак открыл глаза, встряхнулся, потянулся, проковылял к воде, вымыл лицо, сложив ладони ковшиком, хакнул, сплюнул, прополоскал рот, пустил ветры, затянул пояс, почесал ноги, разгладил пальцами мокрые волосы, отпил из кувшина, икнул и сел у огня.
– Клянусь небом, пахнет недурно, – сказал он.
Все мужчины в мире проснувшись ведут себя одинаково. И дружки Мака, продрав глаза, почти точно повторили описанный выше порядок действий. Скоро все расселись у костра и каждый произнес в адрес Элена похвальное слово. Элен попробовал петуха перочинным ножом.
– Эту курятину нежной не назовешь, – сказал он. – Две недели надо варить, тогда она будет таять во рту. Как по-твоему. Мак, сколько было лет этому петуху?
– Петуху? Мне сейчас сорок восемь. Но, надеюсь, я еще не такой жесткий.
– Интересно, до скольких лет живут петухи? – сказал Эдди, – если умирают своей смертью?
– Этого, я думаю, никто не знает, – ответил Джонс.
Лучшего времяпрепровождения не придумать. Кувшин ходил по кругу, и в теле разливалось приятное тепло.
– Ты, Эдди, только не обижайся, – вдруг сказал Джонс. – А что если тебе под стойку поставить три кувшина и сливать в один виски, в другой вино, а в третий пиво…
Потрясенные приятели потеряли дар речи.
– Я не хотел сказать ничего плохого, – поспешил поправиться Джонс, – вообще-то мне и так очень нравится…
Он почувствовал, что ляпнул глупость, и смешавшись сыпал словами без остановки.
– Мне почему нравится? Пьешь и понятия не имеешь, это такое выкинешь. Вот, например, виски, – частил он, – выпьешь и более-менее знаешь, что произойдет. У кого кулаки чешутся – подерется. У кого глаза на мокром месте – заплачет. А тут… – сказал он, и в голосе у него зазвучали похвальные нотки, – неизвестно: то ли на сосну полезешь, то ли захочется плыть в Санта-Крус. Так оно гораздо интереснее получается…
– Кстати о плавании, – прервал его Мак, стараясь замять неловкость. – Интересно, что стало с Мак-Кинли Мораном, ныряльщиком. Помните такого парня?
– Как же, помню, – отозвался Хьюги, – мы с ним одно время вместе болтались. Работы у него было мало, и он начал пить. А ныряльщикам пить нельзя, опасно. Он стал бояться воды, взял и продал шлем, костюм и насос. Затем и сам куда-то уехал. С ним ведь что случилось? Одного итальяшку с «Двенадцати братьев» утянуло за борт якорной цепью. Мак-Кинли нырнул за ним без всего. Барабанные перепонки у него и лопнули. После этого все пошло кувырком. А итальяшка и сейчас жив-здоров.
Мак опять приложился к кувшину.
– Когда был сухой закон, – сказал он, – Мак-Кинли много заколачивал. Он тогда проверял, не спрятано ли где на дне спиртное. Надзор платил ему двадцать пять долларов в день. А Луи платил еще по три доллара за каждый ненайденный ящик со спиртным. Один ящик в день он все-таки находил, чтобы надзор был доволен. И Луи не возражал. Могли ведь другого ныряльщика нанять. Он тогда имел хорошие деньги.
– Да, это верно, – кивнул головой Хьюги. – Заработал много и решил жениться, как все. Три раза женился, пока были деньги. Вижу, раз купил он белую лисью шубу – ну так и знай, женится. Я это сразу понял.
– Что все-таки могло случиться с Гаем? – вдруг спросил Эдди, упомянув имя Гая первый раз за все время.
– А то же самое, – ответил Мак, – вернулся к жене. Женатым доверять нельзя. Как бы он ни ругал свою бабу, все равно к ней вернется. Начнет думать, вспоминать и не выдержит. Нет уж, раз женился – веры тебе нет, – про должал Мак. – Вот, пожалуйста, Гай. Баба поколотила его. А он, бьюсь об заклад, три дня не прошло, давай себя винить, раскаиваться. Ну и побежал домой просить прощения.
Ели петуха долго, с чувством. Выловят кусок, а с него так и капает, остудят немного и рвут зубами жесткие петушиные жилы с косточек;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41