Дворянское общество, ячейки
которого были во всех точках беспредельной России, собирало вокруг себя
все лучшее из всех сословных слоев, катализировало духовное становление
народа. Вот взять, к примеру, мою семью, точнее, семью моего прадеда. Мы,
Бартеневы...
Режиссер онемел в гневном изумлении, потому что сценарист зашился в
громком неприличном смехе. Смеяться было больно: тотчас заныли отбитые
внутренности, и не смеяться невозможно - уж очень смешно.
- Сдурел, что ли? - упавшим голосом спросил режиссер.
- У Алексея Толстого в "Ибикусе", - отсмеявшись, дал разъяснения
Виктор, - нанюхавшись кокаина и чувствуя, как у него волево твердеет нос,
питерский мещанин Невзоров начал свой монолог со слов: "Мы, Невзоровы,
ведем свой род от..." Так откуда ведете свой род вы, Бартеневы?
- Если ты считаешь, что сильно уязвил меня, то, могу заверить, зря
старался. - Режиссер Андрей Бартенев был невозмутим, тверд и холоден, как
дамасская сталь. - Да, род столбовых дворян Бартеневых ведет свой род от
шестнадцатого века. И я этим тихо горжусь, искренне считая, что имею на
это право. Кстати, Витя, фамилия Кузьминский тоже не из простых?
- Куда уж проще. От Кузьмы.
- А как же сестра Софьи Андреевны Толстой? Она же Кузьминская.
- Мезальянс, Андрюша, - зная неуверенные познания режиссера в истории
российской словесности, нагло соврал Виктор.
- Ну, да бог с ними, - опасаясь влезать в непознанные им дебри,
перевел разговор режиссер. - У меня идейка одна родилась. Тебе только
записать осталось.
- Трепать языком - милое дело, - проворчал Виктор. Как всякий
профессиональный литератор, он более всего в жизни не любил писать. -
Возьми и сам запиши.
- Представляешь, после сцены грязной пьянки, поручик, с отвращением
переспав с этой коридорной, встает с кровати и идет к окну, от которого
тихо-тихо доносятся звуки вальса. В окне - ничего, темнота. Он трясет
головой, закрывает глаза, и вдруг вальс оглушающе гремит на полный
оркестр. Поручик открывает глаза, и мы понимаем, что он видит нечто
недостижимо теперь прекрасное. И мы видим с ним: зимний Петербург,
чистый-чистый снег, маленькие сани, в которых он, еще студент, и совсем
молоденькая девушка. Он робко и нежно берет ее за руку... И все кончается.
Грязный гостиничный номер и всем доступная коридорная в кровати.
- Господи, какой же ты пошляк, - вполне искренне удивился Виктор и
встал из-за стола. - Наелся-напился? Пошли в комнату, я устал за столом
сидеть.
- Ну, будешь этот эпизод записывать? - спросил режиссер, когда они
устроились в креслах. Виктор окинул голову на спинку кресла, закрыл глаза,
как поручик, ответил:
- Не-а.
- Я же все равно это сниму, Витя, а ты, может, какую-нибудь детальку
яркую найдешь.
- Расскажи что-нибудь, Андрюша, а то я скучаю здесь один.
- Вот так всегда: все на режиссера. А большие деньги платят вам, -
излил обычную, но неизбывную боль в связи с непомерными профессиональными
нагрузками и малой оплачиваемостью их нечеловеческих усилий. Излив,
сообщил: - Я экспедицию ликвидирую.
- Как так?
- Сцену комиссара с Анной и сцену у землянки в павильоне сниму.
- А подсечка? Это же пролог, без нее никак нельзя!
- Не могу я это там снимать, понимаешь, не могу, после того, что
произошло. Этот идиот Серега все время перед глазами стоит.
- Уж очень мы впечатлительные.
- Не надо, Виктор. Я не успел тебя тогда спросить: что с ним все-таки
происходило? Он же последние часы жизни у тебя в номере провел.
- Я по-настоящему ни черта не понял, Андрей. Ну, взвинчен был,
истеричен даже. Особого значения я этому не придавал: мало ли что в запое
померещится.
- Но он же что-то говорил тебе!
- Все мерзавцев каких-то поминал. Будто угрожают ему.
- Старые связи по рэкету? Он, как говорят, в свое время в эти игры
играл?
- Говорят, - согласился Виктор и повторил: - Только я ни черта не
понимаю, Андрей.
- Дела. - Режиссер локтями оперся о колени, ладонями растер лицо. -
Казалось бы, какое мне дело до этого несчастного Сереги, а вот засел в
башке клином и сидит. Даже снится иногда. Я поэтому даже экспедицию
ликвидировал, Витя. Может, в московской маете отряхнусь.
- А как же с подсечкой? - напомнил бессердечный сценарист.
- Завтра в Битцевском конно-спортивном комплексе снимем. Договорились
уже.
- Так вам и разрешат выездное поле взрывами ковырять! - не поверил
Виктор.
- Мы там поблизости подходящую лужайку нашли.
- Кто трюк исполняет? - с надеждой спросил Виктор. И во исполнение
надежды:
- Никифоровская группа.
Повезло. Повидаем Петюшу. Виктор, покряхтывая, поднялся с кресла,
походил по комнате, проверяя, возможен ли для него завтрашний поход. Ныла
поясница, поскрипывали суставы, отдавалось в правом боку. Но терпимо,
терпимо.
- Ты завтра за мной машину пришли. Я хочу посмотреть, как снимать
будете.
- А грипп? - полюбопытствовал насмешливый режиссер.
Бродили по лужайке, которые по неотложным делам, которые от безделья,
многочисленные члены съемочного коллектива. Операторская команда под
зычный рык шефа катила кран, пиротехники копали ямки, художник с
декоратором сооружали как бы сломанное и обгоревшее дерево. Прочие
суетились просто так: показывали режиссеру, что тоже трудятся.
В этой мельтешне, что-то измеряя шагами, невозмутимо шествовали два
бойца времен Гражданской войны, в высоких несегодняшних сапогах, в
гимнастерках с разговорами. Один, правда, в полном параде: при портупее,
при шашке и в буденовке, а второй с непокрытой головой и распояской.
- Петро! - заорал Виктор ликующе.
Тот, что с распояской, обернулся на крик и тоже обрадовался:
- Витек! Подожди меня, через полчаса освобожусь и поговорим!
Теперь пристроиться где-нибудь посидеть полчасика. А то и прилечь в
укромном местечке на травку. Побаливало еще телосложение, побаливало.
- Виктор Ильич, можно вас на минутку, - позвал женский голос.
Добродушная девица с черным чемоданом-ящиком улыбалась ему. Гримерша
Валя.
- Ты-то что здесь делаешь, Валюша? Общий же план!
- Комиссаров паричок привезла. Не дай бог, шлем у трюкача с головы
свалится, и он у нас блондином окажется, - объяснила Валя свое присутствие
и поманила Виктора пальчиком. - Идите ко мне.
Виктор подошел. Валя профессионально осмотрела фингал, потом нежно
ощупала. Открыла свой чемоданчик, поискала в нем что-то, приговаривая:
- С таким лицом людям показываться нельзя, Виктор Ильич. Сейчас мы
вас слегка затонируем, и будете вы смуглый красавец без синяков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
которого были во всех точках беспредельной России, собирало вокруг себя
все лучшее из всех сословных слоев, катализировало духовное становление
народа. Вот взять, к примеру, мою семью, точнее, семью моего прадеда. Мы,
Бартеневы...
Режиссер онемел в гневном изумлении, потому что сценарист зашился в
громком неприличном смехе. Смеяться было больно: тотчас заныли отбитые
внутренности, и не смеяться невозможно - уж очень смешно.
- Сдурел, что ли? - упавшим голосом спросил режиссер.
- У Алексея Толстого в "Ибикусе", - отсмеявшись, дал разъяснения
Виктор, - нанюхавшись кокаина и чувствуя, как у него волево твердеет нос,
питерский мещанин Невзоров начал свой монолог со слов: "Мы, Невзоровы,
ведем свой род от..." Так откуда ведете свой род вы, Бартеневы?
- Если ты считаешь, что сильно уязвил меня, то, могу заверить, зря
старался. - Режиссер Андрей Бартенев был невозмутим, тверд и холоден, как
дамасская сталь. - Да, род столбовых дворян Бартеневых ведет свой род от
шестнадцатого века. И я этим тихо горжусь, искренне считая, что имею на
это право. Кстати, Витя, фамилия Кузьминский тоже не из простых?
- Куда уж проще. От Кузьмы.
- А как же сестра Софьи Андреевны Толстой? Она же Кузьминская.
- Мезальянс, Андрюша, - зная неуверенные познания режиссера в истории
российской словесности, нагло соврал Виктор.
- Ну, да бог с ними, - опасаясь влезать в непознанные им дебри,
перевел разговор режиссер. - У меня идейка одна родилась. Тебе только
записать осталось.
- Трепать языком - милое дело, - проворчал Виктор. Как всякий
профессиональный литератор, он более всего в жизни не любил писать. -
Возьми и сам запиши.
- Представляешь, после сцены грязной пьянки, поручик, с отвращением
переспав с этой коридорной, встает с кровати и идет к окну, от которого
тихо-тихо доносятся звуки вальса. В окне - ничего, темнота. Он трясет
головой, закрывает глаза, и вдруг вальс оглушающе гремит на полный
оркестр. Поручик открывает глаза, и мы понимаем, что он видит нечто
недостижимо теперь прекрасное. И мы видим с ним: зимний Петербург,
чистый-чистый снег, маленькие сани, в которых он, еще студент, и совсем
молоденькая девушка. Он робко и нежно берет ее за руку... И все кончается.
Грязный гостиничный номер и всем доступная коридорная в кровати.
- Господи, какой же ты пошляк, - вполне искренне удивился Виктор и
встал из-за стола. - Наелся-напился? Пошли в комнату, я устал за столом
сидеть.
- Ну, будешь этот эпизод записывать? - спросил режиссер, когда они
устроились в креслах. Виктор окинул голову на спинку кресла, закрыл глаза,
как поручик, ответил:
- Не-а.
- Я же все равно это сниму, Витя, а ты, может, какую-нибудь детальку
яркую найдешь.
- Расскажи что-нибудь, Андрюша, а то я скучаю здесь один.
- Вот так всегда: все на режиссера. А большие деньги платят вам, -
излил обычную, но неизбывную боль в связи с непомерными профессиональными
нагрузками и малой оплачиваемостью их нечеловеческих усилий. Излив,
сообщил: - Я экспедицию ликвидирую.
- Как так?
- Сцену комиссара с Анной и сцену у землянки в павильоне сниму.
- А подсечка? Это же пролог, без нее никак нельзя!
- Не могу я это там снимать, понимаешь, не могу, после того, что
произошло. Этот идиот Серега все время перед глазами стоит.
- Уж очень мы впечатлительные.
- Не надо, Виктор. Я не успел тебя тогда спросить: что с ним все-таки
происходило? Он же последние часы жизни у тебя в номере провел.
- Я по-настоящему ни черта не понял, Андрей. Ну, взвинчен был,
истеричен даже. Особого значения я этому не придавал: мало ли что в запое
померещится.
- Но он же что-то говорил тебе!
- Все мерзавцев каких-то поминал. Будто угрожают ему.
- Старые связи по рэкету? Он, как говорят, в свое время в эти игры
играл?
- Говорят, - согласился Виктор и повторил: - Только я ни черта не
понимаю, Андрей.
- Дела. - Режиссер локтями оперся о колени, ладонями растер лицо. -
Казалось бы, какое мне дело до этого несчастного Сереги, а вот засел в
башке клином и сидит. Даже снится иногда. Я поэтому даже экспедицию
ликвидировал, Витя. Может, в московской маете отряхнусь.
- А как же с подсечкой? - напомнил бессердечный сценарист.
- Завтра в Битцевском конно-спортивном комплексе снимем. Договорились
уже.
- Так вам и разрешат выездное поле взрывами ковырять! - не поверил
Виктор.
- Мы там поблизости подходящую лужайку нашли.
- Кто трюк исполняет? - с надеждой спросил Виктор. И во исполнение
надежды:
- Никифоровская группа.
Повезло. Повидаем Петюшу. Виктор, покряхтывая, поднялся с кресла,
походил по комнате, проверяя, возможен ли для него завтрашний поход. Ныла
поясница, поскрипывали суставы, отдавалось в правом боку. Но терпимо,
терпимо.
- Ты завтра за мной машину пришли. Я хочу посмотреть, как снимать
будете.
- А грипп? - полюбопытствовал насмешливый режиссер.
Бродили по лужайке, которые по неотложным делам, которые от безделья,
многочисленные члены съемочного коллектива. Операторская команда под
зычный рык шефа катила кран, пиротехники копали ямки, художник с
декоратором сооружали как бы сломанное и обгоревшее дерево. Прочие
суетились просто так: показывали режиссеру, что тоже трудятся.
В этой мельтешне, что-то измеряя шагами, невозмутимо шествовали два
бойца времен Гражданской войны, в высоких несегодняшних сапогах, в
гимнастерках с разговорами. Один, правда, в полном параде: при портупее,
при шашке и в буденовке, а второй с непокрытой головой и распояской.
- Петро! - заорал Виктор ликующе.
Тот, что с распояской, обернулся на крик и тоже обрадовался:
- Витек! Подожди меня, через полчаса освобожусь и поговорим!
Теперь пристроиться где-нибудь посидеть полчасика. А то и прилечь в
укромном местечке на травку. Побаливало еще телосложение, побаливало.
- Виктор Ильич, можно вас на минутку, - позвал женский голос.
Добродушная девица с черным чемоданом-ящиком улыбалась ему. Гримерша
Валя.
- Ты-то что здесь делаешь, Валюша? Общий же план!
- Комиссаров паричок привезла. Не дай бог, шлем у трюкача с головы
свалится, и он у нас блондином окажется, - объяснила Валя свое присутствие
и поманила Виктора пальчиком. - Идите ко мне.
Виктор подошел. Валя профессионально осмотрела фингал, потом нежно
ощупала. Открыла свой чемоданчик, поискала в нем что-то, приговаривая:
- С таким лицом людям показываться нельзя, Виктор Ильич. Сейчас мы
вас слегка затонируем, и будете вы смуглый красавец без синяков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55